А. Токовенко

Предлагаем фрагмент книжной новинки.

Глава I

Для всякого волка своя картечина

Вот уже несколько часов продолжалось противостояние тюремной охраны, которая была усилена воинской командой, и огромной черной толпы обитателей Миллионки, требующей немедленного освобождения арестованных артистов Шанхайского цирка. Все попытки полицейских чинов объяснить народу, что среди приехавших во Владивосток артистов с обозом в пятнадцать подвод оказались контрабандисты, и что после проверки действительные мастера любимого китайцами искусства будут немедленно освобождены, не могли остановить разбушевавшийся океан страстей.

Прибежавшие сюда люди ничему не верили, но не расходились. Наоборот, наиболее горячие повстанцы, подбадриваемые шмыгающими в толпе темными личностями, готовы были ринуться на штурм тюрьмы. У них уже были припасены стальные рельсы, бревна, оглобли и тараны из строений разгромленной тележной мастерской купца Терибилова, топоры и ломы, а также целые бухты толстых веревок, чтобы рушить вышки с часовыми.

– Это пороховая бочка, господа, – сказал генерал-губернатор Розман, обращаясь к собравшимся в его кабинете высшим чинам Владивостока. – Достаточно одной искры: случайный выстрел, камень, брошенный в солдат, или дерзкая выходка любого из толпы – и взрыв. Беды не оберешься! Не только тюрьма, но и жилые кварталы окажутся под ударом. Готовьтесь к погрому, резне, пожарам. Как доложить государю императору?

– Да что с ними церемониться! – прорычал полный адмирал. – Разбегутся при первых выстрелах. Надо вводить в Амурский залив крейсер и прицельным залпом снести этот гадюшник Миллионку к чертовой матери! Распустили китайцев, теперь они наводят страх на горожан. Пора навести порядок, мы здесь хозяева. Если будет команда, то наши комендоры-снайпера дадут жару, тысячи фанз вмиг пыхнут, как керосиновый факел.

– Перекреститесь, Семен Петрович, – губернатор замахал пухлой ладонью. – Артиллерией да по собственному городу... По своим людям... Вы, батенька, явно погорячились. Мы – у себя дома, а наши гости из-за мелочи разбунтовались. Нет! Нет! – Голос генерала охрип. – В случае нужды только приклады, нагайки и кулаки. Убедим сбитых с толку китайцев, что нельзя защищать пойманных хунхузов...

…Среди народных защитников были охотники и звероловы, рядом шли их жены, несли вещмешки с провизией. Мужчины держали на плечах длинные медвежьи рогатины из ивняка да трехрожковые сеновальные вилы, насаженные так же, как и на медвежьи удавки. Прихватили очищенные от коры длинные белые жерди, а на поясных ремнях висели зачехленные охотничьи ножи с большими разноцветными самодельными рукоятками. Узнав о городской беде, они добровольно потянулись к Владивостоку: кто на товарняках, кто на лошадях, а кто и пешком. Их оборонное снаряжение смотрелось издалека как грозное и непонятное оружие. Горожане да и китайцы побаивались и обходили их стороной, некоторые даже прятались в кустарнике, опасаясь крепких молодых мужиков. На улицах неспокойного города с придыханием говорили:

– Смотрите, смотрите, новое оружие появилось!

А женщины во дворах перешептывались:

– Ох, и получат китайцы... Не дай Бог, ворвутся... И зачем им эта тюрьма понадобилась... Другие бегут от нее, как черт от ладана, а эти сами лезут. Небось, опомнятся, – рассуждали бойкие женщины, – и спокойно разойдутся по фанзам...

…Защитники города после длинной дороги сняли с плеч доспехи, поглубже в землю воткнули грозное оружие, усмехаясь: «А чтобы все видели!» Женщины снимали походные фуфайки, разноцветные шапки из звериных шкур, доставали из вещмешков пахучий хлеб, зеленый лук, сало, бутылки с квасом и медовухой, и все усаживались в большой общий круг подкрепиться.

У всех было хорошее настроение. Мужики и бабы весело подначивали друг друга. И вдруг неожиданно селяне запели русские песни под балалайку задушевно, непринужденно, как у себя в деревне на вечеринке. Россия всегда славилась многоголосным хоровым пением. Народ, воспитанный на одухотворённой песне, благороден и велик.

Эх, Китай, Китай, мы навек с тобой,

Не бранись на нас, уезжай домой,

Дома ждет тебя жена верная,

А тебя всё нет, а тебя всё нет...

А ты остался на чужой сторонушке.

Русские песни стали разноситься и с других улиц города. Горожане потоком вливались в деревенские хороводы, песни зазвучали еще громче и люди уже перестали бояться приближения ночного погрома китайцев с Миллионки так, как в полдень.

Губернатор вел себя сдержанно.

– Переговоры, только переговоры! – несколько раз повторил он.

– Но с кем? К сожалению, мы за десятки лет так и не смогли узнать подлинных вождей этого непроницаемого общества. А они, безусловно, есть... Главная наша задача – срочно, любыми путями найти самого влиятельного китайца, с которым можно договориться. К делу, господа, к делу. Кто бы мог быть нашим партнером на переговорах по установлению порядка?

Глазенап пожал плечами.

– Я пока затрудняюсь сказать, хотя кандидатур достаточно...

– Константин Леонтьевич попытается помочь нашей беде. Он тоже интересуется «шанхайскими циркачами». Ради них даже приехал из Маньчжурии, – продолжил губернатор.

… Скромный офицер был действительно представителем Генерального штаба, и именно того отдела, который правильнее было бы назвать военной разведкой. В Китае, Юго-восточной Азии и на Тихом Океане все круче перехлестывались интересы Англии, Германии, Франции, Северо-Американских Штатов. Здесь внезапно поднялся ранее неизвестный молодой и алчный хищник – Япония. Азиатская страна предъявила миру свои непомерные аппетиты и амбиции, что стало особенно ясно после войны 1904-05 годов. Российская империя, обладавшая огромными пространствами на Дальнем Востоке и также претендующая на неисчерпаемый азиатско-тихоокеанский рынок, одной из первых почувствовала остроту клыков этого зверя.

– С чего начнем, Константин Леонтьевич?

– Начнем и закончим тем, что вы немедленно и без присутствия посторонних глаз доставите вот по этому адресу, – капитан написал несколько строк на небольшом листочке и передал его полицейскому, – адвоката Пружанского, где бы он ни находился. Надеюсь, вы его знаете.

– Пружанский? Почему он? Солидные иностранные компании – тут он может быть полезен, но Миллионка... Хотя и продувная бестия, но чтобы его допустили в святая святых потаенных китайских дел. К тому же тертый калач, хитрый, как лис, жаден и беспощаден, как волк. Если и знает что-либо, вряд ли пойдет на сотрудничество. Он спокойно сидит на мешках с деньгами, все подкуплено.

Капитан усмехнулся:

– Ничего, мы на этого волка отольем добрую картечину...

– Лев Илларионович изволили выехать на неопределенное время-с, только-только на Пантелее отбыли, – ответил портье, когда его спросили на месте ли постоялец.

– Куда? – растерянно протянул поручик Орехов, теребя лацкан модного пиджака. – Вот неудача. Адвокат-то срочно требуется.

– Точно не знаю-с, но должно быть куда-то к дохторам. Все на прострел в спине жаловались. Неурядица, конечно-с, – портье пригладил свою безукоризненную прическу. – Может Коська что слыхал. Он за Пантелеем бегал, их саквояж выносили к фаэтону.

Коська в ожидании серебряной благодарности был словоохотлив. Он слышал, как Пружанский сговаривался о плате до 28-го километра.

Осведомленный о неудаче полицмейстер, слабо надеясь на успех, отдал всем своим подчиненным приказ срочно искать в городе экипаж Пантелея. Необходимо попытаться перехватить его на Седанке или далее по дороге. От городового Толстошеина поступил доклад, что коляска извозчика Крючкова стоит возле кондитерской на Фонтанной. Сам Пантелей дремлет на козлах, а пассажир зашел в заведение и сидит в комнате хозяина.

– Там брать Пружанского нельзя! Эта сладкая лавочка, популярная у наших дам и связных от хунхузов, давно не дает мне покоя. Слишком много у Луня бывает каких-то странных гостей. Если мы задержим адвоката у него – вмиг всей Миллионке станет известно. Поэтому сделаем так...

И начальник предложил свой план.

… Только завернули за угол, как увидели двух городовых. Не сходя с тротуара, они делали знаки остановиться.

– Гони, ну их! – небрежно махнул рукой адвокат.

Но Пантелей уже осаживал не успевшую разгорячиться лошадь со словами:

– Не можно, барин. Дак власть, а мне исчо по Владивостоку не единый год ездить... Забьют, затычат, хода не оставят. Какого хрена я на зуб жеребцу, да и себе положу?

Как ни уважал известный лихач полицию, она его огорчила.

– Слезь-ко сюда, Пантелей, я тебе пару слов скажу, – поманил городского ямщика пальцем Толстошеин.

Пантелей замялся и стал нехотя сползать на мостовую, а встревожившийся Пружанский закричал:

– Как вы смеете! Не видите, кто едет?! У меня срочные дела. Да я Карлу Карловичу буду жаловаться. Однако пухлый городовой, держа высоко голову, оставался невозмутим.

– Прощения просим, ваше благородие, но не побеспокоить вас никак невозможно из-за этой вот фигуры. Доездился, разбойничья рожа! Теперь мы знаем, на какие шиши ты гулянки-пьянки закатываешь. Ворованная копейка завсегда целковым кажется, мало тебе дохода от твоего битюга.

Как ни был поражен Пантелей свалившимися на него обвинениями, но стал оправдывать прежде всего коня, которого холил и которым похвалялся:

– Орлик не битюг, а рысистый чистых орловских кровей. Насчет же, ваше благородие, обвинений ваших, то это есть напраслина.

– Напраслина?! – загремел бас стража порядка. – А кто вчера ночью на Миллионку к Лосихе в дом купца возил, а на обратном пути в дымину пьяного обчистил и на берег с кинжалом в брюшине выбросил? Видели тебя, Пантелей, надежные свидетели. От тюрьмы не отбрешешься.

– Спаси, Господь! – возопил совсем ошалевший мужик. – Вот те крест, на Миллионку вчерась не ездил и никакого купца в глаза не видал. – Он начал мелко креститься.

– Тебе перекреститься, что задницу почесать. Пойдешь с нами в сторожку.

Как только Пантелей и городовой скрылись с глаз, к месту разыгравшегося скандала подошли трое штатских. В одно мгновение один оказался на козлах, а двое его товарищей – с обеих сторон адвоката.

– Спокойно, господин Пружанский, – сказал Орехов, – полиция. Вас ждет полковник Глазенап.

И полная ясность происходящего вдруг успокоила авантюриста. Он знал, какая сила стоит за его плечами, пропасть ему не дадут.

– Но как все организовали, сукины дети! Как назло, вокруг безлюдье. Проходившие китайцы видели, полицейские уводили русского извозчика, сопровождая громкими матами и тычками в спину, и некому будет дать знать моим могущественным хозяевам, о задержании властями. Чистая работа! – отметил про себя Пружанский.

А. М. Токовенко.

«Арсеньевские вести», № 26.

--------

* Одним из самых злачных и экзотических мест старого Владивостока была так называемая Миллионка — густонаселенные кварталы трущоб в центре города, пристанище китайской диаспоры, обитателей дна социальной лестницы, уголовников, контрабандистов, фальшивомонетчиков, наркоманов, проституток. По преданию, именно здесь были спрятаны два ящика колчаковского золота, похищенного ловкими ребятами у японских интервентов, которое не найдено до сих пор...

----------

Владивостокское дно — Миллионка

Одним из самых злачных и экзотических мест старого Владивостока была так называемая Миллионка — густонаселенные кварталы трущоб в центре города, пристанище китайской диаспоры, обитателей дна социальной лестницы, уголовников, контрабандистов, фальшивомонетчиков, наркоманов, проституток. По преданию, именно здесь были спрятаны два ящика колчаковского золота, похищенного ловкими ребятами у японских интервентов, которое не найдено до сих пор...

Город в городе

Кварталы легендарной Миллионки стали формироваться в 70-х гг. ХIХ в. Сначала это было небольшое поселение инородцев, в основном китайцев, в районе Семеновского покоса (Спортивная гавань) на берегу Амурского залива. Его застройка производилась хаотично, немудреные жилища возводились из подручного материала. С годами этот поселок, известный на первых порах просто как китайские кварталы, разросся и стал занимать довольно обширный район в нынешнем историческом центре Владивостока. К 90-м гг. кварталы китайской диаспоры уже именовались Миллионкой, которая расширила свои границы до ул. Алеутской с востока и Фонтанной с севера. Теперь здесь уже обитали не только тысячи китайцев, но и корейцы, селились и представители беднейших слоев россиян.

Скученность проживающих людей на Миллионке была невообразимой. Лачуги и хибары, едва приспособленные под жилье, гнездились буквально друг на друге. При этом не соблюдались даже элементарные нормы санитарии (к примеру, пищевые отходы, потроха забитых животных, человеческие испражнения выбрасывались прямо у дома, на улицу, под ноги прохожим), а посему вспышки различных инфекционных и прочих заразных болезней здесь получили постоянную «прописку», просачиваясь зачастую и в город.

Что представляли из себя жилища обитающих здесь людей? Вот как свидетельствует современник, побывавший в конце 90-х гг. ХIХ в. в трущобах Миллионки: «Это оказалось легкое деревянное строение с громадными щелями в стенах, беспорядочно залепленными глиной или землей, с крышею, прикрытою хворостом, сильно отягченной слоем земли. Пол внутри земляной, окон нет, двери отсутствуют — вместо них полог из циновки. Печи нет, есть лежанка из камней, у основания которой разводится костер». Надо заметить, что жилища русской бедноты не намного отличались от китайских, но в них, как правило, преобладали железные печки. Позже, правда, здесь стали строиться и приличные, каменные и кирпичные, здания, причем с довольно замысловатой, интересной архитектурой, завораживающей людей до сих пор.

Между тем жизнь на Миллионке кипела-бурлила во всю. Это был, по сути, город в городе, где можно было жить годами, не выбираясь в основную часть Владивостока. Здесь имелось все необходимое для «автономного» проживания: многочисленные лавки и магазины, забегаловки и небольшие рестораны, различные мастерские, парикмахерские, бани, прачечные, «кабинеты» восточной медицины и обычных врачей и даже свои театры. Свежие морепродукты, провизию и различный товар, в т.ч. и контрабандный, можно было приобрести на Семеновском базаре, который сливался с Миллионкой и являлся также логовом различного уголовного сброда. Расположенный на берегу Амурского залива, Семеновский базар давал возможность в случае необходимости скрыться преступному люду по морю, благо лодок, шлюпок и шаланд тут сновало предостаточно.

Бандитская «республика»

В трущобах Миллионки практически не действовали общепринятые законы и очень жестко соблюдались свои собственные. Не соблюдавших их ожидала суровая кара, вплоть до смерти. Впрочем, тут запросто можно было получить нож в бок или пулю в ходе карточной игры, или просто так, если кто-то кому-то не понравился. Здесь не принято было церемониться, а посему едва не ежедневно в кварталах Миллионки обнаруживали по десятку, а то и гораздо более трупов, нередко зверски изуродованных, с отрезанными различными частями тела. Некоторые люди вообще исчезали в трущобах навсегда. По существующему преданию, подземные недра этой части города были изрыты всевозможными ходами-лабиринтами, где местные обитатели могли надежно схорониться от всякого преследования или же уйти тайными ходами за город, и даже якобы в Китай...

На Миллионке находили пристанище и укрытие и шайки китайских бандитов — хунхузов, орудовавших во Владивостоке и его окрестностях. Все потуги властей и полиции навести в кварталах Миллионки хоть какой-то порядок особого успеха не имел. Равно как и в городе. Тогдашние «оборотни в погонах» всерьез этим заниматься не хотели, находясь на содержании у бандитов.

Одно время (в конце ХIХ — начале ХХ вв.) «отцы» города намеревались было даже снести эти кварталы с лица земли, а их обитателей выселить за город, после чего на этом месте понастроить приличных каменных и кирпичных домов. Однако замысел этот так и не удалось воплотить в жизнь.

«Антисанитария просто жуткая»!

А в каких жутких антисанитарных условиях и из каких отбросов местные китайцы изготавливали пиво и водку! Один из очевидцев вспоминал, что, когда он однажды увидел этот процесс, у него «без употребления сего зелья закружилась голова и подступила рвота». Однако любителей выпить это ничуть не волновало, а посему из китайских трактиров «с утра до глубокой ночи доносились залихватские российские песни».

«Всем известно влияние кабаков на русский люд вообще; но еще хуже кабаков влияют на инородческое население игорные дома и заведения для курения опиума. Тех и других в городе около 40, часть из них содержится тайно, — писал современник. — Подходя к таким заведениям, вы уже чувствуете их специфическую атмосферу. Кругом фанзы, или подобие нашего домика, где помещаются эти притоны, в особенности у входа в них, в большом количестве гниют кухонные отбросы и человеческие выделения. Войдем сначала в игорный дом. При входе же вас охватывает такое зловоние, что вы вынуждены зажимать и нос, и рот. В комнатке, весьма низкой, грязной и наполненной китайцами — полумрак. Маленькие тусклые стекла окон очень мало пропускают свет. Играющих несколько пар. Одни сидят за столиками, другие — на лавках. Кругом тех и других зрители, тоже китайцы. Играющих время от времени обносят сули (китайская водка. — Прим.авт.) в маленьких чашечках (немного больше наперстка). Пробыть в этом вертепе возможно только минут 10-15 и то с насилием над собой».

Мошенники экстра-класса

Некоторые наши сограждане полагают, что только в последние годы расцвело буйным цветом мошенничество среди разномастных торговцев. Однако все это было и в прошлом. Так, к примеру, был в старом Владивостоке некий купец Чи Фу Сай, выходец из бедняков Миллионки, чьи магазины впоследствии пользовались популярностью у добропорядочных горожан. Но это не исключало и мошеннических уловок. «В его магазинах в числе нескольких весов прекрасной и новейшей конструкции есть весьма сомнительной верности, например, с дробью в некотором, скрытом от непосвященных месте; есть и гири, имеющие внутри другой, легкий металл (...), — писал современник. — Или обратите внимание на руки приказчика-китайца, когда он отмеряет покупателю материю. На конце аршина край материи под ладонью незримо переходит с первого вершка на второй и т.д. Есть и товары сомнительного достоинства. Например, байховый чай. Если приходит в магазин случайный покупатель-бедняк, то ему продается особый чай, из дешевых. Чай этот уже побывал в чайнике, был высушен и, перемешанный со свежим, всыпан в новую фунтовую коробку. Есть и обувь с маркою «Варшавского мастера». Но посмотрите внимательно на буквы марки — не покажутся ли они вам аляповатыми? Или попробуйте зубами или ногтем, в удобный момент, подошву этой «Варшавской обуви». Не окажется ли эта подошва толстым картоном, поверх которого наклеена тонкая кожица? Потчевали китайцы обывателей и пельменями из собачатины или же падших от разных болезней животных, о чем, понятно, они не распространялись. Обмораживали в прорубях зимой рыбу, дабы прибавить дополнительный вес, и т.д. и т.п. «По этим примерам можно судить о предприимчивости сынов Поднебесной империи, об их солидарности между собой, понятливости, ловкости и об их искусстве составлять капитальцы, имея даже небольшие заработки», — констатировал современник.

Такое плутовство было присуще не только в кварталах Миллионки, но и многим другим торговым точкам Владивостока. Да и ловчили не только ушлые китайцы, но и наши русские торгаши, и даже в таком крутом немецком «супермаркете», как торговый дом Кунста и Альберса (ныне ГУМ), где запросто могли всучить простолюдину и даже чиновному люду какой-либо залежалый и недоброкачественный товар.

На «задание» к проституткам

Пышным цветом процветала на Миллионке и проституция. Причем здесь этим промыслом занимались не только китаянки и кореянки, но и захаживали сюда и русские дамы, отбыв «смену» в Матросской или Офицерской слободке. Даже в годы советской власти «первая древнейшая профессия» процветала в городе нашенском, по крайней мере, так было до в 20-30-х гг. ХХ в.

Один из ветеранов ТОФ, приехавший в 1932 г. строить новый советский флот на Тихом океане, как-то рассказывал автору этих строк: «Прибытие во Владивосток тысяч молодых здоровых парней вызвало эпидемию венерических болезней, был такой грех... Госпиталь, лазареты, больницы переполнились больными краснофлотцами. Я не могу объяснить почему, но в городе оказалось тогда довольно много женщин легкого поведения. (...) При этом многие из этих дам, предлагая себя морякам, как бы взамен на это пытались ненавязчиво разузнать у них различную информацию военного значения. Все это не могло не насторожить чекистов и политуправление флота. Чтобы пресечь эпидемии вензаболеваний и выявить таких любознательных особ, начальством стали подбираться краснофлотцы с высокими морально-политическими качествами. В число таковых попал и я. Нам ставилась задача путем знакомства во время увольнения с женщинами выявлять среди них проституток и вероятных агентов белогвардейского центра в Харбине. Порой в политуправлении нам сразу давали адреса, где проживали подозрительные особы, чтобы мы, не теряя время, вступили с ними в контакт и проверили их (...) Особенно кишела проститутками и различным криминальным сбродом знаменитая Миллионка. Нам, краснофлотцам, меньше 2-3 человек строго запрещалось заходить в этот квартал. Здесь запросто мог сгинуть человек, и концов его никто и никогда не отыскал бы, ведь, как до нас доводили, под Миллионкой был целый подземный город с тайными ходами и лабиринтами на многие километры. Нас на Миллионку со спецзаданиями не посылали».

«Зачистка» Миллионки

«Зачистку» Миллионки от чужеродного и деклассированного элемента, да и от всех прочих, попавших под горячую и карающую руку НКВД и милиции, удалось осуществить лишь к концу 30-х гг. Инородцев выселили за пределы края, других посадили или расстреляли. И трущобы Миллионки стали заселять трудящимися Страны Советов, которым не нашлось в городе более приличного жилья. Со временем часть строений Миллионки снесли. Однако немало владивостокцев проживает там и по сей день, зачастую без воды, имея «удобства» во дворе, с прогнившими напрочь стенами и дырявыми крышами своих трущоб.

Уже во время Горбачевской перестройки в местной прессе разгорелась дискуссия о судьбе владивостокской Миллионки, в которой участвовали журналисты, представители культуры и общественности, архитекторы. Главная мысль — спасти неповторимые, экзотические кварталы старого города, с их необычно устроенными переходами, арками, ажурными решетками, словом, своеобразную «визитную карточку» Владивостока. Реставрировать дома, отдать их людям творческим, разместить здесь сувенирные мастерские и т.д. и т.п. Однако дальше разговоров дело так и не пошло.

Евгений Шолох,

специально для «К».