 |
| Владимир Арсеньев |
| |
4 сентября - другая дата, скорбная: в этот день 1930 года, 90 лет назад, Арсеньев скончался во Владивостоке, на улице, с 1945 года носящей его имя.
…Рискну сказать, что Арсеньева знают и ценят меньше, чем следовало бы, несмотря на его культовый статус по крайней мере в Приморье и Хабаровском крае. Его имя носят город, река, главный музей Приморья, аэропорт Владивостока… Еще при жизни им восхищались Горький и Пришвин. Предисловие к немецкому изданию писал Нансен. Куросава экранизировал «Дерсу Узала», пригласив в сценаристы Юрия Нагибина, и взял «Оскар»…
И все-таки Арсеньев недопрочитан. Несмотря на его отнюдь не локальное значение, он оказался в страшно тесной для него нише регионального краеведа.
До сих пор не разобраны и не опубликованы полностью его дневники и письма. Нет полного собрания сочинений (первое собрание Примиздат выпустил в 1947-1949 гг. с предисловием выдающегося биолога Алексея Куренцова).
Более того, даже хрестоматийный Арсеньев - имею в виду широко известные, много раз переиздававшиеся книги «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала», посвященные походам 1906 и 1907 гг., - недоосмыслен.
Или это - естественный ход событий? Может, ценность его дел и трудов осталась в прошлом?
Арсеньев - не первопроходец: Венюков, Пржевальский, Будищев, Маак, Шренк, Максимович ходили теми же таежными тропами куда раньше.
Он брался за все науки сразу, от лингвистики до ихтиологии, и, может быть, именно поэтому не сделал ни в одной из них столько, сколько способен сделать узкий специалист, отдающий одной области знания всю жизнь. Ученой степени не получил, главных трудов - «Страна Удэхе», «Древности Уссурийского края», «Теория и практика путешественника» - не окончил…
По картам его давно никто не ходит - в каждом мобильнике есть GPS.
Главное теперь - его книги. Но это не самое простое чтение. Арсеньев работал на стыке жанров, его книги изобилуют пространными описаниями, гроздьями терминов… Да и были в его время прозаики куда сильнее.
И все-таки писатель Арсеньев - единственен в своем роде и неповторим. Его книги - вовсе не полевой дневник, прошедший редактуру. Их уникальность - в синтезе документа, изящной словесности, личного опыта. Тайга, описания походов - лишь верхний смысловой пласт. Преодолевая документ, Арсеньев поднимался к вершинам художественной философской прозы.
Степень беллетризации, дозировки художественного и документального в его книгах - интереснейший вопрос. Взять хотя бы образ гольда (нанайца) Дерсу Узала - «первобытного коммуниста», живущего в гармонии с собой и миром, не принимающего технического прогресса вне нравственного. Его прототип Дэрчу Одзял, судя по свидетельствам спутников Арсеньева и его же дневникам, серьезно отличался от литературного двойника. Не случайно чуткий Пришвин заметил однажды: «В Арсеньеве… больше Дерсу, чем в диком гольде».
Арсеньев - один из первых российских экологов. Еще в 1905 году он ставил вопрос об ограничении рубок, «охотничьем законе». Типичный для него эпизод: отряд спугнул изюбрей, солдаты хотят стрелять, Арсеньев их останавливает (как не похоже на Пржевальского, стрелявшего во все живое с каким-то нечеловеческим азартом).
Эколог в Арсеньеве неотделим от государственника. Он выступал за выдворение китайских «хищников» - и сам занялся этим, проведя в 1911-1915 гг. ряд экспедиций по борьбе с нелегальными мигрантами, браконьерами, хунхузами по поручению генерал-губернатора Гондатти. А когда в 1921 году (Приморье еще находилось под японской оккупацией) встал вопрос об аренде Командорских островов японской фирмой, Арсеньев выступил категорически против.
Тайгу он сравнивал с храмом. Тайга проявила и усилила его скепсис в отношении современной городской цивилизации. «Дикарь был гораздо человеколюбивее, чем я. Что же такое культура? Не путаем ли мы тут два понятия: материальная культура и культура духовная… Отчего же у людей, живущих в городах, это хорошее чувство… заглохло», - пишет Арсеньев о Дерсу. У свежей могилы последнего выносит беспощадный приговор: «Цивилизация родит преступников… Обман начинается с торговли, потом… идут ростовщичество, рабство, кражи, грабежи, убийства и, наконец, война и революция».
Глубинные пласты арсеньевской прозы, которые делают наследие Владимира Клавдиевича современным, важным, нужным нам, - этика, философия, экология. Размышления о предназначении человека, его месте в мире.
Он не утратил актуальности и как публицист, аналитик, геополитик. Из работы 1914 года «Китайцы в Уссурийском крае»: «Вопреки весьма распространенному, но ни на чем не основанному мнению, что китайцы будто бы владели Уссурийским краем с незапамятных времен, совершенно ясно можно доказать противное: китайцы в Уссурийском крае появились весьма недавно». Арсеньев доказывает, что до середины XIX века эти земли китайцев не интересовали: «Амурский… край китайцы почти совсем не знали, и только появление в этой стране русских заставило их обратить на нее свое внимание. Уссурийский же край находился в стороне, и о нем китайцы знали еще меньше <…>, пока не появились Невельской и Завойко». С русскими в конце 1850-х на юг Дальнего Востока пришло российское государство; китайское государство сюда не приходило никогда. Арсеньев доказывает: у России куда больше исторических прав на Дальний Восток, чем у Китая. Не странным ли выглядит наше невнимание к этой части арсеньевского наследия?
Арсеньев завершил начатое разведчиками и дипломатами XIX века приращение юга Дальнего Востока к России, прописав эту территорию в литературе. Ведь по-настоящему освоенной становится только земля, ожившая в слове, мелодии, образе…
Важен - помимо всех научных, литературных, государственных заслуг - сам тип арсеньевской личности: пассионарий, интеллектуал, подвижник, военный-самоучка, ставший ученым леонардовско-ломоносовского типа. Жизнь Арсеньева - нечастый в России пример, когда человек реализуется путем не покорения, а оставления столицы.
Пытался попасть на мировую войну - не получилось. Накануне Октября уволился из армии. В братоубийственной Гражданской участвовать не стал ни на чьей стороне. Над предложениями эмигрировать думал, но в итоге отклонил их. Советскую власть принял - всегда служил российскому государству, под каким бы флагом оно ни жило.
Смолоду был нездоров, имел инвалидность (сибирская язва, варикоз, радикулит, сердце, желудок…), но не подавал вида, до последнего ходил в тайгу. Скончался от воспаления легких, полученного летом 1930 года в походе на нижний Амур для проведения железнодорожных изысканий.
Из памятки, написанной Арсеньевым в 1913 году сыну: «Приводи в исполнение свои решения немедленно»; «Не жди благоприятной минуты, а создавай ее сам»; «Ни одного великого дела не совершено нерешительными людьми, стремящимися к обеспеченному успеху»… «Работай или умри - это девиз природы, если ты перестанешь работать, то умрешь умственно, нравственно и физически».
…К 100-летию Арсеньева в городе, носящем его имя, появился памятник Владимиру Клавдиевичу и его спутнику Дерсу. Монумент воздвигли на средства, собранные гражданами, причем первый взнос сделал писатель Константин Симонов (весной 2020 года памятник, постамент которого начал осыпаться, привели в порядок - после вмешательства краевой власти). Словно к той же дате в 1972 году, вскоре после боев на Даманском, с карты Приморья убрали сотни китайских топонимов. Тогда река Даубихе и стала Арсеньевкой.
В сентябре 2022 года со дня рождения Арсеньева исполнится 150 лет. Как будет отмечена эта дата - выйдет ли полное собрание сочинений, работу над которым ведет Тихоокеанское издательство «Рубеж», появится ли памятник во Владивостоке, поставят ли спектакль или фильм, пройдет ли научная конференция… - не знаю. Убежден в одном: Арсеньев - не только приморский «гений места» и бренд, но и фигура общенационального масштаба.
Василий Авченко,
«Новая газета во Владивостоке», №556, 20.8.
