 |
| Дмитрий Гирев и сахалинские хаски |
| |
Псы и пони
Капитан королевского военно-морского флота Роберт Скотт, решив первым достичь Южного полюса, сделал ставку на моторные сани, лошадей и собак.
Закупать собак и лошадей решили, что показательно, в России. Для этого не куда-нибудь, а во Владивосток отправился Сесил Морз - агент Скотта, авантюрист, живший в Китае и на Камчатке, освоивший русский язык.
Во Владивостоке Морз познакомился с Антоном Омельченко уроженцем Полтавщины, профессиональным жокеем. «Его… рекомендовали доверенному Скотта как возможного конюха экспедиции. В Харбине было закуплено более двух десятков маньчжурских лошадок», - писал выдающийся географ, академик Алексей Трёшников.
Если за лошадьми пришлось ехать в Харбин, то за собаками - в Николаевск-на-Амуре. Здесь Морзу представили некоего Дмитрия Гирева (в английских публикациях - Geroff или Goreff; слышатся и героизм, и горе). Он родился на Сахалине в семье ссыльного столяра Матвея Космачёва из Саратовской губернии и ссыльной же Евдокии Гиревой из-под Перми. В Николаевске Гирев выучился на каюра, занимался доставкой почты. Он-то и закупил для Скотта у амурских и сахалинских нивхов более 30 ездовых сахалинских хаски и шесть нарт.
Пароходом Морз, Гирев и Омельченко доставили собак и лошадей в Новую Зеландию, причем обоих русских зачислили в штат экспедиции как каюра и конюха.
Собакам давали по две клички (русскую и английскую): Том - Старик, Сомерсет - Косой, Белла - Красавица, Амур - Жулик… Интересно, что и для первой экспедиции Скотта в Антарктику 1901–1904 гг. приобретались именно русские ездовые собаки. То же самое еще раньше делал норвежец Нансен. Европейцы высоко ценили опыт холодной страны, обделенной Гольфстримом.
Из Владивостока собаки и пони прибыли в новозеландский Литтелтон. 26 ноября 1910 года судно Скотта «Терра Нова» отошло от берегов Новой Зеландии, взяв курс на Антарктиду.
Держи на юг
Уже на первых страницах дневника Скотта упоминается Омельченко: «Под баком стоят пятнадцать лошадей бок о бок, лицом к лицу… а в проходе между ними - конюх; и все это качается, качается непрерывно… Им полагается 4–5 тонн корма, и наш бдительный Антон убирает с бака остаток. Он сильно страдает от морской болезни, но прошлой ночью курил. Затянулся, а затем вынужден был прерваться из-за приступа рвоты, но все-таки вернулся к своей сигаре и, поглаживая живот, заметил Отсу: «Нехорошо». Каков молодец!».
Потери начались уже в декабре: после шторма два пони издохли, одну собаку смыло за борт.
Антон Омельченко стрижет старшего офицера британского флота Патрика Кохейна в лагере на мысе Эванса, январь 1912 года
Твердую почву под ногами и лапами участники экспедиции ощутили в январе 1911 года, наконец сойдя на антарктический берег. 5 января Скотт записал: «Лошади привязаны на удобном снежном склоне так, чтобы им нельзя было есть песок. Отс и Антон ночуют на берегу, чтобы за ними присматривать. Собаки привязаны к длинной цепи, протянутой на песке… Мирз и Дмитрий ночуют в зеленой палатке, чтобы не терять их из виду».
Скотт учится запрягать собак «на сибирский манер». Пишет: «Управлять ими было нетрудно, только в критические минуты я все забывал русские слова: «ки» - направо, «чуй» - налево, «айда» - прямо, «тпру» - стой».
Перед броском на полюс Скотт решил оборудовать вдоль маршрута цепочку продовольственных баз. В этом важном деле приняли самое активное участие Гирев, Омельченко и их четвероногие подопечные. «Смысл конного транспорта, а также собачьих упряжек состоял в том, чтобы облегчить перевозку тяжелых грузов на первых этапах пути и тем сберечь энергию людей, которым предстояло самим тащить сани… на пути через Полярное плато. Кроме того, пони, которых после выполнения стоявшей перед ними задачи намечалось забить, составляли часть запаса продовольствия», - пишет биограф Скотта Гарри Ладлем.
Собаки и пони то и дело гибли. В записях Скотта все чаще сквозит скепсис по отношению к собакам (мотосани вышли из строя еще раньше). «Мы больше не полагаемся на собачьи упряжки; горько думать о том необоснованном доверии, которое я питал к нашему транспорту», - пишет он весной 1911 года. В лошадей Скотт верил больше.
Об Омельченко и Гиреве капитан пишет только хорошее. Русские мужики оказались мастерами на все руки: построить («Мы все вернулись в дом; там много поработали Мирз и Дмитрий; в доме чистота и опрятность, построен великолепный кирпичный очаг, с новой трубой прямо через крышу, - в полном смысле прекрасная работа. Вместо прошлогодних временных, нескладных сооружений у нас теперь прочный очаг на много лет»), починить и даже постричь. «Я убедился, что наши русские молодцы заслуживают не меньшей похвалы, чем мои англичане», - пишет Скотт. Еще: «Антон и Дмитрий всегда готовы услужить; они оба славные малые». Скотт пишет, что Дмитрий, который «умнее», неплохо освоил английский.
Поздней осенью 1911 года Скотт расстается сначала с Антоном, а потом и с Дмитрием (первый сопровождал Скотта до середины шельфового ледника Росса, второй - еще дальше, до 84° ю. ш.) и пешим порядком направляется к полюсу. Вместе с ним идут Эдвард Уилсон - врач, зоолог и художник, Эдгар Эванс - квартирмейстер Королевского ВМФ Великобритании, Лоуренс Отс - капитан драгунского полка, Генри Бауэрс - лейтенант Королевского ВМФ Индии.
В октябре того же 1911 года к Южному полюсу выступил соперник Скотта - Амундсен с четырьмя спутниками и четырьмя же упряжками собак, которые представляли собой и транспорт, и продовольствие.
Победа и поражение
Отряд Скотта достиг полюса, но оказалось, что англичан опередили норвежцы. 17 января 1912 года Скотт записывает: «Великий Бог! Это ужасное место, и каково нам понимать, что за все труды мы не вознаграждены даже сознанием того, что пришли сюда первыми!»
Обратный путь был дорогой скорби. Ненастье, голод, холод, утечка керосина на складах из-за плохой тары…
Первым умер Эванс, получив сотрясение мозга, обморожение и помрачившись в уме.
В начале марта Скотт пишет: «Положение ужасное, но никто из нас еще не падает духом».
10 марта: «Мы все равно не выберемся отсюда».
11 марта: «Я… приказал Уилсону вручить нам средство покончить с нашими страданиями… Теперь у каждого из нас по 30 таблеток опиума».
Ушел умирать в метель Отс.
29 марта Скотт записал: «…Будем терпеть до конца, но мы слабеем, и смерть, конечно, близка. Жаль, но не думаю, что смогу писать еще… Ради бога, не оставьте наших близких». В это время упряжки Черри-Гаррарда и Гирева, вышедшие навстречу, находились в каких-то 11 милях от замерзающих, но вынуждены были пойти обратно.
В ноябре 1912 года Дмитрий Гирев входил в состав партии, обнаружившей тела Скотта, Уилсона и Бауэрса.
Скотт перед смертью писал: причина беды - «не плохая организация, а неудача во всех рисках». Амундсен называл главной его ошибкой недооценку собак. Многие считают, что Скотт погиб от жестокого разочарования…
Но в любом случае ему помогали и русские парни, и маньчжурские пони, и нивхские лайки. Все они заслуживают строчки в летописи освоения полюсов.
* * *
Гирев после экспедиции некоторое время жил в Новой Зеландии, где женился. Потом вернулся в Николаевск-на-Амуре, работал на золотых приисках. В 1930 году был арестован ОГПУ, содержался во Владивостоке, вскоре был отпущен. Возил в Николаевске почту, в 1932 году умер прямо в дороге от сердечного приступа.
Омельченко, вернувшись в Россию, воевал на Первой мировой и на Гражданской - у красных. Был включен в члены Королевского географического общества и даже получал от Лондона пенсию - до разрыва советско-британских отношений в 1927 году. В том же 1932 году, что и Гирев, погиб редчайшей смертью - его поразила молния. Внук Виктор Омельченко стал полярником, зимовал на украинской станции «Академик Вернадский».
В честь Антона Омельченко названа бухта на антарктическом берегу Отса. В честь Дмитрия Гирева - одна из вершин антарктического вулкана Эребус.
Василий Авченко,
«Новая газета во Владивостоке», №559, 10.9.20
