Владимир Иванов-Ардашев: Бухта Провидения (Чукотка) - здесь снимали фильм «Территория». А в 1978 году тут установили памятник Витусу Берингу - корабельный якорь. Информационная табличка гласит: «Витусу Берингу и его спутникам в честь 250-летия Первой Камчатской экспедиции 1725-1730 г.г. От Дальневосточного Высшего инженерного морского училища им. Г. И. Невельского, географического общества СССР и экипажей яхт Родина и Россия. Август 1978 г.».

Чукотка - моя малая родина. Родился на ней еще в начале «холодной войны», когда вчерашние союзники, русские и американцы, пытались скрестить воздушные «томагавки» над Беринговым проливом, но, странное дело, ненависти друг к другу не испытывали.
 
Во всяком случае, военные летчики, к которым принадлежал и мой отец, штурман военно-транспортных «дугласов», поставлявшихся по ленд-лизу. На одном из них, легендарном С-47, названном в честь русского авиаконструктора «Сикорским», меня когда-то везли из Анадыря на большую землю.
 
С тех пор «дугласы», «аэрокобры» и прочие американские самолеты волнуют мое воображение, а аэродромы в Уэлькале, Уреликах и Сеймчане звучат, как магические заклинания о моей северной родине.
 
Мечтал всегда побывать на Чукотке, в Угольных Копях, что вблизи Анадыря. И такая возможность недавно представилась. И не просто поездка, а благородная миссия, когда вместе с двумя коллегами из Хабаровского общества охраны памятников истории и культуры, связанных с охраной северных рубежей России, больше месяца мотался по военным аэродромам, действующим и уже заброшенным.
 
Об этом и хочу рассказать, поделиться штрихами воспоминаний. Но вначале немного лирики. О писателе Тихоне Семушкине, чей роман «Алитет уходит в горы» одних читателей заинтриговал, а других огорчил и даже вызвал чувство обиды.
 
Когда зеленеют собаки
 
Итак, о делах литературных. Писатели постарше помнят о бурной полемике между двумя мэтрами советской литературы, лауреатами Сталинской премии Константином Симоновым и Тихоном Семушкиным, что-то не поделившими.
 
История давняя и не стоит ее особенно ворошить. Скажу лишь, что северянин Семушкин, возгордившись, с яростью обрушился на фронтовика Симонова, мол, не знает ничего о чукотских талантах, набирающих силу.
 
А потом, задним числом, уже писатель Юрий Рытхэу припомнил обиды Семушкину, дескать, водил его по столичным редакциям и ресторанам, как дикаря из северной глубинки.
 
Ну, кто кого и куда водил, не суть важно.
 
Просто у чукотских парней на Семушкина крепкая обида, дескать, воспользовался гостеприимством Алитета, а потом запихнул его куда-то в горы. Причем обиду эту хранят и потомки реального Алитета, живущие нынче в Магадане. А кто-то из молодых дарований обижался уже на Юрия Рытхэу. Мол, и тот заделался важным князьком. Словом, страсти кипели не шуточные.
 
А потом все куда-то делось. Словно и не было советской литературы. И когда мы были на Чукотке, редкий собеседник мог припомнить имена писателей, своих земляков. Даже памятник Рытхэу в Анадыре словно позеленел от обид. Или мне так показалось?
 
Памятник эффектный, только сомневаюсь, чтобы классик чукотской литературы разъезжал по тундре нарядным щеголем. Да и собаки какие-то забавные, рядом с ними любят фотографироваться.
 
А если серьезно, то в самый раз вспомнить о всеобщем беспамятстве, докатившемся и до студеных берегов Чукотки. Нет, Чукотка вовсе не гибнет, Анадырь даже преобразился, за что многие искренне благодарны бывшему губернатору Роману Абрамовичу.
 
Когда его «сослали» в Анадырь, он первым делом выделил солидный продовольственный паек всем без исключения, и обнищавшие при прежнем губернаторе люди воспрянули духом. Кто-то даже задумался, а почему бы Чукотку не присоединить к Аляске?
 
Но потом передумали, и как уверены чукчи, Америка пусть живет сама по себе, а Чукотку от России никто не защитит. Кто же тогда защитит самих русских? От бегства на большую землю и неуверенности в завтрашнем дне. Сейчас такие настроения вновь усилились. И проблемы демографии стали решающими.
 
Экий вы привередливый, могут мне возразить. Самого-то еще в младенчестве родители увезли в благодатные края, которые оказались не такими уж благодатными. Имею в виду Закарпатье в дни «венгерских событий» 1956 года. С тех пор и осталась в душе тревога за русских людей, особенно военных. Потому и назвал один из своих очерков «Память цвета хаки». Детские воспоминания, они ведь на всю жизнь. Так и нынешние дети не всегда будут вспоминать с благодарностью родные места.
 
А может, все еще переменится к лучшему? Но в отношении многих жителей Чукотки это вряд ли возможно, ведь происходит размывание коренных этносов. Ну и что, могут мне возразить, ведь процесс ассимиляции закономерен, и симпатичным чукчанкам где-нибудь на Мысе Шмидта никто не запретит выходить замуж за энергичных русских офицеров. Да и парни-чукчи тоже не против присмотреть бледнолицую учительницу или фельдшерицу. Так и живет Чукотка в нынешнем мире ассимиляции и интернета.
 
Кстати, интернет на Чукотке слабый, зато заработки запредельные. Цены тоже астрономические. И кто-то с юга даже мечтает туда попасть. Я бы тоже хотел поклониться своей малой родине. И когда смотрел по вечерам на Анадырский залив, представлял, что такие же сопки по его берегам были и в начале пятидесятых, когда здесь жили мои родители. И офицерский паек в те времена тоже был отличным, только тот американский шоколад однажды показался горьким.
 
Не хочется давать пессимистический прогноз, но нынешние впечатления от поездки на Чукотку показались двойственными. Нарядный, как сказка, центр Анадыря, и руины заброшенных гарнизонов по другую сторону залива, в Угольных Копях, где когда-то дислоцировались танковые батальоны для захвата Аляски.
 

Памятник Рытхэу в центре Анадыря

 
Страшно подумать, что ожидало бы наших танкистов, моряков и пехотинцев по другую сторону Берингова пролива. Как, впрочем, и американцев в случае вторжения на наш берег. К счастью, обошлось. А вообще военные действия на Чукотке сродни фильмам ужасов, и очень надеюсь, что такое не придет никому в голову.
 
А вот для писателей чукотская земля - проигранное место боя. Кто-то пытается издавать книги в теплых краях, другие забыли даже Тихона Семушкина, и если бы не библиотека его имени в селе Лаврентия и установленная нами памятная доска в честь писателя, было бы совсем грустно. А бронзовая фигура Юрия Рытхэу в центре Анадыря позеленела от горькой обиды на земляков и их нынешнее беспамятство.
 
А может, так ей и надо, нашей никудышней памяти, когда-то накуролесившей в годы бездарных реформ? И нужно быть реалистами, чтобы пережить нынешнее лихолетье? Может, и так.
 
Ведь не зря говорят, что писатели любят фантазировать и городить невесть что. И коль на Чукотке возможет дельный губернатор, вроде Романа Абрамовича, то почему бы не появиться и новому? И уже не с внушительными пайками всем и вся и строительством роскошных особняков, а с чем-то вполне разумным и очень своевременным?
 
Пока же вокруг Чукотки курсирует лайнер для богатеньких заморских туристов, желающих поглазеть на дикие берега и северную экзотику. Приезжают в тундру и всякие зарубежные романтики.
 
Только их вряд ли пригласят на экскурсии в брошенные гарнизоны, и даже в Бухту Проведения, где снимался фильм «Территория» по книге Олега Куваева.
 
Там, кстати, есть и памятник участникам Второй экспедиции Витуса Беринга, людям суровым и мужественным, когда-то вступившим на этот дикий берег. Он и сейчас напоминает марсианский пейзаж, и когда я на рассвете вышел на палубу теплохода, в душе содрогнулся и вспомнил слова Данте: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Но потом взошло солнце и поселок, уходящий в крутые скалы, показался чуть приветливей.
 
Так и живет моя малая родина. Не знаю, удастся ли вновь побывать на ее берегах, но что-то доброе в душе осталось. Вспомнил родителей, когда-то живших здесь.
 
По нашим семейным фотографиям впечатление такое, будто была одна заснеженная тундра, военный аэродром и мощные «дугласы», рядом с которыми запечатлен мой молодой и веселый отец.
 
И его уважительные воспоминания о ленд-лизе и американцах, помогавших нам во Второй мировой войне. А о войне холодной отец вспоминал вскользь и без ненависти. Наверное, ненависть появилась позже, когда началась Корейская и Вьетнамская войны, но в них отец уже не участвовал. И это уже совсем другая история.
 
Как закусить китом
 
Если вы решили съездить на Чукотку и отведать мяса кита, приготовьте кругленькую сумму. Но и это не гарантирует экзотических блюд, даже если вы на круизном судне и в компании богатых иностранцев, ибо коммерческая реализация китового мяса запрещена. Разве что на берегу студеного Берингова моря незнакомый чукча или эскимос угостит вас по доброте душевной.
 

С. Лаврентия

 
Только не говорите потом, что выменяли мясо за бутылку водки, ибо это тоже дело подсудное. Лучше окажитесь в нужный момент вблизи мотоботов, доставивших к берегу загарпуненного кита, и тогда вам по законам северного гостеприимства отрежут кусок мяса и легендарный мантак - пласт толстой кожи коричневого цвета с белым жиром, который можно есть сырым.
 
Мне тоже довелось попробовать. И вкус, скажу, весьма специфичный - что-то, вроде, тугой, но съедобной резины с привкусом морской соли. Поневоле вспомнил легендарного Моби Дика, или Белого кита, чьих хвостатых потомков до сих пор добывают в океанских просторах.
 
Правда, с момента публикации знаменитой книги Германа Мелвилла прошло уже полтора столетия и человечество слегка подобрело в отношении китов, но все равно полного запрета на этот промысел пока нет.
 
И особенно упрямятся японцы, добывающие ежегодно и якобы в научных целях до тысячи китов, но мясо китовое в виде деликатесов почему-то регулярно появляется в дорогих токийских ресторанах.
 
А ведь именно японский писатель и нобелевский лауреат Кэндзабуро Оэ возглавил всемирную борьбу за спасение морских левиафанов, и его персонажи, начитавшись романа Федора Достоевского «Идиот», даже взялись за автоматы, чтобы их «не объяли воды до души моей», как библейского Иова, проглоченного китом ради перевоспитания.
 
А может, Всевышний специально послал китов, чтобы спасти людей в этих суровых северных широтах и насытить их не только мясом, витаминами, но и надеждой? Признаться, такое пришло в голову, когда увидел, как вытаскивают на берег самку серого кита, и мысленно попросил у нее прощения. «А корову, идущую на бойню, тебе не жалко?» - пошутили друзья, когда вечером слегка обмыли это дело. Конечно, жалко и корову, но момент ее заклания скрыт от посторонних глаз, а тут - все напоказ, даже чрево, не познавшее материнства.
 
Впрочем, самку эту могла ожидать и другая участь - истерзанные плавники и вырванная нижняя челюсть, так охотятся свирепые косатки, съедающие самое вкусное. Морские косатки (не путать с речными, что пишутся с буквой А в первом слоге) - зрелище впечатляющие, и когда их черные плавники разрезают волны невдалеке от мотоботов, китобои настороже, хотя косатки на людей не нападают, а питаются китами и тюленями. Кто-то считает, что косатки некогда были… сторожевыми псами легендарных атлантов, дельфины - собачками, а бедным китам отводилась роль стада кормящего. Может и так, но мне действительно жаль молодую самку, отбившуюся от стаи и принесенную в жертву.
 
А теперь немного размышлений. Но не тех, скучных, что быстро забываются, а тревожных и проходящих через сердца морских зверобоев и таких, как мы, случайных гостей, бредущих по кромке моря.
 
Приехали в село Лаврентия в августе, когда в Хабаровске стояла жара, а тут, на краю Чукотки, надели куртки и ежились на холодном ветру.
 

Площадь им. Ленина, с. Лаврентия

 
Чукотка, конечно, название условное, сложилось исторически, и с таким же успехом полуостров можно было бы назвать Эскимоской и Юкагиркой, ибо два этих этноса - древнейшие, живут здесь со времен палеолита, а предки чукчей с побережья Охотского моря пришли позже, но также застали последних мамонтов, живших на острове Врангеля.
 
Чукчи оказались воинственными и вытеснили эскимосов на Аляску. С тех пор Берингов пролив стал границей между этими этносами. Хотя малая часть эскимосов все же осталась на Чукотке и старается жить обособленно от чукчей, но «просветители» советской поры, включая писателя Тихона Семушкина, автора романа «Алитет уходит в горы», наломали таких словесных дров, что многие читатели до сих пор думают, будто на полуострове живут одни счастливые чукчи, да еще весело ждут в чуме рассвета, как поется в одной задорной песне.
 
Нет тут никаких чумов, а жилища называются ярангами. Впрочем, и яранг тоже мало, остались лишь у кочующих в тундре оленеводов, а морские зверобои живут в домах, вполне удобных, но на бетонных сваях, по канадской технологии, поскольку обычные фундаменты быстро разрушаются.
 
Что касается счастливых дней, то они, конечно, бывают. Раньше таким праздником считалась успешная охота на китов, не омраченная трагедиями, когда морские исполины в ярости разбивали байдары.
 
Промысел китов нынче ведется по замысловатой схеме. Вроде как по старинке, когда можно использовать только ручной гарпун, но байдары, ставшие мотоботами, с мощными двигателями - так международные чиновники пытаются убедить «зеленых» и правозащитников в якобы традиционном способе охоты. Японцы, напомню, такими выкрутасами не занимаются и добывают китов с помощью новейших стреляющих гарпунов.
 
Было время, когда и наши мощные китобойные флотилии добывали китов тысячами, рапортуя об успехах. Потом страна присоединилась к международным конвенциям, но не по причине любви к морским исполинам, а из-за одряхления флота. Американцы и скандинавы выступили тут инициаторами, хотя сами когда-то уничтожали китов по всему Мировому океану.
 
Во времена писателя Германа Мелвилла, молившегося на китов, его соотечественники из Бостонской китобойной компании безбожно охотились за «нашими» китами у берегов Чукотки, Камчатки и в Охотском море, добывая их в несметном количестве.
 
С тех пор образ «злых» американцев накрепко засел в мозгах россиян, мол, только они, проклятые, виноваты в наших промысловых бедах, хотя, замечу, еще задолго до американцев наши зверопромышленники и казаки напрочь уничтожили в Охотском море популяцию морских коров - крупных млекопитающих семейства дюгоневых, чье мясо напоминало по вкусу говяжье.
 
Могли бы извести крупную живность и у побережья русской Америки, а заодно и на самом континенте, да не успели. А вот американцы стали благоразумнее и сумели восстановить леса и реки на бывшем «русском» севере, вначале ограбленном ими же самими, но потом сберегаемом.
 
И пресловутые индейские резервации, которыми так любили пугать наши пропагандисты, также оказались весьма разумными в административном и экономическом плане. И не такими уж пьющими.
 
Кстати о пьянстве. Нынешние чукотские села, в которых удалось побывать, оказались не столь уж пьющими, как обычно рисуется в интернете. Конечно, если авторы реплик из числа приезжих блогеров общались с местными жителями исключительно у магазинов, то примеры всегда можно найти.
 
Нам же повстречалось лишь несколько подвыпивших мужчин в селе Лаврентия, где очередной загарпуненный кит, казалось бы, должен привести к бурной и всеобщей выпивке. Но этого не наблюдалось.
 
Возможно, по причине дороговизны спиртного, либо в интернете орудуют по старинке, используя привычные стереотипы. Так, по-прежнему считается, что аборигены в старину любили пьянствовать, чем пользовались хитрые американские торговцы.
 
Но, как уверен хабаровский врач и ученый Салават Сулейманов, многие годы проработавший на Чукотке, заморским бизнесменам были невыгодны ни пьяные чукчи, ни эскимосы, поскольку взятые ими в долг товары могли «накрыться». А вот советские заготовители мехов и моржовых бивней, уступавшие американцам в количестве и разнообразии товаров, рассчитывали в основном на спиртное.
 
Помню, как во время одной из телевизионных дискуссий писатель Анатолий Буйлов, автор романа «Большое кочевье», сам поработавший в тундре оленеводом, в сердцах воскликнул: «Только спирт и патроны - вот чем могли заинтересовать оленеводов!». На что ему тут же возразили, приведя в пример и «красные чумы», и школы-интернаты, и льготы для северян.
 
Да, все это было. И хорошего, наверное, больше, чем плохого. Но, к сожалению, благие пожелания не всегда приводили к нужным результатам. И писатели из числа северян, которым, казалось бы, грех жаловаться на невнимание, частенько срывались, высказывая накопившиеся обиды.
 
Но вернемся к китам. Согласно международным квотам, чукотским зверобоям, а, стало быть, и всей России, отводится ежегодно порядка ста двадцати китов. В основном серых, которые меньше по размерам гренландских, на которых предпочитают охотиться эскимосы Аляски. «Однако несправедливо!» - решили наши эскимосы, а заодно и чукчи, тоже бывалые зверобои. И доверили чиновникам решать этот спорный вопрос.
 
Чиновники долго судили и рядили, мол, кита за кита, как на войне, на что наши чиновники резонно возразили: «Гренландский кит, хоть и гигант, ведет себя смирно, а серый кит агрессивен, и если хотите, проверьте на деле!».
 
Но американским чиновникам этого не захотелось, и они согласились, что серый кит это круто! Теперь квоты на добычу китов для обеих сторон более справедливы.
 
Вроде бы, успокоились и «зеленые», которые, однако, против японской китобойной «научной» деятельности, мол, а тысяча китов в год это не слишком ли много? Надеюсь, и тут найдут общий язык. Не с китами, конечно. А вообще поголовье морских гигантов понемногу восстанавливается.
 
И каждую весну и осень гренландские киты мигрируют во льдах, а «наши» серые киты появляются у чукотских берегов летом, и на каждую родовую общину выделяется по несколько особей, которых нужно загарпунить дедовским способом.
 
Мы стали свидетелями пятого по счету кита, доставленного в село Лаврентия этим летом. И, как положено по международной конвенции, замер добычи произвел строгий пограничник.
 
А немного позже я услышал по телевидению, что квоты на добычу китов в этот сезон на Чукотке вряд ли будут выбраны. И диктор сообщил об этом с грустью в голосе, как о просчете. Вроде как не убрали еще один гектар в поле.
 
А я подумал, а ведь это неплохо, что с квотами не справились. Значит, есть и другие продукты у северян, коль не торопятся выходить в море. Видел, как при разделке кита на берегу оставались ненужные пакеты с мясом. И не было всеобщего ликованья, шамана с бубном, который в старину умолял убитого кита не обижаться на зверобоев и непременно возвращаться в другом обличье. Вот такая она, нынешняя промысловая Чукотка.
 
Какой святой главнее?
 
Чего только не наслушаешься в командировках. Вот и мы с журналистом Константином Пронякиным, зайдя в одну из церквей Петропавловска-Камчатского, буквально опешили от нелепого вопроса, заданного неким прихожанином: а какой святой главнее? На что женщина, стоявшая рядом, укоризненно покачав головой, ответила: тот, кому вы решили поклониться.
 

Строящийся Морской собор в Петропавловске-Камчатском.

И в самом деле, икон со святыми ликами в церквях немало. Но если самые древние окутаны легендами тысячелетий, то имена некоторых, причисленных к лику святых позднее, кажутся нашими современниками. Вот и скромная церквушка в камчатском поселке Елизово, названная в честь святителя Луки (Войно-Ясенецкого), бывшего когда-то военным хирургом, вызвала искреннее уважение, ибо человек этот в Великую Отечественную войну спас от тяжких ранений и ампутаций тысячи наших воинов, а когда стал священником и рисковал в период послевоенных гонений, пользовался глубоким уважением у прихожан Севастопольских церквей.
 
К тому же фамилия врачей Войно-Ясенецких знакома мне с детства, поскольку в Хабаровске жили родственники этого незаурядного человека, тоже врачи, и даже бывшая одноклассница моей сестры, известная журналистка, вышла замуж за племянника этого замечательного хирурга и проповедника, причисленного к лику святых. Вот таким тесным бывает наш мир, когда даже в поездке на дальнем Севере «встречаешь» не просто святого, а вроде как своего земляка.
 
А вообще наша недавняя экспедиция на Камчатку и Чукотку заставила о многом задуматься, в том числе и о службе церковной в далеком северном краю.
 
Замечу, в старину на Севере священникам не только не возбранялось иметь ружье, но и вменялось в обязанность. Ибо медведи камчатские и чукотские, в отличие от добродушных топтыгиных, наведывавшихся к лесной избушке старца Серафима Саровского, на ласковое слово не откликались и могли запросто слопать. Поэтому отправляясь в тундру на оленьей или собачьей упряжке, священник частенько прихватывал с собой и ружье.
 
Так, кстати, поступал и отец писателя Варлама Шаламова в бытность церковной службы на Камчатке и Алеутских островах. И вернувшись в родные вологодские места, охоту не забросил, и даже попрекал сына за мягкий характер, словно предчувствуя, как нелегко ему придется за колючей гулаговской проволокой на «солнечной» Колыме.
 
Ходил с ружьем по Аляске и легендарный святитель Иннокентий (Вениаминов), бывалый таежник, не обольщавшийся насчет свирепых гризли, готовых сожрать и священника, казака, индейца, если те зазеваются. Потому и служили на Севере батюшки не робкого десятка.
 
И сейчас служат, в чем мы убедились, побывав недавно на Крайнем Севере в долгой и утомительной командировке. А ездили втроем - Геннадий Басюк, Константин Пронякин и автор этой заметки, кстати, родившийся в Анадыре в семье военного летчика. Так что поездка была еще и данью памяти родителям, жившим здесь в трудные послевоенные годы.
 
Служил отец в поселке Угольные Копи, где сейчас находится международный аэропорт Анадыря. Конечно, поселок сейчас другой, и даже дальняя его часть, где еще встречаются заброшенные казармы, это иная эпоха, а тогда, в годы «холодной войны» и противостояния с американцами, наши летчики жили в бараках, но были оптимистами, и на фотографиях из семейного альбома отец всегда улыбался, позируя на фоне военно-транспортных самолетов, в том числе «Сикорского», названного так в честь выдающегося русского авиаконструктора, эмигрировавшего в Америку.
 
Самолеты эти также поставлялись по ленд-лизу, и по рассказам родителей на таком самолете меня еще совсем крохотным везли из Анадыря на «большую землю». Вот такие символические воспоминания.
 
А на Севере нынче мы путешествовали по маршрутам героических летчиков тридцатых годов, отличившихся при спасении экипажа парохода «Челюскин». Семерым из них было присвоено звание Героев Советского Союза - так на Чукотке родилась крылатая гвардия, удостоенная высшей награды страны. Были и другие отважные пилоты, чьи имена оказались временно забыты, как летчика Александра Светогорова, и увековечить их в памятных досках тоже было нашей целью.
 

Епископ Матфей - епископ Анадырский и Чукотский.

И открытие мемориальных досок, конечно, проходило торжественно, при участии православных священников. Так, в селе Лаврентия памятные доски на зданиях школы и аэропорта освящал клирик Белгородской и Старооскольской епархии иерей Александр Кулабухов, пребывающий в миссионерской командировке.
 
Побывал он и у местных пограничников, освятив технику, и тут же засобирался в тундру, чтобы проникнуться чукотским настроением. Но молодому священнику деликатно напомнили, что в тундре небезопасно, как и во времена святителя Иннокентия, принесшего Слово Божье на чукотскую землю еще два века назад.
 
А в столице региона мы побывали у владыки Матфея, епископа Анадырского и Чукотского, получив благословение на добрые дела. Подарили ему книги о полярных летчиках. Я тоже подарил свою книгу очерков «И останется Слово», где упоминается и моя малая родина. И, надо же, спустя несколько дней, когда мы летели на Камчатку, чтобы продолжить экспедицию, с нами в военно-транспортном Ан-12 был и владыка Матфей, служивший когда-то на Камчатке.
 
Конечно, был в рясе, но не в том величественном облачении, как при службе в храме, а в повседневном одеянии и казался обычным странником, предложившим отведать рыбного пирога, когда самолет пролетал над камчатскими вулканами.
 
Мы с Константином Пронякиным, хоть и застеснялись, но все же разделили трапезу, а я даже пригубил из стакана чаю, после чего пригубил и сам владыка Матфей, что показалось символично.
 
Вроде как скромная вечеря, отнюдь не тайная, а в одной кабине с десятком крепких парней в военном камуфляже, которых я даже мысленно пересчитал. И цифра апостольская сходилась, вызывая библейские ассоциации. «Ну, Владимир, теперь ты будешь гордиться, что отпил из одной чаши с епископом Анадырским и Чукотским!» - пошутили попутчики.
 
Конечно, горжусь, ведь такие, вроде бы, случайные встречи тоже от промысла свыше.
 
Так моя суровая Чукотка словно провожала в обратный путь. И очень хотелось снова вернуться и поработать в этих удивительных местах.
 
Владимир Иванов-Ардашев,
член Союза писателей России.
 
Фото Константина Пронякина.