Японская Империя воспользовалась Николаевским инцидентом для того, чтобы ввести дополнительный контингент войск и оправдать своё присутствие на Сахалине, Приморье и Дальнем Востоке. В декларации от 3 июля 1920 года японское правительство в очередной раз ссылается на Николаевский инцидент как первопричину нахождения своих вооруженных сил на территории российского Дальнего Востока.

 

Мало того, оно требовало компенсацию не только финансового плана, но и земельного. Впоследствии Япония неоднократно поднимала эту проблему на различных международных конференциях, в частности на Дайренской (июль 1922 г.), Вашингтонской (ноябрь 1921 - февраль 1922 гг.) и Чанчуньской (2-26 сентября 1922 гг.) конференциях.

 

Например, на Дайренской конференции, указывая на Николаевский инцидент, Японская делегация выдвинула «17 требований» правительству ДВР. В частности, одним из требований была передача Японии северной части Сахалина в аренду на 80 лет, как «компенсацию за понесенные японскими подданными убытки во время николаевских событий».

 

Делегацию ДВР возглавлял заместитель премьер-министра Ф.Н. Петров (военным советником был В. К. Блюхер), ответивший на японское требование о компенсации за гибель японских граждан в Николаевске-на-Амуре, требованием компенсации за гибель граждан ДВР и разрушения, произведенные японцами на Дальнем Востоке в период интервенции.

 

Так как требования во много раз превысили японские, и к тому же документально доказано, что японский гарнизон первым начал военные действия против советских войск, находящихся в Николаевске-на-Амуре, то те сняли с обсуждения вопрос о николаевских событиях. Однако не успокоились.

 

На конференции в Чанчуне камнем преткновения опять был злополучный инцидент. Объединенная делегация РСФСР и ДВР предложила не связывать николаевские события с вопросом о Северном Сахалине и покинуть остров.

 

Японская делегация, в свою очередь, отказалась дать согласие на эвакуацию с Северного Сахалина, вновь заявив, что его оккупация связана с «Николаевским инцидентом». Вопрос - с какого перепугу? Тем не менее, Северный Сахалин Япония удерживала в своих руках, хищнически эксплуатируя его богатства, вплоть до середины мая 1925 года. 

 

За время присутствия японской военщины на Дальнем Востоке, как известно - «дружеской» помощницы Белого Дела, реквизировались пароходы и баржи, вывозились трубы, станки, инструменты, котлы, рельсы и шпалы, пряжа, чугун, сталь, цветные металлы, сера и фосфор, воск, резина и селитра, квасцы, спички, кофе, чай, нафталин, военное обмундирование и снаряжение, балки и трос и т. д и т. п. Кроме этого ею угнаны с территории России тысячи лошадей и голов скота.

 

Надо же было как-то компенсировать собственные затраты. Ещё громились школы, телеграфные станции, так на всякий случай, зачем под боком богатый сосед? Что бы не быть голословным, приведу данные Владивостокской таможни о вывезенном в Японию за один только 1920 год: цинка - 106831 пуд, серы комковой - 58678 пудов, проволоки - 83962 пуда, серной кислоты - 15832, мануфактуры - 12619, машин - 7629 пудов, суперфосфата - 10889, меди - 3334, кофе (в зернах) - 5635, аппаратов связи - 909 пудов, разных грузов - 51410 пудов.

 

Не в силах противостоять расхищению российских богатств, таможенники лишь скрупулезно фиксировали вывезенное. Ими отмечено, что одного только зерна в 1921 - 1922 годах было отправлено в Японию 8284000 пудов. Далее идёт рыба.

 

Только с рыболовных участков Приморья японскими рыбопромышленниками было вывезено сельди: в 1919 г.-14374449 штук (52 процента всего улова), в 1920-м - 14889864 штуки (63 процента всего улова), в 1921 - 25924361 штука (75 процентов всего улова). Из района Николаевска-на-Амуре в 1922 г. - 1185950 пудов рыбы (81,1 процента всего улова). Как не трудно заметить, с каждым последующим годом японцами вывозилось всё больше и больше - аппетит приходит во время еды.

 

Кроме зерна и рыбы, был еще - лес, на который тоже позарился островной хищник. За годы интервенции в Японию ушло более 20 млн. куб. футов. Не надо говорить, что все отправлено без какой-либо таможенной платы. Общий ущерб только Приморской области от деятельности японских друзей оценивается в 206632126 рублей золотом. Это скорее напоминает наложенные на побеждённого противника контрибуции, а ведь ещё была и аннексия земель! Вот и сейчас требуют у нас острова. Дескать, воевали, отдайте. Ну, не сцуки ли?

 

Впрочем, Япония не ограничилась только вывозом российских материальных и природных богатств. Посмотрим, как жилось при японцах, якобы поголовно перебитому Тряпицыным, разбежавшемуся по окрестностям, населению города. Многим удалось либо бежать, либо спрятаться и, переждав лихолетье, вернуться.

 

Вернулись некоторые рыбопромышленники, торговцы, представители торговых домов «Кунст и Альберс», «Симада», «Чурин» и других. Всех вернувшихся ожидал неприятный сюрприз. Как уже упоминалось, отныне, японское военное командование решило по новому означить своё присутствие на Российской земле.

 

Все территории, где стояли, замотанные обмотками, ноги японского солдата, объявлялись оккупированными.

 

Управление на них базировалось на трех принципах - китах: 1) территория подчиняется действиям законов Японской империи; 2) русское население не приравнивается по своим гражданским правам к японским подданным, а рассматривается как население завоеванной страны; 3) управление им передается только военными властями, имеющими право давать любые распоряжения, касающиеся местного населения.

 

На первых порах, для того, чтобы добиться более эффективного управления Николаевском, японцы создали так называемый городской совет - совещательный орган при начальнике административного отдела штаба японских оккупационных войск на Нижнем Амуре.

 

Председателем совета стал Эпов Павел Семенович (29.06.1884 - 10.09.1935). Через несколько дней после захвата японцами Николаевска в июне 1920 года член Петропавловского окружного суда, переживший вместе с женой трагические николаевские дни, К.А. Емельянов так описывает своё возвращение в город:

 

«...мы дошли до уцелевшего дома Амурского общества пароходства и торговли. Около дома несколько солдат прибивали плакат: «Канцелярия для иностранцев». Не считая себя иностранцами, мы пытались было пройти мимо, но нас остановили и предложили зайти в канцелярию, так как таковая была организована для нас, оказавшихся в Николаевске иностранцами» (Емельянов «Люди в аду»).

 

То есть, японские империалисты принимали все меры к тому, чтобы остаться на новых землях и пытались вытравить все, что напоминало о принадлежности Дальнего Востока и Сахалина русскому народу. Например, на Сахалине, в сфере наибольшей японской деятельности, даже названия населённых пунктов и улиц были изменены. Все учреждения управлялись японской администрацией. Обязательным праздником являлся день рождения императора.

 

Несмотря на трагические события, произошедшие в крае и уничтоженный город, жизнь не стояла на месте - приближалась пора летней путины. Сразу же активизировались различные предприниматели и просто граждане бывшей Российской Империи, многие из которых восторженно поддерживали, вторгнувшихся на русскую землю непрошеных гостей. Они по привычке собирались заняться ловом рыбы, для чего рыбопромышленникам необходимо было срочно попасть в места лова и доставить на сахалинское побережье и в Николаевск-на-Амуре, рабочих, соль и тару для засолки рыбы.

 

Для этой цели из Владивостока был снаряжен пароход «Олег». Загрузив на свой борт 700 пассажиров и соль, пароход пришёл в Александровск-на-Сахалине 16 июня 1920 г. Здесь прибывших ждал неприятный сюрприз.

 

Съехавшие на остров для того чтобы решить организационные вопросы, уполномоченные земского правительства, неожиданно были оккупантами арестованы и возвращены на пароход.

 

Японцы наотрез отказались пропустить промышленников и рабочих в Николаевск-на-Амуре, даже, несмотря на то, что прибывшие имели визы японского консульства. Чтобы оправдать свои незаконные действия перед общественным мнением, они объявили пароход «Олег» чумным, хотя никаких чумных заболеваний на судне не наблюдалось, и приказали ему оставить воды Сахалинской области. Тогда корабль взял курс на русскую бухту Де- Кастри, но когда «Олег» попытался в неё зайти, его не пустил туда японский сторожевой катер.

 

Оккупанты заявили, что по законам их страны бухта Де-Кастри для иностранных судов закрыта, и предложили «Олегу» удалиться.

 

Ошарашенные такой наглостью, пассажиры парохода поддались справедливому негодованию, но вынуждены были принять суровую реальность и отправиться восвояси несолоно нахлебавшись. Так, русские люди на своей земле были превращены интервентами в иностранцев.

 

Хотя итог закономерен - думали при любой власти, кроме Советской, смогут деньги делать. Не вышло - японцам самим кормиться надо. Жаль обычный работный люд, для которого рыбная ловля, под час становилась единственным способом к существованию.

 

А что, Николаевск? Вообще, можно сказать, что Я.Тряпицын поставленную задачу выполнил - сделать из города военную базу японцам не удалось и 1 октября 1920 года генерал-майор Цуно, командовавший японскими оккупационными войсками на Нижнем Амуре, объявил населению, что уже до весны 1921 г., основные подразделения будут переброшены отсюда на Северный Сахалин.

 

Жители города, а их было на первых порах, несколько сот человек, остались брошены на произвол судьбы - без жилья и продовольствия. Николаевцы, вернувшиеся осенью 1920 года в родные «пенаты», вынуждены были провести холодную и голодную зиму 1920-1921 года в землянках. Причем, это была наиболее беднейшая часть населения города, т. к. более состоятельные горожане на зиму 1920-1921 года благоразумно выехали на Северный Сахалин, в Японию, Китай или во Владивосток.

 

Остальные, зимой 1920-1921 года, боролись за выживание. Многие нашли приют на городском кладбище, увеличившемся чуть ли не в половину. Жизнь, тем не менее, продолжалась.

 

Вернувшимися жителями и предпринимателями за 1921-1922 гг. в Николаевске были отстроены церковь, универмаги торговых домов «Кунст и Альберс», «Симада», магазины фирмы «Г. Флит», Эккерта и Фреймана, Капонадзе и других коммерсантов, а также около десятка добротных деревянных рубленых домов.

 

Однако, большую часть зарегистрированных строений, в которых проживали горожане, составляли землянки, временные бараки, сараи, подвалы прежних домов и т. д.

 

При отсутствии наличных денег все местные предприниматели, не исключая крупных рыбо- и лесопромышленников, попали в долговую кабалу к японцам. Среди последних, главную роль играл наш давний знакомый - Пётр Николаевич Мототаро Симада.

 

Став полноправным хозяином Приморья, он контролировал рыбалки и другие предприятия Нижнего Амура. В июле 1922 года правительство Японии наконец-то приняло решение о выводе своих войск с Дальнего Востока (за исключением территории Сахалина). 25 сентября 1922 года последние японские войска, передав власть в городе собранию уполномоченных во главе с его председателем М.М. Люри, погрузились на суда и покинули Николаевск.

 

Вместо них в город высадились представители ДВР. Простые обыватели, познавшие на своем горьком опыте, все «прелести» оккупационного режима японской военщины и промыкавшись, таким образом, два года с радостью встретили эмиссара ДВР Изосима Онуфриевича Девяткова и воинов НРА ДВР.

 

2 октября 1922 года произошла официальная передача власти в городе от Собрания уполномоченных представителю ДВР Девяткову. Начался новый этап в становлении города, но это уже, как говорится, совсем другая история.

 

 

Бузин-Бич, писал в своих воспоминаниях: «Тряпицын стал жертвой своих ошибок. Если бы не был сожжен Николаевск, не было бы эвакуировано население - все было бы иначе».

 

Конечно, это была бы уже совсем другая история. У нас, как известно, любят искать стрелочника и на него переложить задним числом всю вину, особенно когда он мёртв и не может ничего оспорить.

 

Хочется спросить, предавшего своего командира товарища Бузина, а он сам, разве не принимал, находясь в составе партизанского штаба, заметьте, коллективное решение по эвакуации и уничтожению города? И что, надо было партизанам сдать без боя город, уйти, оставить семьи и сочувствующих советской власти на милость японцев и всё тогда стало бы в шоколаде?

 

Да, даже, если бы не были расстреляны пленные самураи, сомневаюсь, что японцы не устроили бы небольшой холокост русскому народу за гибель своего гарнизона, а главное за унижение Империи, в лице майора Исикавы, когда его отряд фактически на условиях партизан, уступил власть в городе и обязался соблюдать нейтралитет. Партизаны прекрасно были осведомлены о действиях японской военщины в Приморье и на Дальнем Востоке.

 

Напомним. Дальневосточная газета «Красное знамя» писала: «Улицы Хабаровска 6 апреля представляли собой нечто ужасное: всюду валялись убитые и раненые. Подбирать убитых и оказывать помощь стонавшим и истекавшим кровью сотням раненых, валявшихся на мостовых, тротуарах и среди развалин расстрелянных и сожженных зданий, в первое время было совершенно некому. Никто не решался идти на улицу, где японские пули косили всех без разбора - военных, штатских, старых и малых».

 

Согласитесь, не лучший прецедент. Да, николаевские партизаны и без него, на личном примере, знали чего можно ожидать от коварных восточных соседей.

 

Теперь вкратце коснёмся пресловутой «тряпицынской диктатуры». Прибывшая для расследования Николаевских и Кербинских событий из Хабаровска специальная советская межпартийная комиссия провела тщательный анализ произошедшего.

 

Она не обнаружила, каких либо анархических отклонений в действиях лидеров «Николаевской коммуны» от политики, повсеместно проводимой центральной властью в Советской России.

 

В докладе комиссии, в частности, сказано: «Все мероприятия красного штаба направлялись в сторону немедленного осуществления социализма: монополизируется торговля, социализируются торговые предприятия у русских владельцев и выкупается товар у иностранцев, китайцев и корейцев. Социализируются и объединяются промышленные предприятия, а затем уничтожается денежная система, организуется армия труда, во главе которой стоит «Бюро труда», намечающее план общих работ и распределяющее рабочую силу. Торговля совершенно прекращается, а население пользуется одинаковым пайком и одинаковым участием в получении всех других продуктов и товаров и т. д.».

 

Из всего вышесказанного получается, что Яков Тряпицын, Нина Лебедева и остальные руководители, в деле строения социализма следовали ленинской политике. Никакой отсебятины не вели, строго выполняли директивы и распоряжения вышестоящего руководства (исключение - противление буферной политике).

 

Сам город, опять-таки, уничтожили, как рекомендовалось свыше.

 

В общем, как говорил Черномырдин В.С.: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Сказались: человеческий фактор, молодость и местные нюансы.

 

На мой взгляд, в книге «Революция на Дальнем Востоке» дана объективная оценка действиям Я.И. Тряпицына и руководства партизанской армии:«Оказавшиеся у власти, товарищи сделали ряд тактических ошибок, ибо они были оторваны не только от общего потока революции, но даже и от местного ревштаба, находящегося около города Хабаровска. Эти товарищи за свои ошибки поплатились жизнью (были расстреляны в п. Керби). Но, вероятно, мало кто и не сделал бы тех или иных ошибок в той дьявольски трудной революционной обстановке, при полной оторванности и малой подготовке к государственной и дипломатической работе».

 

Сергей Тимофеев,

Санкт-Петербург.

(Окончание «Нижнеамурская голгофа. Поиски истины»).

* * *

 

Вспоминает писатель-исследователь Николаевских событий В.Г. Смоляк: «В крайком ВЛКСМ ко мне пришел пожилой мужчина, представился как участник гражданской войны в низовьях Амура, его фамилию, к сожалению, я запамятовал.

 

Вот что он рассказал: - Я партизанил в отряде Бузина. Во время японского выступления я получил сквозное ранение в область живота. Долго лечился в Николаевске, затем, в конце мая, меня отправили в село Нижнее-Тамбовское, где был партизанский госпиталь.

 

Перед отправкой меня посетил председатель Сахалинского облисполкома Федор Железин и передал большой сверток, обмотанный непромокаемой бумагой: «Спрячь все это в Нижней Тамбовке, без моего разрешения никому не говори». Что я и сделал. Я спрятал этот сверток, поместив его в ведро, и обмотал еще одним слоем промасленной бумаги.

 

- И куда же вы его спрятали? Почему так долго никому не говорили? - спросил я.

- Место я хорошо запомнил. Ориентир - колодец на краю деревни. Почему никому не говорил? Боялся. Ведь Железина расстреляли вместе с Тряпицыным.

 

- Что вы предлагаете?

 

- Я знаю, что вас интересует наша история. Свозите меня в Нижнюю Тамбовку, и я покажу, где оно зарыто. Что там есть, я не знаю. Мне было запрещено разворачивать».

 

К сожалению, Смоляк по каким-то причинам не откликнулся на это предложение. С той поры прошли десятилетия. Свидетелей давно нет в живых. Что было в этом таинственном свёртке? Возможно, его содержимое открыло бы ответы на многие вопросы.

 

«Товарищ Бойко-Павлов появился в нашей жизни совсем недавно, в мае пятьдесят четвертого. До этого он был врагом народа, и в огромной красивой книге «Гражданская война на Дальнем Востоке», изданной в 1935-м году, которую я как-то обнаружил в шкафу, его мужественное лицо было густо залито чернилами.

 

Нетронутой осталась только подпись: «Красный командир товарищ Бойко-Павлов».

 

Впрочем, чернилами были залиты и многие другие мужественные лица, и, когда я допытывался у матери, кто же так неаккуратно обращался с любимыми лицами советского народа, она только отмахивалась: «Наверное, в эвакуации испачкались».

 

Но особенно огорчали меня чернила на отцовской фотографии в ветхом семейном альбоме, которой я особенно гордился. На ней молодой батяня был в гимнастерке и галифе, весь в скрипучей портупее и с шашкой в руках - на фоне двух портретов вождей всемирной революции. Но если дорогое лицо Владимира Ильича улыбалось мне с фотографии своей самой человечной улыбкой, то не менее доброе лицо Иосифа Виссарионовича никак не могло улыбнуться мне из-под фиолетовых чернил.

 

И конечно, это меня, юного комсомольца, немного огорчало. Много лет спустя отец сознался, что это он сам тщательно замазывал в книге лица дорогих товарищей Блюхера, Постышева и Бойко-Павлова, а на своей собственной шикарной фотографии - портрет вождя перманентной революции Льва Давыдовича Троцкого.

 

- Как, так это не Сталин? - потрясенно воскликнул я.

 

- Какой там Сталин! Кто его, усатого, знал в Гражданскую? Ленин да Троцкий. Под их портретами и снимались.

 

Он страшно разволновался, когда его разыскал и неожиданно позвонил старый товарищ.

 

- Мать, - сказал он, - в воскресенье придет друг моей боевой молодости, герой Гражданской войны и просто замечательный мужик товарищ Бойко-Павлов. Сооруди все как следует и обязательно холодный щавель.

 

- Какой щавель? - обиделась мать. - За кого ты меня принимаешь? Сколько лет не виделись - и какой-то щавель. Я что, получше приготовить не могу?

 

- Нет, - мечтательно улыбнулся отец. - Только щавель, и так, чтоб зубы сводило. В Гражданскую он нас спасал чрезвычайно. В тайге его водилось черт-те сколько. Летом на нем и жили. Приятно будет командиру нашего партизанского соединения товарищу Бойко-Павлову вспомнить, как вместе сражались. Как нас обнимала гроза.

 

Иногда отец, в миру слесарь шестого разряда, говорил красивыми стихами.

 

Мать, конечно, проплевалась, но в воскресенье утром пошла на Центральный рынок и купила огромную охапку щавеля, молодой картошки, редиски и яиц. И вот сидят они, два боевых товарища, командир разведроты партизанского соединения Джемс Дранников и командир партизанского соединения товарищ Бойко-Павлов, пьют водку «белая головка» и хлебают тарелку за тарелкой холодные щи из щавеля, иногда кроша туда комочки черного хлеба. Густая зеленая жижа похожа на таежное болото, в которой матово поблескивает яичным ликом луна. Сколько таких болот прошагали они за годы Гражданской! «Чтобы с боем взять Приморье, Белой армии оплот...»

 

Я тоже хлебаю щи из щавеля, во все уши слушаю далекие воспоминания, и пепел Лазо стучит в мое сердце. Только после четвертой рюмки товарищ Бойко-Павлов стал почему-то называть отца Моней и, что удивительно, тот откликался.

 

Это меня так заинтриговало, что после ухода командира я пристал к отцу с расспросами. И вот что выяснил у поддатого батяни под последнюю тарелку щавеля. Оказывается, звали его, еврейского парня из-под Могилева, простым библейским именем Моисей.

 

Как Моисей из Могилева оказался на Дальнем Востоке, отец мне так и не поведал, но на весь партизанский край он был единственным, кто знал иностранный язык - идиш. И ликующие партизаны определили его в разведку. Однажды смелым рейдом в тыл врага разведчики Моисея захватили в плен американского оккупанта Джемса Элингера.

 

Что они с ним сделали, отец мне так и не сказал. Ушел в глухую несознанку. Но имя американца вместо награды товарищ Бойко-Павлов торжественно присвоил герою. В виде таинственной подпольной клички. И настолько она к нему прилипла, настолько вошла в плоть и кровь красного партизана, что, приехав в Москву и выправляя новые документы, вписал себе разведчик в паспорт имя Джемс, а к простой еврейской фамилии Дранников прибавил еще красивое слово Элингер. Через дефис.

 

А товарищ Бойко-Павлов еще много раз приходил к нам на Петровку, и так мне понравились щавелевые щи, что, даже когда он снова исчез из нашей жизни, мама каждое лето продолжала их готовить. Когда я женился на русской девушке Ларисе, я даже попросил мать написать ей рецепт.

 

Потому что в жаркое московское лето нет ничего лучше, как похлебать холодных щавелевых щей. Даже окрошка с ними не сравнится. Потому что окрошка обманчива. Она сладковата. А щавелевые щи - с горькой кислинкой. Как и сама наша жизнь.

 

А вот и рецепт.

 

Перебрать и промыть щавель в большом количестве воды два-три раза. При этом воду не сливать, а вынуть зелень из воды руками, чтобы песок не остался на листьях. Проварить щавель в большом количестве воды, не закрывая кастрюлю крышкой. Проваренную зелень вынуть из воды и протереть через сито. Полученную массу положить в отвар и поставить кастрюлю в холодильник. Отварить и порезать молодую картошку и яйца. Мелко порезать редиску и зеленый лук, смешав его с солью. Разлить по тарелкам, положив туда картошку, яйцо, лук и редиску. Добавить сметаны - и радоваться жизни. Пусть и с горькой кислинкой.»

 

В ироничной манере автор красиво излагает вроде бы правдивую, незамысловатую историю, ну как в неё не поверить? А приглядишься - всё расписано опять по штампам и клише: репрессии, культ личности и т. д., хотя кое-что интересно - с интервентами партизаны, не обязательно тряпицынцы, как явствует из рассказа, не чикались. И немного о геройском партизанском командире.

 

В действительности Бойко-Павлов репрессирован не был, пережил своего начальника Блюхера: после Института красной профессуры, бывший партизанский командир работал на Украине. С началом Великой Отечественной возвратился в Хабаровский край с секретным заданием: ему было поручено создание диверсионных групп для борьбы с оккупантами в случае захвата Дальнего Востока империалистической Японией.

 

После Победы вернулся в столицу, где работал в органах государственной безопасности, откуда в 1953 году ушел на пенсию. Был награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны 1 -й степени.

 

О личности тов. Бойко-Павлова говорит такой факт - исследователь Гражданской войны Левкин пишет: «Разбирая в Государственном архиве Хабаровского края материалы бывшего председателя партизанской секции города Хабаровска Акима Аверьяновича Волошина, я наткнулся на письмо, в котором тот писал в крайком КПСС. Письмо это было обусловлено тем, что Д. И. Бойко-Павлов, спустя почти сорок лет после Гражданской войны, попросил А. А. Волошина представить его к званию Героя Советского Союза, а тот отказал, заявив, что не знает никаких героических подвигов просителя». Получив отказ Волошина, Бойко-Павлов, затаив обиду, поставил в известность крайком о его белогвардейском прошлом. Надо сказать, что Аким Волошин, действительно был белогвардейским офицером, однако перешел на сторону советской власти и служил в Красной Армии.

 

Левкин резонно задается вопросом: почему Бойко- Павлов до этого почти 40 лет молчал, что партизанскую секцию возглавляет бывший белогвардеец? Дело получило огласку и на партбюро Д.И. Бойко-Павлову и А.А. Волошину объявили по строгому партийному выговору, а Волошина убрали с должности председателя партизанской секции, заменив Паниной-Сократ, работавшей машинисткой в частях НРА.

 

Вообще, товарищу Бойко-Павлову было свойственно приписывать себе заслуги по партизанскому движению времён Гражданской Войны. В своих литературных эпосах, он всячески придерживается официально одобренной партией линии, хвалит Лазо, др. проверенных соратников, не забывая и себя любимого.

 

Читаешь - диву даешься. С его слов, именно им с товарищами из ревштаба, были отправлены несколько отрядов с целью взять Николаевск, некоторые правда, оказались разбиты белыми, но впоследствии они соединились, обросли, как им и предписывалось, рабочими с приисков и рев. сознательными гражданами - о Тряпицыне ни слова! Он, Лебедева и Холод илов ещё на Астафьевской конференции, дескать, высказывали пораженческие настроения и уже тогда мешали партизанскому движению. И ещё штришок к портрету легендарного партизанского командира.

 

В мемуарах И.С. Бессонова (настоящая фамилия Анищенко) есть такие строки: «Что касается партизанского движения, то по вине, главным образом, «талантливого» организатора Бойко-Павлова были разгромлены белыми: Хорский партизанский отряд и Хорская партизанская база в районе Хабаровска». Ещё, Бессонов вспоминает, что однажды, когда они с Бойко-Павловым вдвоем шли вдоль эшелона, тот, не вынимая из кармана револьвера, выстрелил в него. Бессонов получил ранение. Д.И. Бойко-Павлов плакал, извинялся, клялся, что выстрел произошел случайно. Поскольку ранение оказалось не тяжелым, а стрелявший был так искренен в своих раскаяниях, то смог убедить пострадавшего в случайности выстрела. Бессонов простил его. Спустя, время, он изменил своё мнение по этому поводу.

 

Кстати, судьба самого Бессонова, тоже по своему, интересна. Ему довелось лично посмотреть в глаза смерти. Дело в том, что он был расстрелян калмыковцами, в знаменитом хабаровском овраге, получившим название - Овраг смерти. Сейчас там установлен памятник «Борцам за советскую власть». Будучи тяжелораненым, Бессонов смог ночью выбрался из-под трупов товарищей. Спас его один из врачей военного госпиталя.

 

 

Андреев Иван Тихонович (07.10.1884-1933), член компартии с 1917 г., образование - 2 класса земской школы. Зауряд-прапорщик, артиллерист. В 1919 г. перешёл к партизанам; в 1920 г. председатель временного Военно-революционного штаба, организатор ареста и осуждения Тряпицына и других партизанских руководителей. Командующий Охотским фронтом, с 16 июля 1920 г. - член областного Ревкома в качестве заведующего военной частью, член временного Сахалинского обкома РКП(б). Затем заведовал артиллерийскими складами в г. Свободном, председатель волисполкома и воинский начальник демаркационной линии с японцами в с. Мариинское-на-Амуре. Летом 1922 г. бежал в японскую зону оккупации. Осел в селе Рыковское на о. Сахалин. После ухода японцев эмигрировал в Китай; умер в Шанхае в 1933 г.

 

Ауссем Отто Христианович (партийная кличка Громов, 1875-1929). Родился в Москве в семье учителя. Окончил гимназию в г. Орле. В 1893 г. поступил в московский университет, откуда вскоре был исключен и выслан за студенческие беспорядки, связанные с похоронами Александра III. Через год принят в киевский университет, но вскоре исключен и выслан под надзор в Белую Церковь после студенческой сходки, на которой председательствовал. В 1905 году был редактором газеты «Колокол» в Полтаве. В 1906 г. работал по доставке литературы через границу в разных пунктах (Краков, Торн, Тильзит).

 

Участвовал в съезде военных организаций в Териоках. После Стокгольмского съезда - в качестве агента ЦК в Варшаве. В 1907 году был арестован (вместе с Ф.Дзержинским и др.) и приговорен к 4 годам. По окончании срока был сослан в Сибирь. После Февральской революции 1917 года был председателем Совдепа в Чите.

 

В Николаевске в 1920 году он занимает должности: - товарищ председателя исполнительного комитета (заместитель председателя Сахалинского облисполкома, помощник Железина и одновременно комиссар промышленности, председатель Сахалинского областкома РКП(б), брат его в это время возглавлял у Дзержинского военную разведку, сам он также хорошо знал Дзержинского по совместной работе в подполье. Непосредственно принимает решение об эвакуации населения и уничтожении Николаевска. 1920-1922 гг. работает в Министерстве иностранных дел Дальне-Восточной Республики. В 1921 г. - председатель партконференции ДВР. В 1922 году - секретарь Ялтинского Окружного партийного комитета. С 1923 года находится за границей: сначала в Берлине и Праге по поручению Народного комиссариата просвещения УССР. В 1924-м - заместитель полпреда СССР в Берлине, а затем полномочный представитель СССР в Праге. С конца 1924 года О. Х. Ауссем - генеральный консул СССР в Париже, затем Милане.

 

Биценко (Орлянковский) - бывший белогвардеец, перешедший в партизанскую армию. Раскрыл заговор большевиков, после чего был назначен Тряпицыным помощником командира Софийской группы партизан. После эвакуации Николаевска бандитствовал во главе группы партизан на р. Амгуни. Согласно показаниям ряда свидетелей, они активно уничтожали людей целыми семьями. Разоблачён в июне 1920 г. и во время перестрелки убит Б. А. Дылдиным.

 

Будрин Иван Александрович - горный инженер, большевик, командир Первого Амгуно- Кербинского горного партизанского полка, затем комиссар горной промышленности Николаевской коммуны. Арестован 14 апреля 1920 г. по обвинению в заговоре, был осуждён к высылке. Расстрелян 24 мая 1920 г.

 

Бузин-Бич Дмитрий Семёнович - родился в 1887 г., в посёлке Желанном Воронежской губернии, Урюпинский р-н; русский. В 1908 году окончил Иркутскую учительскую семинарию. Учитель в нанайском селе Найхин недалеко от Хабаровска, в 1912-1914 годах вместе со своей супругой Н.Д. Мефодьевой работают в селе Кондон учителями. В 1914 году призывается в армию, прапорщик царской армии, участник 1 -й мировой войны. После войны в партизанском движении на Дальнем Востоке. В 1918 году - председатель Нижне-Тамбовского волостного Совета. Член РКП(б) с 1919 года.

 

Партизанский командир (командовал одним из полков), входил в командный состав партизанской армии Я.И. Тряпицына, в Николаевске - комиссар финансов, возглавлял комиссариат народного образования. Впоследствии главный арбитр при крайисполкоме. Автор воспоминаний. Проживал: г. Хабаровск. Арест. УГБ УНКВД по ДВК 30 сентября 1937 г. Приговорен: Военная Коллегия Верховного Суда СССР 8 апреля 1938 г., обв.: по ст. 58-2-1а-7-8-11 УК РСФСР. Приговор: ВМН. Расстрелян 8 апреля 1938 г. Место захоронения - г. Хабаровск. Реабилитирован 18 апреля 1957 г. Определением Военной коллегии ВС СССР дело прекращено за отсутствием состава преступления.

 

Волков (Соколов) Александр Иванович, 19 лет; адъютант Тряпицына для особых поручений. Родом из села Андреевка Амурской области. Железиным охарактеризован как преступный элемент. (см. протоколы допросов в Керби) Расстрелян по приговору суда 103-х.

 

Вольный Анатолий Ипполитович, 26 лет, уроженец Бахмута Екатеринославской губ., - партизан из окружения Тряпицына, 19 мая 1920 г. был командирован в район Амгуни с полномочиями арестов и расстрелов. Обвинялся в организации террора в пос. Керби. По суду 103-х оправдан и освобождён.

 

Воробьёв Пётр Яковлевич - служил в белой милиции на Кербинских приисках, затем стал партизаном, во время уничтожения Николаевска-на-Амуре организовал сожжение дома с молящимися в нём баптистами. Заместитель председателя «суда 103-х». Сбежал на угнанном катере к японцам. Арестован 06. 06. 1921 г за контрреволюционную деятельность. Военным судом 2-й Армии при 5-й Хабаровской дивизии Дальне¬восточной Республики 12. 09. 1921 г приговорён к принудительным работам сроком на 20 лет с лишением всех прав, с обязательным содержанием в тюрьме в течение всего срока, без права досрочного освобождения. Дальнейшая судьба неизвестна. Реабилитирован 06. 12. 2005 г прокуратурой города Москвы.

 

Днепровский-Власов Степан Петрович (1895-1975) - коммунист, активный участник партизанского движения в Приморье, прибыл в село Керби из Благовещенска в 1918 г, работал бухгалтером в кооперативе «Золотое руно», спонсирующим местных партизан, председатель ревкома села Керби. Автор книг и воспоминаний.

 

Дылдин Борис Аркадьевич, 26 лет, большевик; уроженец с. Усолье Пермской губернии; комиссар юстиции Николаевской коммуны, председатель ревтрибунала г. Николаевска-на-Амуре; арестован в Керби вместе с Тряпицыным, оправдан судом 103-х и освобождён 13 июля 1920 г.

 

Гетман-Гапоненко Петр Сафронович, 23 года; адьютант Будрина, помошник Тряпицина; большевик; секретарь штаба Красной Армии Николаевского округа; родом из деревни Николаевка Хабаровской области.

 

Железин Федор Васильевич, 35 лет; коммунист; уроженец с. Ручей Курмыжского уезда; учитель с. Богородского; член президиума и председатель Сахалинского областного исполнительного комитета; арестован в Керби вместе с Тряпицыным Расстрелян 09.07.1920 г.

 

Клячин В. - партизан, в июле 1920 г. - председатель трибунала Удинского гарнизона Сахалинской обл.

 

Комаров Анатолий Иванович, 25 лет, интеллигент, бывший офицер, член ВКПб, начальник гарнизона Николаевска-на-Амуре, застрелился при отступлении из города.

 

Краснощёков (Тобельсон) Александр Михайлович (1880 - 26 ноября 1937). Член компартии с 1896 г. Из семьи еврея-приказчика, в 1898 г. был арестован и сослан. В 1902 г. эмигрировал в Германию, затем в США, где вступил в Социалистическую трудовую партию Америки, был близок к анархистам. Окончил в 1912 г. Чикагский университет и занимался адвокатской практикой, основал Рабочий университет Чикаго. Летом 1917 г. вернулся в Россию, вступил в партию большевиков. Был членом Владивостокского совета, председателем Никольско-Уссурийского комитета РСДРП.

 

В 1918 г. председатель Дальсовнаркома, руководитель штаба Дальневосточного большевистского подполья. В 1920-1921 гг. член Дальбюро ЦК РКП(б), председатель правительства и министр иностранных дел Дальневосточной республики. В 1922-1923 гг. работал заместителем народного комиссара финансов РСФСР, членом президиума ВСНХ РСФСР, председателем правления Промбанка СССР. Арестован в сентябре 1923 г. за служебные злоупотребления, осуждён на 6 лет заключения, освобождён в январе 1925 г. С 1926 г. возглавлял Главное управление новых лубяных культур Наркомзема СССР и Институт нового лубяного сырья. Арестован 16 июля 1937 г., расстрелян. Реабилитирован в апреле 1956 г.

 

Лапта (Рагозин) Яков - портовый грузчик в Хабаровске, член революционного подполья, после ареста калмыковской контрразведкой предал многих подпольщиков и за это был освобождён; ущёл в партизаны, в 1919 г. командир одного из отрядов армии Тряпицына, в 1920 г. помощник Тряпицына по командованию вооружёнными силами Николаевской коммуны. Был убит партизанами в июле 1920 г. при невыясненных обстоятельствах во время отступления к Хабаровску.

 

Ларин Виталий Филиппович (1885 - 19 декабря 1937, Ростов-на-Дону), член компартии с 1914 г. Из семьи учителя. С 1919 г. секретарь Донского комитета РКП(б), недолгое время работал в ДВР. В 1922-1924 гг. учился в Комакадемии (Москва). С 1928 - председатель Северо-Кавказской крайКК ВКП(б). В 1932-1937 гг. - председатель Северо-Кавказского и Азово-Черноморского исполнительных комитетов. Член ЦКК ВКП(б) в 1924-1934 гг. Арестован 11 июня 1937 г., расстрелян. Реабилитирован в 1956 г.

 

Мизин Григорий Семёнович - коммунист, матрос Амурской флотилии, с лета 1919 г. командир Синдинского партизанского отряда в низовьях Амура. Расстрелян по указанию Тряпицына 24 мая 1920 г. за невыполнение приказа - отказ отправиться на фронт в подчинение Рогозина.

 

Морозов Михаил Георгиевич, 29 лет; уроженец с. Денисовка Удского уезда Сахалинской обл.; член следственной комиссии; лично пытал и убивал многих, его имя наводило ужас на население. Расстрелян по приговору суда 103-х. Капитан; левый эсер; после 1917 г сотрудничал с большевиками; член Иркутского Военревкома; в 1920 г начальник штаба партизанской армии Я.И. Тряпицына; погиб во время Николаевского инцидента.

 

Овчинников Антон Захарович - председатель суда «103-х», эмигрировал в США, автор мемуаров: Ovchinnikov A. Z. Memoirs of the Red Partisan Movement in the Russian Far East // The Testimony of Kolchak and Other Siberian Materials, in E. Varneck, and H. H. Fisher (eds). - Stanford, 1935.

 

Оцевилли-Павлуцкий Иван Куприянович (Кирьянович), 33 года; эсер-максималист; бывший каторжанин Нерчинской каторги; в 1919 г. командир Синдинского партизанского отряда; комиссар труда Николаевской коммуны и член тайной контрразведки Тряпицына; арестован и расстрелян по приговору суда 103-х.

 

Пономарёв Степан Лукич (Дед Пономарёв), 56 лет; служил в Благовещенске в торговой компании Чурина, эсер-максималист; комиссар продовольствия Николаевской коммуны. Арестован в Керби вместе с Тряпицыным. Осуждён судом 103-х 9 июля 1920 г. к тюремному заключению.

 

Птицын С.С. - секретарь «суда 103-х» в Керби; автор воспоминаний.

 

Сасов-Беспощадный Ефим Варфоломеевич, 34 года; коммунист; уроженец д. Матвеевка Приамурской обл. В 1920 г. - командир корейского партизанского отряда, глава реквизиционной комиссии. С мая 1920 г. командовал Богородским фронтом. Расстрелян по приговору суда 103-х.

 

Татаринцев Иннокентий - ординарец Якова Рогозина-Лапты.

 

Трубчанинов-Кручёный Иосиф Сидорович (Оська Крученый), 64 лет; профессиональный уголовник-рецидивист, с 1874 года жизнь его шла по тюрьмам и острогам Сахалинской каторги за уголовные преступления; член чрезвычайной следственной комиссии и исполнитель приговоров. Расстрелян по приговору суда 103-х.

 

Усов В. - партизан, секретарь «суда 103-х».

 

Фраерман Рувим Исаевич (1891-1972). Еврей. Большевик. Родился в Могилеве, «в семье бедного маклера по дровяным делам». Здесь же провел детство и окончил реальное училище. В 1917 г. приезжает на Дальний Восток, где трудится рыбаком, чертежником, бухгалтером, учителем. В армии Тряпицына редактировал газету местного военно-революционного штаба «Красный клич». В мае 1920 года Р.И. Фраерман входит в состав центрального комитета Сахалинского областкома РКП(б) и назначается командиром одного из подразделений партизанской армии.

 

Харьковский Макар Михайлович, 37 лет; заведующий отделом вооружения народно-революционного штаба. Расстрелян по приговору суда 103-х.

 

Ходжер Богдан Иванович (04.1902г - 08.04.1938) - нанаец, родился в селе Верхний Нерген, в 1920 г партизан отряда Ивина, 1930-34 - учёба в институте народов севера г. Ленинграда, коммунист с 1932 г, с 15.10.1934 по 05.10.1937 - 1-ый председатель Нанайского райисполкома. В 30-е годы печатал рассказы в журнале «Тайга и тундра». Арестован и осуждён по статье 58-1а-2-8-11 УК РСФСР. В частности, обвинён в том, что скрывал и защищал шаманов, подавал сведения в райком, что шаманов в районе 6 человек, а при проверке обнаружено 130 шаманов. Сам происходил из рода Ходжеров, владевших святилищем с так называемым Жбаном счастья, которому поклонялись представители малых народностей. Расстрелян 8 апреля 1938 года в подвале Хабаровской тюрьмы НКВД. Реабилитирован.

 

Цыганок - секретарь президиума Сахалинского облисполкома.

 

Шери (Шерий) Степан И. - партизан, командир Анархо-коммунистического полка, затем официальный представитель штаба Николаевского округа, с целью организации защиты Николаевска от японцев был откомандирован в Якутск, Иркутск и Красноярск «...для сношений с советским правительством Сибири и переговоров с советскими организациями указанных городов».

 

Яхонтов Иван Андреевич, родился 4 сентября 1894 года рождения, уроженец города Томска, отец чернорабочий, семья состояла из 6 человек. Окончил Томское приходское училище, продолжил обучение далее но был исключен из 6 класса Томского реального училища. В 1908 году начал работу в Управлении сибирской железной дороги, в статистическом отделе, пошел на курсы телеграфистов. В 1909 году стал телеграфным чиновником. В 1910 году переехал в Приамурский округ. С 1906 года состоял в союзе учащейся молодежи, участвовал в забастовках.

 

Причиной переезда на Дальний Восток, стала реальная возможность ареста за участие в революционной деятельности. О возможном аресте, Яхонтова И.А. предупредил непосредственный начальник и он же посоветовал ехать на Дальний Восток. С 1911 по 1918 годы работал в городе Хабаровске. В 1917 году после революции, на работе был избран секретарем комитета служащих, был делегатом первого краевого съезда работников связи, работал в комиссии по выявлению бывших охранников, принимал активное участие в общественной жизни.

 

В этом же году примкнул к большевикам и добровольцем ушел на фронт воевать против Колчака. На фронте в 1918 году Яхонтов вступил в партию ВКП(б), служил в штабе Красной Гвардии в Благовещенске и г. Свободном.

 

Перед арестом в Благовещенске успел уничтожить все документы по деятельности Красной Гвардии. Благодаря начальнику почты Благовещенска и знакомому офицеру, отправлен в Хабаровск, где был освобожден под поручительство не покидать город. Ушел на нелегальное положение, занимался подпольной деятельностью в Николаевске на Амуре, Сахалине. Был арестовал и приговорен к высылке. Его и других арестованных в количестве 36 человек, отправили в Благовещенск. Конвой состоял из 21 русского и 21 корейца.

 

На прииске «Веселая горка», договорились с корейцами, чтобы они не вмешивались в происходящее. После чего разоружили русскую охрану конвоя, затем разбили отряд Антошкина, забрали продукты и ушли в тайгу партизанить. Через месяц численность отряда достигла 240 человек.

 

Яхонтов занимал должность помощника командира по хозчасти. В 1920 году был назначен на должность комиссара связи Забайкальской губернии. В 1922 году Яхонтова И.А. исключили из партии с формулировкой «за пьянство и исполнение религиозного обряда», впрочем, с правом повторного вступления в партию, т. к. Яхонтов указал, что истинные причины носят секретный характер и рассказать о всех аспектах произошедшего, он может только на бюро партийной ячейки организации.

 

На должности оставлен, но уже 2 апреля 1923 года отстранён от занимаемых обязанностей по обвинению в злоупотреблениях с посылками. 07 сентября 1923 года уголовное дело в отношении Яхонтова И.А., по распоряжению председателя ВЦИКа (Калинин М.И.) было прекращено (не виновен), виновные в махинациях были осуждены на 3-4 месяца. В 1923 году вернулся в Хабаровск и устроился на работу в Дальневосточный Крайком ВКП(б), в последствии в Дальневосточный комитет содействия народам северных окраин, был заведующим Восточно-Эвенской культурной базы. Впоследствии отстранён от этой должности. Переехал на Сахалин. Работал заведующим культбазы.

 

 

 

 

* Bataillon Colonial Sibérien - Колониальный сибирский батальон был сформирован во французском протекторате Тонкин в г. Ханое. В его состав вошли 6-я и 8-я рота 9-го колониального пехотного полка (9ème Régiment d’Infanterie Coloniale), 5-я рота 3-го полка зуавов (алжирцы), два пулеметных взвода и французский авиаотряд, на вооружении которого находилось 17 истребителей «Сопвич». Общая численность батальона 1136 человек, в т.ч. 16 офицеров, рота эльзас-лотарингцев под командованием капитана Фенюрштейна, подозреваемых в симпатиях к немцам, 277 китайцев, 202 зуава под командованием капитана Позона и 277 «тонкинских стрелков» (вьетнамская колониальная пехота) под командованием батальонного шефа Маллэ. Общий командир полковник Пишон. Командир батальона капитан Малле, заместитель капитан Дюнан, штаб офицер лейтенант Тос, командиры рот капитаны Шилль, Во, Фенюрштейн и лейтенант Десей. Батальону приданы два воен.врача майоры Женеврэ и Жувель. 14 февраля 1920 г. французское командование принимает решение о выводе своих войск с Дальнего Востока. В марте батальон прибыл пароходом в Ханой. 24 июня 1920 г. официально он был расформирован. Всего за 19 месяцев своей Сибирской Эпопеи батальон потерял 5 человек убитыми, 5 пропавшими без вести, 6 умершими от ран и 42 раненых, из них 26 человек с ампутироваными от обморожений конечностями.

 

* Via combusta (лат.) - Сожжённый путь.