 |
| Автор статьи в археологической экспедиции |
| |
И русские солдаты, подавлявшие в 1901 году Боксерское восстание в Китае, зачастую не догадывались, что не все трофеи годятся в музейные экспонаты, а потому не церемонились с маньчжурскими погостами, выворачивая из земли каменные надгробия.
И эти плиты с загадочными иероглифами, гранитные обезьянок и прочих персонажей восточной мифологии увозили в российские музеи, где ими восхищались любители старины.
А потом выяснялось, что не все артефакты такие уж древние. Как каменные обезьянки у Хабаровского краевого музея им. Н.И. Гродекова, ошибочно зачисленные в свиту чжурчжэньской черепахи, ставшей своеобразным символом музея.
У этой каменной черепахи, привезенной когда-то из приморского села Никольского, где ныне город Уссурийск, действительно была свита из гранитных львов, баранов и обезьян, но ее увезли во Владивосток, а к нашей, хабаровской черепахе приставили обезьянок из Маньчжурии, доставленных в виде трофеев.
Археологи в этом со временем разобрались, и по данным научной экспертизы, проведенной уже в наши дни кандидатом исторических наук Ю.М. Васильевым, возраст кладбищенских обезьянок не превышает двух столетий, и это - копии более древних изваяний, которых было множество в средневековой Маньчжурии.
Ну и что, могут возразить скептики, разве артефакты от этого стали менее зрелищными? Нет, конечно. И у этих загадочных обезьяньих скульптур по-прежнему охотно фотографируется публика. Но историю артефактов не мешало бы знать.
А вот история каменной стелы с иероглифами, находящейся у Хабаровского музея археологии, как говорится, у всех на виду, есть даже табличка на русском языке, где говорится, что надгробие это в честь уважаемой женщины, воспитавшей достойных сыновей, и приводится конкретная дата.
Но человеку внимательному и совестливому становится не по себе от такой надписи, ибо он понимает, что когда стелу привезли из Маньчжурии, ей было-то всего-то… лет сорок, то есть захоронение, по меркам морали, недавнее. Это все равно, что привезти в качестве трофея надгробие чьей-то любимой бабушки.
Конечно, в этой ошибке трудно винить русских военных, подавлявших Боксерское восстание и далеких от восточной премудрости. Но приморский археолог и лингвист Э.В. Шавкунов, когда директор Хабаровского краеведческого музея В.П. Сысоев решил передать во Владивосток эту «китайщину», вежливо уклонился от такого сомнительного раритета.
Тогда, в семидесятые годы, напомню, отношения с Китаем были плохими, и от восточных экспонатов с запретными иероглифами старались избавиться, либо убрать подальше.
Вот и упомянутая стела в честь доброй китайской женщины валялась на земле невдалеке от краеведческого музея, где ее топтали прохожие. Без злого умысла, разумеется, а просто так, мимоходом.
Помню это хорошо, поскольку в 1976 году работал в музее, и если не напрямую, так от своих знакомых приморских и сибирских археологов узнал подробности борьбы с запретными экспонатами.
Сейчас об этом можно говорить открыто, поскольку прежние идеологические запреты кажутся нелепыми. Но все равно в истории некоторых музейных коллекций еще немало «белых пятен».
Печальна и судьба археологической коллекции профессора А.В. Рудакова, в чем нынешние сотрудники Хабаровского краевого музея им. Н.И. Гродекова, конечно, не виноваты, но упомянуть об этом все же стоит.
В свое время археолог Ю.М. Васильев, также работавший в музее, собрал информацию о… целом грузовике старинных артефактов, отправленных во Владивосток.
Напомню, что профессор А.В. Рудаков был куратором группы военных лингвистов и разведчиков, направленных в Китай в период Боксерского восстания и спасших из огня бесценные архивные документы.
Позднее ученый подарил многие маньчжурские находки российским музеям, в том числе и Хабаровскому, но в шестидесятые годы от них избавились, убоявшись, как тогда говорили, «китайщины».
Лишь несколько старинных мечей и секир, выставленных в экспозиции, напоминают о мужестве российских военных исследователей, собравших эту коллекцию в охваченном огне Китае. И рисковавших жизнью.
А российские дипломаты тогда попросту «умыли руки», сославшись на то, что МИД не имеет права вмешиваться в дела соседнего государства.
Сами же китайцы должны быть благодарны за спасение архивных документов, иначе бы они попросту сгорели в огне.
Конечно, для науки коллекция А.В. Рудакова, пусть даже раздробленная, не пропала, и часть ее находится у приморских коллег, но хабаровским музейщикам от этого не легче.
Вызывает грустную улыбку и периодически возникающий спор о свите мифических животных, некогда окружавших каменную чжурчжэньскую черепаху, ставшую символом Хабаровского краевого музея им. Н.И. Гродекова.
Подобных черепах, напомню, было две в селе Никольском, где нынче город Уссурийск. Одну черепаху в 1896 году привезли в Хабаровск, а ее каменную свиту в виде баранов, львов и обезьян «перехватил» Владивосток, который, видите ли, не желает отдавать скульптуры хабаровчанам. Да и с какой стати?
Ведь находки «родом» из Уссурийска и в соответствии с законом о реституциях, или возвращении культурных ценностей, могли бы быть востребованы тамошней общественностью. Но тогда и Приморскому музею имени В.К. Арсеньева пришлось бы возвращать каменную свиту.
Нужно ли это делать? Думаю, нет. И вообще «война реституций» захлестнула бы все мировое музейное сообщество. Египтяне бы потребовали возвращения каменных сфинксов, в том числе из Санкт-Петербурга, хотя в этническом отношении, будучи потомками арабов-завоевателей, нынешние жители Страны пирамид не имеют никакого отношения к древним египтянам.
И нынешние трагические события на Ближнем Востоке показывают, насколько уязвимы бесценные музейные сокровища, когда фанатики яростно уничтожают памятники древнейших цивилизаций. Поэтому с вопросом о реституциях мировому сообществу стоит повременить.
Кстати, когда я беседовал с известными археологами, изучающими наследие китайской цивилизации, поинтересовался, а как в этой стране относятся к судьбе вывезенных из Маньчжурии раритетов? Безразлично, ответили мне.
Дело в том, что правившая в Китае маньчжурская династия Цин была ненавистна титульной нации - ханьцам, поэтому судьба маньчжурского исторического наследия не волновала КНР.
Но сейчас, когда Маньчжурия, или Дунбэй, воспринимается как регион единого государства, интерес к маньчжурской старине вполне закономерен.
И тут следует добавить, что «русские захватчики и колонизаторы», как их обычно именуют в зарубежных СМИ, не только отстаивали геополитические интересы царской России, но и освоили забытый богом край, построив КВЖД и Харбин, и вообще оказав большое культурное влияние на развитие региона. И этот исторический след в Китае, конечно, помнят.
Когда-то Маньчжурию и юг Уссурийского края называли «Страной мертвых городов». Название это еще в старину придумали китайцы, а европейские миссионеры-католики, обосновавшиеся в верховьях Сунгари, в Ляодуне, стали использовать название в своих путевых заметках, а затем и российские исследователи - в частности, Н.М. Пржевальский, отмечавший, что при всей своей дикости и запустении Уссурийский край удивительно богат древними памятниками.
И к концу девятнадцатого века, когда разворачивалось строительство восточного участка Транссиба и КВЖД, это интригующее название - «Страна мертвых городов» - уже широко использовалось в прессе, и романтически настроенным европейцам, конечно, было лестно считать, что именно они прокладывают железнодорожные рельсы в древний и забытый таежный край, возрождают его и раскрывают вековые тайны.
Вот и каменные обезьянки в Хабаровске - свидетели той эпохи. Не хотелось бы называть их главными «натурщицами» наступившего Года обезьяны, но как тема для разговора вполне сгодятся. А забавные мордашки обезьян лучше рисовать с живых, а не музейных приматов, пусть каменные изваяния и дальше сидят в сугробах, размышляют о вечности. Ведь когда-то, говорят, во времена тропиков, обезьяны водились и у нас, в уссурийской тайге...
Владимир Иванов-Ардашев,
историк, публицист.
