 |
| Николай Игнатьев во время пекинской командировки |
| |
Замечательным человеком Николай Павлович был во многих отношениях, даром что царский крестник. Потомственный военный, старший сын одного из близких к Николаю I вельмож, отличник Пажеского корпуса и серебряный медалист Военной академии, он не только был блестяще образован, умен, смел и решителен, но еще и необыкновенно удачлив. Казалось, сама судьба подбрасывала ему головоломные задачки, а после она же помогала ему их счастливо разрешить.
В историю российской и мировой дипломатии Игнатьев попал благодаря двум деяниям. Пекинским договором 1860 года он прорубил для России окно в АТР. А Сан-Стефанским договором 1878 года освободил Болгарию от турецкого ига.
В Болгарии Игнатьев до сих пор считается национальным героем. Там ему установлены памятники, в его честь названы населенные пункты, улицы и школы, и даже пик Игнатьева в Антарктиде назван так по инициативе Болгарии… В России же имя Игнатьева носит только крошечный мыс в бухте Бабкина на Русском острове, да с декабря 2014 года скромный скверик на Океанском проспекте во Владивостоке, в районе Первой речки, без какого-либо памятного знака…
Несправедливо, ей богу!
А дело было так.
Восточный вектор
В 1856 году успевший уже понюхать пороха в Крымской войне Игнатьев получил полковничий чин и был переведен из армии на дипломатическую работу - отправлен в Лондон в качестве военного атташе. А оттуда ненадолго командирован в Париж в распоряжение русского посла графа Павла Киселева.
И вот в Париже на каком-то приеме или даже на балу наш дипломат случайно стал свидетелем разговора, речь в котором шла о походе Англии и Франции в Китай. Китайские товары были популярны в Европе, но европейские товары Китай к себе не пускал. Его следовало заставить открыть свои рынки!
Подслушанный разговор Игнатьев изложил в докладной записке - у него было чутье на действительно важную информацию. Записка его в итоге оказалась у морского министра и великого князя Константина, и карусель закрутилась…
В Китай был срочно командирован граф Евфимий Путятин с заданием также заключить с Китаем торговый договор и добиться свободного въезда российских граждан. А восточносибирскому генерал-губернатору поручено добиться от Китая права использования приморских гаваней для нужд российского военного флота. Китай при этом рассматривался российскими политиками не как соперник, а как партнер в соперничестве с европейскими державами.
В итоге и Путятин, и Муравьев договоры с Китаем подписали. Но если Тяньцзиньский договор китайцы с неохотой ратифицировали, то Айгунский категорически отказались. Ведь первым пунктом в нем шла речь о совместном использовании сторонами земель, которые считались собственностью самого китайского богдыхана. В этой ситуации российскому правительству нужен был человек, который сумел бы развернуть ситуацию и решить дело в нашу пользу, - умный, смелый, решительный и о-о-очень удачливый…
Выбор пал на автора докладной записки. К этому времени Игнатьев уже сумел зарекомендовать себя и как умный дипломат, и как дотошный разведчик, и как храбрый военный, и как умелый руководитель. Перед поездкой в Китай он полгода провел в Средней Азии, где от имени Российской империи заключал договоры с местными царьками, едва не погиб, но зато привел в подарок русскому царю от бухарского эмира… индийского слона… А также привез подробные карты и подписанные договоры, за что получил от Александра очередной орден (третий по счету) и досрочный чин генерал-майора - самого молодого в России, в 27 лет.
В Пекине прекрасно понимали, с какой целью едет к ним российский посланник, принимать его не хотели, и потому Игнатьев целый месяц проторчал в Кяхте в ожидании разрешения на въезд. Зато, когда оно было-таки получено, переход границы был обставлен с максимальной пышностью, чтобы дать китайцам понять, что едет к ним не простой посол, а очень важный государев чиновник.
В китайскую столицу в июне 1859 года Игнатьев въехал не на коне, а в роскошном паланкине, который несли на руках специально нанятые носильщики. И впредь очень тщательно соотносил свое поведение с местными обычаями и привычками, чтобы не «потерять лицо» и всегда выглядеть в глазах аборигенов очень важной персоной, представителем всемогущей России. В Китае это был единственный, пожалуй, его шанс добиться своего.
Но переговорщики, которых направил в Русское подворье Госсовет Китая, ему не поверили. Они видели в России не могущественного партнера, а опасного агрессора, который по примеру Англии с Францией пытается отхватить свою часть «китайского пирога». На первой же встрече они категорически отвергли все предложения и заявили, что подписавшие Айгунский договор сановники уже наказаны богдыханом за своеволие. И если русский посол пожелает, то может увезти с собой в Россию главного виновника - князя И-Шаня. И на следующее утро китайский полицейский действительно привел И-Шаня к подворью, но был отправлен обратно дежурившим у ворот казаком.
11 месяцев шли переговоры и ни к чему не привели, но для Игнатьева время это не было потрачено напрасно. Он много читал, обустраивал посольство, изучал местные обычаи и привычки, заводил знакомства, занимался благотворительностью и постепенно стал очень заметной и уважаемой в Пекине фигурой. У него даже появилось уважительное прозвище - И-Дажень, что значит «Сановник И».
Посредник с «секретом»
Между тем англичане и французы собирали в Шанхае силы для атаки Пекина. Одержи они верх, в чем, собственно, никто, кроме китайцев, не сомневался, на российском «окне в АТР» можно было бы поставить жирный крест. В своих донесениях в Петербург Игнатьев предлагал не дожидаться результата своих переговоров, а, опережая события, занимать приморские гавани и ставить там посты. По распоряжению из Петербурга Муравьев-Амурский так и поступил, приказав основать посты Владивосток в Золотом Роге и Новгородский в заливе Посьета. А Игнатьева потом - в царское время - именовали крестным отцом Владивостока, хотя он, как и Муравьев-Амурский, в нем за всю жизнь так ни разу и не побывал.
В этой безвыходной ситуации министр Горчаков предложил Игнатьеву вариант, который двумя годами ранее использовал граф Путятин: присоединиться к англо-французской экспедиции и постараться в нужный момент вклиниться между вою-ющими сторонами в качестве миротворца. И потом уже с этих позиций договариваться с китайцами. Очень рискованный трюк, ведь если бы любая из сторон узнала об истинных планах «миротворца», то… (см. начало предыдущего абзаца).
Теперь Игнатьеву нужно было мчаться в Шанхай. Но китайцы, как чувствовали, запретили ему покидать Пекин. Пришлось бежать.
Рано утром 16 мая 1860 года из Русского подворья в направлении ближайших городских ворот выехали несколько повозок в сопровождении двух казаков. Две из них были с «секретом»: оси у них были подпилены и скреплены временными муфтами так, чтобы их можно было быстро «сломать» и так же быстро починить.
Через некоторое время после отъезда повозок из подворья выехало два экипажа с сотрудниками посольства и были вынесены носилки посланника. Носилки были закрыты паланкином, но в них никого не было.
Игнатьев в военной форме последним выехал из подворья верхом вслед первому каравану. Когда русские повозки проезжали под крепостной стеной, две из них «сломались». Движение в обе стороны оказалось заблокированным, создалась суета, в которой русские офицеры выехали за ворота. В порту Бей-Тан их уже ждали русские корабли. Перед отплытием Игнатьева посетил местный китайский сановник. Русский посланник посетовал, что если бы не упрямство пекинских чиновников, то ему, возможно, удалось бы и войну предотвратить, и Пекин спасти от разорения, а теперь Бог знает…
В Шанхае Игнатьев знакомится с уполномоченными представителями Англии и Франции - лордом Элджином и бароном Гро. Элджину было тогда 49 лет, барону Гро - 67! Так что на молодого русского посланника они смотрели свысока. И уж никак не предполагали, что он сумеет обвести их вокруг пальца. И напрасно, так как в дальнейшем попадались почти во все силки, которые он им расставлял.
Во-первых, Николай Павлович сумел внушить им, что он присоединяется к экспедиции только в качестве миротворца и добровольного помощника, так как у европейских стран общие интересы, а все проблемы между Россией и Китаем уже улажены. Во-вторых, убедил, что изучил «китайские церемонии» как свои пять пальцев и готов делиться информацией. Эти два обстоятельства в дальнейшем позволили ему ловко манипулировать всеми сторонами конфликта за счет разницы восточного и европейского менталитетов. Европейским уполномоченным он, например, рассказывал о том, что китайцы уважают только силу и потому, если дело дойдет до переговоров, с малым конвоем идти опасно… Что представляться богдыхану придется тремя тройными земными поклонами, стоя на коленях…
И все это была чистая правда. Но именно та, которая не позволяла воюющим сторонам найти общий язык без участия посредника.
А общий язык они начали искать сразу же после того, как 20-тысячный экспедиционный корпус союзников взял штурмом крепость Дагу, которая преграждала ему путь на Пекин, после чего стало ясно, что война Китаем проиграна. И всю дорогу от устья реки Пейхо (сейчас Хайхэ), где корпус высадился, и до стен китайской столицы стороны пытались завязать переговоры… но не получалось.
Наконец 17 августа в Тяньцзинь, что примерно на полпути к Пекину, прибыл для проведения переговоров с союзниками представитель Верховного совета Китая Гуй Лян. И во время переговоров он принял все условия, ему предъявленные. Но, когда по «своевременной» подсказке Игнатьева союзники попросили Гуй-Ляна предъявить свои полномочия, таковых у него не оказалось.
28 августа при выезде из Тяньцзиня лорд Элджин, задним числом оценив ситуацию, посетовал, что, вероятно, это русский специально расстроил переговоры, желая «довести дело до крайности»…
Чтобы восстановить доверие союзников, Игнатьеву даже пришлось передать им копию карты Пекина. При этом он прекрасно понимал, что использовать ее союзники смогут только тогда, когда его игра будет уже вчистую проиграна. А чтобы этого не случилось, старательно зарабатывал авторитет не только у союзников, но и у китайцев - их тоже нужно было убедить в своей полезности.
Один в поле воин
Всю дорогу, следуя за корпусом, наблюдал русский посланник бесчинства победителей… и принимал китайских жалобщиков, которые шли к нему в поисках защиты. В том числе представителей местных властей и купечества, которых он убеждал в том, что могущественная Россия могла бы даже остановить наступавших, если бы Верховный совет Китая его об этом попросил… И в конце концов пошла молва, что если бы не пекинские чиновники, то И-Дажень защитил бы китайцев, а Россия запретила бы Англии с Францией воевать с Китаем.
Собрав большое количество жалоб, Игнатьев попросил лорда Элджина и барона Гро оградить от грабежей хотя бы местных христиан. И, получив от них карт-бланш, поручил своим подчиненным выдавать всем жалобщикам белые бумажные листочки с надписью Christian - «христианин». Листочки эти китайцы наклеивали на ворота и двери в полной уверенности, что они защитят их от мародеров. И стояли за ними в очередь…
Таким образом, авторитет русского посланника рос как на дрожжах и в глазах европейцев, и в глазах китайцев. Но судьба Тихоокеанской России, однако, висела на волоске, так как случая реализовать свой авторитет Игнатьев найти не мог. Случай, как ему и полагается, образовался сам собой, когда, казалось, все уже было потеряно.
Следующие переговоры были назначены в городке Тунчжоу, уже под Пекином. Туда была отправлена делегация союзников из 36 человек, за которыми увязался и корреспондент лондонской газеты «Таймс» Том Боулби. И на этот раз враждующие стороны сумели очень быстро договориться почти обо всем, кроме церемонии представления уполномоченных богдыхану и сроков отхода союзных войск.
Но на обратном пути переговорщики с изумлением обнаружили, что вышли в тыл огромной китайской армии числом около 60 тысяч человек, которой несколько дней назад там не было и которая готовилась встретить европейцев.
Был озадачен и английский полковник Уолкер, который выехал переговорщиков встречать и наткнулся на боевые порядки китайцев с фронта.
Слева от Уокера остановился в ожидании распоряжений командования передовой отряд французов, наткнувшийся на правое крыло китайской армии.
Все они, выражаясь современным языком, были в шоке. Ведь китайцы уверяли, что больше воевать не хотят.
Так на самом деле оно и было. Армию же они собрали, опасаясь вероломства врага. Обе стороны не доверяли друг другу и смертельно боялись подстав. В такой ситуации бывает достаточно одной искры, чтобы спровоцировать конфликт!
Искрой этой стало желание французского офицера-интенданта отобрать у монгольского всадника вьючного лошака. Завязалась драка. На подмогу монголу кинулись его товарищи. Уолкер, обнажив саблю, поскакал на выручку французу. Саблю у него монголы отобрали, ей же рассекли Уолкеру голову. И когда он с окровавленной головой скакал вдоль китайских укреплений, по нему раздалось несколько выстрелов - сначала из ружей, а потом и из пушек. И пошло-поехало…
Услышав пальбу, командир передового французского отряда скомандовал атаку и смял правое крыло китайской армии. Во фронт ударили подоспевшие англичане. Китайская армия была разбита за несколько часов, но парламентеры остались по ту сторону фронта и попали в плен! Некоторых из них китайцы казнят сразу же, некоторых замучают до смерти, в том числе и Булби. Живыми в итоге вернутся только 13 человек. И поможет вернуть их Игнатьев, который наконец-то получил свой шанс стать посредником.
Чтобы отбить заложников, союзники ринулись на Пекин, как стадо разъяренных быков. Наткнувшись на летнюю резиденцию богдыхана, дворец Юаньминъюань, они разграбили его и сожгли. Богдыхан бежал из Пекина.
Русский посланник в это время метался между Элджином и Гро, стараясь остановить наступление. «Если падет династия Цин, то с кем союзники будут подписывать договор? Кто заплатит им контрибуцию? Вместо этого им придется создавать в Китае новую власть, нести новые расходы!» И под стенами Пекина союзники таки остановились. Но потребовали передачи контроля над хотя бы одними городскими воротами.
И первым, кто вошел через них в Пекин, опередив всех, был, разумеется, Игнатьев. Причем обставил он это очень торжественно, чтобы все китайцы видели, кто здесь главный - Англия с Францией или Великая Россия? Лорд Элджин был этим очень раздосадован.
А к И-Даженю в Русское подворье тут же примчалась китайская делегация с просьбой о помощи. Игнатьев выставил ряд условий: во-первых, чтобы князь Гун Цин Ван, который в отсутствие богдыхана вел все официальные дела, обратился к нему с официальной письменной просьбой о посредничестве; во-вторых, чтобы китайское правительство не скрывало от него никаких своих действий с европейцами и ничего не предпринимало, не спросив у него предварительного совета; в-третьих, чтобы Гун Цин Ван обязался признать и утвердить Айгунский договор, а также согласился на разграничение по Уссури до Кореи. При этом он гарантировал князю Гуну личную безопасность на переговорах.
Китайцы, в свою очередь, просили смягчить притязания европейцев, которые кроме немедленной выплаты за погибших компенсации в 500 тысяч лан требовали наказания виновных, уничтожения до основания Летнего дворца и пр., угрожая в противном случае штурмом Пекина.
Договор о Приморье
И 12-13 октября в Пекине, в Палате церемоний, князем Гуном и каждым из уполномоченных были подписаны трактаты. Сначала англичанами, а на следующий день французами. И теперь пришла очередь договора Китая с Россией, который, разумеется, Игнатьев готовил в тайне от союзников.
На торжественном приеме в русском посольстве иностранные дипломаты и генералы пили за победу, благодарили хозяина за помощь. А в это время в соседнем помещении шли яростные споры с китайскими представителями по поводу текста совместного договора. Время от времени Игнатьев выходил «проветриться», выслушивал доклады помощников, вносил коррективы и возвращался к гостям. В обсуждении текста он участвовал только через посредников, хотя и сам его написал.
28 октября европейские уполномоченные покинули Пекин. И на следующий же день Игнатьева посетил князь Гун с благодарностью за оказанные Китаю услуги. Худощав, держался с достоинством, но говорил тихо и мягко. А 31 октября прислал письмо с приложением указа богдыхана о том, что с текстом договора с Россией тот ознакомился, с ним согласен и повелевает договор подписать.
В окончательном варианте трактата было 15 статей. Первая в подтверждение Айгунского и Тяньцзиньского договоров утверждала новую пограничную линию от устья Уссури до реки Тумыньцзян на границе с Кореей. Лишь карта разграничения была согласована и подписана сторонами весной 1861 года.
Торжественная церемония подписания Пекинского договора состоялась в Русском подворье 2 ноября в половине четвертого пополудни. Гун уступил Игнатьеву право первым поставить свою подпись. Было подписано два экземпляра на русском и два на китайском языках и совершен размен.
3 ноября всем присутствовавшим вельможам были разосланы подарки - соболий мех, ружья, хрусталь, свитки сукна, шампанское… В ответ были получены шелковые ткани, фарфоровая посуда и китайские сладости…
10 ноября по первому снегу Игнатьев покинул Пекин. К тому времени договор уже был богдыханом ратифицирован, опубликован в китайских газетах и разослан по стране с приказанием неукоснительного исполнения.
Сибирское купечество завалило Николая Павловича подарками. Государь отметил его работу в Китае тремя орденами, чином генерал-адъютанта и должностью директора Азиатского департамента МИД. Чуть позже французы наградят его орденом Почетного Легиона 2-й ст. со звездой, а португальский король Педру V - командорским крестом ордена Башни и Меча (за содействие заключению португальско-китайского договора).
В Китай Николай Петрович больше никогда не вернется. Позже он еще станет героем Болгарии, министром внутренних дел России, членом Государственного совета, но как присоединителя Приморья его забудут. С героями такое случается. А славу отдадут Муравьеву-Амурскому, честь которого Игнатьев спас, назвав Пекинский договор дополнительным к Айгунскому.
Некоторое время назад болгары выступили с инициативой поставить одинаковые бюсты Игнатьева по периметру славянского ареала, в том числе во Владивостоке, так как по убеждениям своим Николай Павлович был сторонником объединения славян - панславистом. В Варне он уже стоит. В приморской столице пока есть только Игнатьевский сквер. Да и тот, надо заметить, изрядно запущенный…
Александр Ткачев,
«Новая газета во Владивостоке», №323, 28.01.16
