Светлана Шлотгауэр

Светлана Шлотгауэр – одна из старейших хабаровских ученых-биологов, ботаник, флорист, доктор биологических наук и главный научный сотрудник лаборатории экологии растительности Института водных и экологических проблем ДВО РАН – сейчас работает над книгой под условным названием «Тернистый путь в науке».

Ее прежними книгами о природе Дальнего Востока зачитывались, они становились настоящими бестселлерами, некоторые из которых («Времена года: Хрестоматия…») переиздавали по нескольку раз. А «Моя Джугджурия: Записки ботаника» сразу стала раритетом, и ее сегодня не сыскать!

В канун юбилея – 80-летия (14 ноября) мы встретились с ученым и поговорили о деле всей ее жизни – изучении и сохранении флоры севера Хабаровского края.

Кстати, Светлана Шлотгауэр кроме научной деятельности несет общественную нагрузку, возглавляет Хабаровское отделение Русского ботанического общества и участвует в работе Русского географического общества (состоит там с 1965 года!), а еще она заслуженный деятель науки РФ и заслуженный эколог Хабаровского края.

– Светлана Дмитриевна, расскажите, из какой вы семьи, почему пошли в науку и остановились именно на ботанике, как стали ученым, кто ваши учителя?

– Путь у меня был прямой – пример отца. Дмитрий Самойлович – лесоустроитель, окончив техникум, ухаживал за лесом на всех реках на южных территориях Приморского и Хабаровского краев, там, где проходили лесоустроительные работы. Он собирал библиотеку, а в 1937 году ему на Приморской лестной опытной станции под Владивостоком люди, которым грозил арест, отдали часть своих книг. Так в нашей семье появился «Ботанический атлас» Шуберта 1870 года издания. И когда мы с братьями (нас было трое детей в семье) вели себя хорошо, отец давал посмотреть эту книгу, а если шалили – он нас наказывал: «Атласа не увидите!» Вот так у меня и возникла симпатия к растениям.

Я привыкла общаться с природой с детства, лесоустроители ведь постоянно кочевали. Жили мы в с. Богуславец (там я родилась), г. Имане (Дальнереченск), с. Бурлите, г. Спасске-Дальнем Приморского края, потом на ст. Звеньевой Хабаровского края.

Природа меня щадила, я никогда не попадала в тайге в переделки. Весной бегала за цветами рододендрона для мамы, осенью семьей ходили в лес за виноградом, лимонником. Собирали даже желуди дуба, но не сразу их ели, а на зиму закладывали слоями на специальные вышки, чтобы они там промерзли, а уж потом это была такая вкуснятина!

Послевоенные годы были неимоверно трудными, нам постоянно хотелось хлеба. Дедушка молол кукурузу, бабушка готовила из нее мамалыгу (кашу), а братьям все равно снились горы пирожков...

После школы я пошла в Спасское педагогическое училище, а затем поехала в Комсомольск-на-Амуре и поступила на естественно-географический факультет пединститута. Хотя папа хотел отправить меня в Дальневосточный университет во Владивостоке: там преподавал друг нашей семьи – заслуженный лесовод РСФСР Федор Ананьевич Ляшенко. Но с детства мне нравилась география, а такой факультет был только в Комсомольске... Мне повезло, что там оказалось много сильных преподавателей, если не сосланных, то тех, кому рекомендовали пожить подальше от Москвы.

Я низко кланяюсь своим учителям-биологам: Владимиру Ворошилову, Галине Куренцовой, Сигизмунду Харкевичу, Николаю Цвелёву и Науму Рашкевичу. С последним мы ездили в экспедиции по Нижнему Амуру, а остальные курировали мои сборы и радовались нашим находкам.

У нас были большие практики! Мы, к примеру, занимались ботаникой и зоологией, по месяцу жили в палатках и таежных избушках.

Преподаватель Рашкевич мне сразу дал дипломную работу (а дипломы тогда давали только в университете, в пединституте такого не было). А после защиты направил в аспирантуру в Хабаровский пединститут – к Андрею Петровичу Нечаеву...

Пришла я в ХабКНИИ (Хабаровский комплексный научно-исследовательский институт; позже выделился в Институт водных и экологических проблем ДВО РАН), к директору – члену-корреспонденту Академии наук СССР Александру Степановичу Хоментовскому, и попросилась на работу. Меня взяли и.о. младшего научного сотрудника. Так продолжились мои открытия и встречи с дальневосточной природой.

– В прошлом году вы стали лауреатом литературной премии им. Петра Комарова по версии журнала «Дальний Восток» за вашу найденную рукопись о Шантарских островах, которую опубликовали спустя 30 лет. Потом этот очерк вышел даже отдельной книгой в серии «Библиотечка «Заповедного Приамурья». Что это за история с пропавшей работой?

– По итогам комплексной экспедиции (1971, 1978, 1982, 1986 гг.) по изучению экосистемы Шантарского архипелага во главе с Геннадием Росляковым мы подготовили фотоальбом. Потом, написав отдельный очерк, я отправила его в литературный журнал «Дальний Восток». А тогда началась стройка века – БАМ и журнал оказался заполнен трудовыми подвигами, не до Шантар было. Меня не оповестили, что отказали в публикации, а я посчитала, что рукопись потерялась. И в прошлом году один неравнодушный читатель принес ее в редакцию. Она была в конверте, лежала в частном архиве. Журнал «Дальний Восток» вне очереди дал эту публикацию в печать.

– Ваши главные исследования связаны с экологической устойчивостью растений на сложных по природным условиям территориях региона, на границе «континент – океан». Вы же забрались на Джугджурский хребет и Становик, где до вас 150 лет назад был академик Миддендорф, а потом лишь десятка два-три ботаников! Что вы там нашли интересного? И за счет чего растения выживают на горных вершинах, что им грозит в нынешнее время?

– Растения в горах растут на голых камнях, где есть смесь из разных пород (кальцитов, диоритов, лабрадоритов), которые дают дресву (это не ругательное слово, а осадочная горная порода, размельченный субстрат), обогащенную микроэлементами. Им этого достаточно. Еще в клетках у них сгущается клеточный сок, там почти нет воды, увеличено количество сахаров, поэтому им не страшны утренние заморозки.

Много у растений хитростей. К примеру, многолетняя сиверсия ледяная осенью «укутывается» старыми листьями, и даже в зимнее время, нагреваясь от солнца, они имеют температуру на 2–3 градуса выше снегового покрова, что помогает сохранить зимующие почки. Не боится обвалов дицентра бродяжная (иначе «разбитое сердце», или «горная королева»), которая при помощи отводов может до 10 метров идти под завалом и там выйти наружу. Есть астра Ворошилова, которая выделяет смолистые вещества, как бы окутывая себя облачком. Они защищают ее и от жары, и от холода…

Последние десятилетия горнорудное производство все крепче впивается в хребты, разламывает их, крушит склоны, уничтожая хранительницу хрустальных рек – растительность. Освоение горных систем идет интенсивнее, чем изучение уникальных участков. Благодаря лесам на них держатся каменные исполины. К золотопромышленникам подключаются лесопромышленники, обривающие склоны разной крутизны. Если бы лес сохранился хотя бы на 50–60% отрогах, у нас остались бы горные реки и редкие травы. Но это безразлично и браконьерам, и некоторым чиновникам, выписывающим лицензии на десятки лет. Вот так и случаются трагедии, как с озером Амут на хребте Мяо-Чан.

– А сам гербарий Миддендорфа вы видели?

– Мне не повезло… И академику тоже…

Гербарий Миддендорфа находится в Санкт-Петербурге, в Ботаническом институте им. В.Л. Комарова РАН. Я его нашла. Одно, два, три… растения. Там был смотритель Сергей Липшиц, он сказал: «Сборы с гор у Миддендорфа не ищите, вы лучше повнимательнее прочитайте его работу «Путешествие на Север и Восток Сибири». Оказалось, что, когда в 1844 году ученый из Якутска спускался в Приамурье, был март! Он на южной окраине Станового хребта нашел только горицвет, рододендрон и цветущую ольху. Основные сборы по нижнему течению Уды и на Шантарах проводил М. Фурман. А у академика была не менее ответственная задача – описание заливов Охотского моря.

– Вы составитель главы Красной книги Хабаровского края (4-е издание, 2019 г.), которая рассказывает о редких и исчезающих растениях. Какие из них мы больше не увидим, а какие еще можем сохранить?

– В издании представлено 294 вида редких и находящихся под угрозой исчезновения растений. Горестную утрату возглавляет кальдезия почковидная. На отрогах Ланжинских гор (Охотск) не встречается эндем Дальнего Востока магадания Виктора. Исчез на глазах в результате рубок ельников в бассейне реки Урми родовой эндем пентактина. После наводнения 2013 года нарушены местообитания кубышки японской по рекам Хор и Кия.

– Несколько лет назад в интервью нам вы говорили, что «мы никогда больше не увидим женьшень» (см. «ПВ» №28, за 24 июля 2019 г., стр. 13), подчеркну, именно в диком виде. С тех пор что-то изменилось? Может, все-таки женьшень вернулся в тайгу? Что говорят лесничие?

– Бассейны рек Бикина и Хора были его вотчиной. Женьшень даже заготавливали коопзверосовхозы в 60–70-е годы прошлого века. В конце 90-х лесник Борис Водопьянов показывал мне небольшой корень в 40 грамм, найденный на Бикино-Хорском водоразделе.

Шесть или семь корней, выкопанных браконьерами, мне передавали для определения, но пункты их сбора были неизвестны.

А потом весь ресурс женьшеня кончился, выкопали. Все, теперь он исчез, мы его потеряли!

Пытались «корень жизни» садить на Хехцире, но он не прижился: ему нужны большие кедры, особый ветровой режим, тишина и покой. Бывает, упала на него ветка или прыгнула белка и он засыпает на десятки лет…

– Расскажите о ваших последователях в науке, учениках и что ждет ботанику как науку в будущем?

– У меня шесть защитившихся кандидатов наук. Мария Крюкова – уже доктор биологических наук, врио директора Института водных и экологических проблем ДВО РАН. Любовь Антонова обобщила материалы по заносным (чужеродным) растениям, проникшим на территорию края, она одна из авторов «Черной книги России», которая должна скоро выйти из печати. Светлана Бабкина активно работает преподавателем в Комсомольске-на-Амуре, растит будущую смену биологов. Сергей Кудрин работает в Хинганском заповеднике. К сожалению, еще двое специалистов уехали в США…

До середины XIX века исследователи считали, что ботаника – матерь человечества, которая всех кормит (например, злаками – пшеницей, кукурузой, и другими), и центры Средиземноморья и Южной Америки взрастили все человечество.

В современном веке продолжается открытие новых свойств растений. Буквально недавно мы узнали про пихтовое масло, а в кедровом орехе (в так называемом молочке) ученые нашли регуляторы, укрепляющие иммунитет человека (ведь сибиряки с детства грызут этот ценный продукт и живут до ста лет). А сколько еще мы не знаем о лекарственных свойствах наших дикоросов: бархата амурского, маньчжурского ореха, аралии, элеутерококка, лещины?! Кто это будет все исследовать?

В настоящее время методы исследования свойств растений улучшаются, в крупных научных центрах появилась современная техника. Но теоретическая и практическая подготовка молодых биологов стала очень слабой. Не появляются в научных центрах Москвы и Санкт-Петербурга новые Вавиловы, Толмачевы, Комаровы и другие классики. Так что эволюцию растительного мира, которую нам подарил академик Армен Тахтаджян, будут совершенствовать, похоже, иноземные биологи, что очень обидно.

Сегодня ботаника на спаде. Может, это пройдет…

А ведь сейчас важно как можно активнее популяризировать научные успехи, привлекая молодое поколение к решению важных биологических проблем.

Но, несмотря на все проблемы в науке, считаю, что счастье может быть – оно в любимой работе. Я много где побывала, многое что увидела и многое что сделала.

– Накануне вашего юбилея, 80-летия, выходит очередная новая книга – «За горными травами» (тираж 200 экз.). О чем она и что вы хотите донести до современных читателей?

– Книгу «За горными травами» я написала не для того, чтобы самоутвердиться или получить награду. Я просто не хочу прощаться с тем объектом, который изучала почти 50 лет, – это горные территории Приохотья: побережье Охотского района, Шантарские острова. Моя книга – это обобщение экспедиций на Север.

Экспедиционные исследования этого сурового района принесли много замечательных находок, открытий, что позволило определить основные элементы стратегии и тактики природоохранной работы в регионе, которые реализуются уже в новейшее время. Так, в 1990 году здесь был создан государственный природный заповедник Джугджурский, самый крупный резерват в Хабаровском крае.

Думаю, моя новая работа подскажет биологам, где искать сокровища высокогорной флоры, поможет покорить вершины-двухтысячники. Знания пригодятся туристам, жаждущим одолеть водные стремнины рек Кун-Маньё, Учура, Маи (Половинной). Книга научит жить и работать в природе, прислушиваться к малейшим изменениям погоды, пережидать тайфуны и наводнения, остерегаться оползней и селей.

Что касается моих читателей, то, думаю, мало кто из них достигнет тех территорий, на которых мы работали. Если только они не числятся в золотопромышленных артелях, которые проводят разведку в горах Джугджура и Станового хребта.

Описание нашей северной природы, надеюсь, будет вызовом к самым любопытным, к частичке романтики, которая сегодня затолкана жизнью. Может быть, им станет легче и они сделаются немного счастливее.

Записал Константин Пронякин,

«Приамурские ведомости», №44

P.S. Как стало известно редакции, в канун юбилея совет Хабаровского отделения РГО принял решение о награждении Светланы Шлотгауэр памятной медалью им. А.Ф. Миддендорфа «За изучение Приамурья» за номером один.

Между тем

При непосредственном участии Светланы Шлотгауэр исследован растительный покров Джугджурского, Ботчинского, Комсомольского государственных заповедников, Анюйского и Шантарского национальных парков. Описано девять новых видов не известных науке растений. Сотни – впервые приведены для территории Хабаровского края (кадастровая сводка биоразнообразия).

Итогом 40-летних экспедиционных работ явилась инвентаризация (картирование) редких видов растений, составивших основу Красной книги Хабаровского края. Составителем и ответственным редактором ее раздела «Редкие и исчезающие виды растений и грибов» также является Светлана Шлотгауэр.

Ученым выявлено, что под воздействием катастрофических пожаров (1998–2001 гг.) и сильнейшего наводнения на Амуре в 2013 году произошли унификация и уменьшение биологического разнообразия реликтовых водных и ряда лесных растений в Амурском, Комсомольском, им. Лазо и Хабаровском районах. Что объясняет увеличение списка редких видов (до 400), рекомендуемых в новое издание Красной книги региона 2028 года.