См. Ч.1. Поиски истины

Ч.2. Дальневосточная республика

Ч.3. «Тряпицын был борцом за власть Советов...»

Ч.4. Вариант биографии

Ч.5. Амурский поход

Ч.6. Клостер-кампское сидение

Ч.7. Николаевская страда, Китайская Цусима Амурского разлива

Ч. 8. «Штурмовые ночи Спасска, Николаевские дни»

Ч. 9. Николаевск-на-Амуре в Гражданскую войну

Ч. 10. Николаевский инцидент

Ч. 11. Пропуск слова «Социалистическая»

Ч. 12. Антибуферная политика

Ч. 13. Заговор против Тряпицына

Ч. 14. Агония «Николаевской коммуны»

 

Часть IV. Дорога в вечность

 

Еще в середине мая по распоряжению облисполкома, на случай эвакуации жителей города в поселок Керби, а это порядка 600 верст, готовилась трасса пешего перехода: ремонтировались отдельные участки дорог, частично наводились мосты, создавались питательные пункты по маршруту движения. Но, несмотря на проделанную работу, дорога в Керби для николаевцев стала «дорогой смерти».

 

По этому маршруту прошло несколько тысяч мирных жителей и партизан. Вот как об этом переходе вспоминал командир партизанского отряда Стрельцов-Курбатов: «Отряд отступающих под моим командованием был очень громоздкий, потому что с нами находилась санитарная часть, врачи и весь медицинский персонал, а также женщины, работающие в швейных мастерских.

 

Шли по тайге большей частью пешком, и только несколько было с нами коней, на которых вьюками везли продукты. Не все лошади проходили мари, а некоторые совершенно не могли пройти. Таких лошадей пристреливали и кониной питались. Люди тоже проваливались в марях и болотах».

 

Лёгкой прогулки по благоухающему ароматами летнему лесу не получилось. Сказать, что это был тяжелый переход, - ничего не сказать. Тайга в низовьях Амура, особенно в то далёкое время, отнюдь не предназначена для транспортного движения, тем более в конном порядке.

 

Непроходимые буреломы, болота в низинах сопок, сотни быстрых рек и речушек, несущих свои воды к берегам Охотского моря, и с утра до вечера тучи жужжащих комаров, от которых просто не было спасения - вот что ожидало путников.

 

Константин Паустовский писал о своём друге писателе Рувиме Фрайермане:«Всё тело у него, там где проходили швы гимнастёрки, было покрыто кровавыми полосами и рубцами - комары прокусывали одежду только на швах, где можно засунуть тончайшее жало в тесный прокол от иглы». Это спустя годы у здорового мужика!

 

Представляете, каково приходилось детям и женщинам. Все трудности похода, с которыми столкнулись на пути в Керби эвакуируемые, пришлось преодолеть и небольшому отряду Тряпицына. Даже больше.

 

Отступая в числе последних, отряду довелось с лихвой хлебнуть «таёжной романтики», а ведь будь Тряпицын настоящим диктатором - плыл бы себе вальяжно на пароходе и в ус не дул. А тут, не успели углубиться в лесные дебри, как случился роковой казус: группа, направляясь в Керби, заблудилась в тайге, несмотря на то, что их вёл проводник- туземец, знавший местность вдоль и поперёк. Почему это произошло?

 

Скорее всего, это «дитя природы» было «засланным казачком», возможно японским лазутчиком. Заведя партизан в таёжные мари, этот местный Сусанин, тихонько «сделал ноги», бросив их на произвол судьбы.

 

Через несколько дней закончились продукты. Спустя годы оперуполномоченный ОГПУ по ДВК Соколов в 1932 рассказывал об одном таком проводнике (а может он и был?) - старике-гольде Гаврииле Актанка Бельдай, которому в ту пору стукнуло 76 лет.

 

«Когда я с ним прибыл на стойбище Джонго по реке Хор, то я понял, каким авторитетом пользуется этот старик у туземцев. Они его считали просто за шута и мне о нем рассказывали, что он - Бельдай во время японской интервенции на ДВК был проводником то у японцев, то у партизан. Говорили о Бельдай, что у него «Ум один, а язык раздвоен» (т.е. двурушник)». Вот так-то.

 

«Мавр сделал дело - мавр может уходить!» Заплутавший, таким образом, отряд провёл в тайге лишнее 13 дней и не пришёл вовремя на приготовленный заранее продовольственный склад перевалочной базы у озера Орель-Чля. Вышедшая раньше из Николаевска группа партизан, в составе которой были О. Ауссем, Б. Дылдин и Беляев, не дождалась в установленное время на озере отряд Тряпицына и посчитала, что тот уже прошел этот питательный пункт. Тогда они забрали сколько могли продовольствия, а остальное уничтожили.

 

Когда измотанные после блуждания по тайге, тряпицынцы все же вышли на озеро Орель-Чля, продовольствия там не было.

 

Голодные и оборванные, после продираний сквозь непроходимую чащу, лишившись возможности восстановить свои силы, они отправились дальше на реку Амгунь.

 

Для Марии Кукушкиной, которая сама принимала участие в походе партизан на Николаевск и его освобождении, а затем в отряде Тряпицына блуждала по тайге в поисках дороги на Керби, Тряпицын и Лебедева являлись героями-партизанами.

 

Другой участник этого похода Трушенко вспоминал, что «шли, огибая озера Чля и Орель, в направлении на Кульчи («Якутское собрание»). Шли по марям, вязли во мхах и воде выше колена. Продукты кончились. Проводники бежали.

 

Член Ревштаба и Исполкома Перегудов и братья Чупрынины нашли в тайге спрятанную муку, это в определенной степени спасло группу от голода.

 

Тряпицын с небольшой группой ушел вперед, чтобы попытаться достичь жилых мест и решить вопрос с продовольствием.

 

В это время молодой партизан Михаил Ларич и один латыш разделили на всех вьюк с неприкосновенным запасом шоколада, заявив, что Тряпицын не вернется. Но Яков Иванович возвратился, узнав о съеденном «НЗ», потребовал к себе виновных. Латыш сбежал в тайгу, понимая, чем может закончиться этот вызов, а Ларич предстал перед командиром.

 

Тряпицын приказал его расстрелять, но никто этого делать не захотел. Тогда в присутствии всего отряда и штаба Тряпицын лично застрелил Ларича...

 

Сбежавшему латышу посчастливилось впоследствии добрался до Керби, где он стал рассказывать, что Тряпицын со «своими архаровцами» сеет террор по Амгуни.

 

 

Пока Тряпицын со своей группой плутал по тайге и кормил комаров, часть эвакуированного населения города пришла в Керби и присоединилась к прибывшим ранее на пароходах, другая все еще совершала свой беспримерный в истории переход. Казалось бы трудности скитаний позади и страдальцы могут вздохнуть спокойно, но нет.

 

Ко всем бедам, которые испытали эти люди, добавился бандитизм.

 

И.И. Серебренников - министр снабжения Сибирского, а затем Всероссийского правительства пишет в мемуарах: «Когда обозначалась неизбежность падения власти адмирала Колчака, города легко переходили под новую власть и не оказывали сопротивления красным силам. Иногда случалось, что белые офицеры и солдаты, из числа непримиримых, составляли небольшие вооруженные группы и уходили в тайгу, становясь на положение белых партизан. Приблизительно так же два года тому назад осенью и зимою 1918 года скрывались в сибирской тайге группы большевиков, бежавших из городов от мести белых. Как тогда, так и теперь этим невольным лесным бродягам приходилось претерпевать множество злоключений. Когда бежали в леса красные комиссары, они привлекли внимание таежных охотников, ибо беглецы зачастую имели с собою значительные суммы денег. Началась охота на людей. Убить человека было гораздо выгоднее порою, чем подстрелить соболя. Устроить засаду и перестрелять группу белых не было уже таким выгодным промыслом, но все же, при случае, можно было позаимствоваться у убитых винтовками, шубами, кое-каким скарбом. В тайге даже и это - добыча».

 

Как видно из этой цитаты, уже более двух лет практиковались таёжные убийства и для многих охота на людей стала своеобразным хобби-заработком, и эвакуация открыла для них безграничную перспективу наживы за счёт многочисленных беженцев.

 

С одной стороны, это было делом рук уголовников, с другой - начала разлагаться и партизанская армия. В ее составе было достаточно много бывших каторжан с Сахалинской каторги. О «сахале» уже говорилось выше. Осевшие по селам Нижнего Амура, они теперь были в своей стихии. Да, что там каторжане?

 

О настроениях, царивших среди однополчан-партизан в то время, рассказывает С.А. Птицын: «До чего мог людей довести вид постоянных убийств, что вполне мирные люди, достаточно пожилые, отцы семейств просили, как милостыни, у Смолина разрешить акт убийства совершить именно им!» (Птицын С.А. Николаевск в 20-м. Воспоминания партизана, Хабаровская краевая типография, 2013, стр.142).

 

Между прочем, автор в этих строках описывает состояние партизан уже после гибели Тряпицына.

 

Поистине, эту партизанскую вольницу удавалось сдерживать только железной дисциплиной. Когда же пришлось отступать, естественно, контроль ослаб, а где-то вообще пропал и тут стали проявляться звериные инстинкты, сидящие в этой публике.

 

Кроме вышеназванных категорий сеющих приписываемый Тряпицыну «террор на Амгуни», была ещё одна - контрреволюционеры. Возникает вопрос - о какой контрреволюции идет речь? Может, просто подменяются понятия «бандитизм» и «контрреволюция»?

 

Частично ответ на этот вопрос дает телеграмма командира одного из небольших партизанских отрядов Нехочина, отправленная в адрес Тряпицына 18 июня 1920 года: «В деревнях Солонцы, Красный Яр, Богородское, Тахта, Мариинск организовалась белая крестьянская гвардия из бежавших мобилизованных крестьян. Они в количестве 65 человек устроили засаду против нас в 2-х верстах выше Солонцов... Работают они, как видно, в контакте с японцами. Их главная цель и задачи - выловить командный состав и советских руководителей, говорят, что край стал международным».

 

Для них беженцы - семьи краснопузых и отношение к ним соответственное. Не стоит сбрасывать и тот факт, что местные жители, воспользовавшись установлением Советской власти, принялись сводить счёты с более зажиточными согражданами, стали проводить уравниловку и конфискации имущества, а если что не так, то не обессудьте дорогие соседи.

 

Слово Лидии Никандровне Сермягиной, в то тревожное время жительнице Удинска: «Через несколько дней к нам пришли наши же жители, поставленные у власти, и сказали маме:«Давай все имущество переписывать, открывай комод». Мама выдвинула ящик, достала стопку белья, сосчитали, записали.

 

 

 

Я был удивлен: у людей отбирают вещи, а они не протестуют. Отец объяснил мне, что хозяева забирают свои вещи, награбленные мародерами еще в 1920 году. ГПУ разыскивало по сёлам горшки с намытым золотом и изделиями из него - кольцами, серёжками, золотыми зубами. Понятые рассказывали, что оперативники приходили во двор, два раза ударяли ломом в углу двора и сразу выкапывали горшок с золотом».

 

По этому поводу хочется сказать: ну, что господа, опять Тряпицын виноват? Устроил беспредел, а местным жителям, словно Робин Гуд, раздал добро: лишнее барахлишко и золотишко, а они в простоте душевной его и попрятали - на хрена всё это в тайге?

 

Вспомните, разве не эти люди шушукались в Керби, дескать «Тряпицын-то с Нинкой полюбовницей всех убивают, изверги, чтобы никто не мешал им с награбленным золотом на ероплане в америку улететь».

 

Полноте, Тряпицын не ангел, всех, в ком видел угрозу контрреволюции, уничтожал безжалостно, но беспредельщиком или душегубом он ни в коей мере не был, верил в светлое будущее и без корыстно пытался строить новое без классовое общество.

 

Но без крови ни одна новая человеческая формации, как известно, не возникает, так на смену рабовладельческому строю, пришёл феодализм, он в свою очередь уступил место монархизму, тот был сметён республиканством и т. д. Везде старая власть сопротивлялась, цепляясь за свои привилегии и смывалась лишь потоками крови. Вот и лилась в гражданскую кровушка человеческая, чтобы возник новый мировой порядок.

* * *

 

Тряпицын всё ещё блуждал по тайге, Рогозин с Бузиным оказались в японском тылу и как выяснилось толкового организатора готового обустроить быт эвакуируемых, грамотно навести порядок, командира могущего прекратить весь нарождавшийся беспредел среди пришедших в Керби мирных жителей и партизан не нашлось.

 

Отдельные историки пытаются всю вину за произошедшее в Николаевске и Керби свалить исключительно на Якова Тряпицына, но ведь он действовал не в одиночку. Существовал ревштаб, съездом были выбраны члены исполкома, которые в свою очередь, утвердили из своего состава комиссаров, отвечающих за тот или иной род деятельности.

 

Все значимые решения принимались коллегиально, а не волевым «диктаторским» решением Тряпицына. Правда, случилась одна вещь - стоило лидеру не надолго выпасть из общей обоймы, как произошёл хаос.

 

Многие из числа этих выбранных псевдо-руководителей, умевших замечательно ораторствовать с высоких трибун, при решении вопросов практического устройства жизни, необходимости проявить умение решительно действовать в любых, даже сложных, ситуациях, оказались беспомощными, умыли руки и отошли от дел, предпочитая наблюдать со стороны, за тем как оно там всё сложится.

 

В случае успеха, потом с той же привычной трибуны, можно будет опять заняться привычной демагогией, а если будет неудача, то снять с себя всякую ответственность и объявить о совершённых другими ошибках и промахах. Но теперь сложилась крайне сложная ситуация, грозящая уничтожить их самих.

 

Среди скопившихся в районе Керби полуголодных, больных беженцев, обременённых заботой о семьях и деморализованных, незнающих, что дальше делать партизан, обострились конфликты. Дисциплина упала, появились недовольство и ропот. Всё грозило, действительно, вылиться в анархию. И тут возник исконно русский вопрос: «кто виноват?»

 

Во всех бедах винили Тряпицына - эвакуированные жители не могли простить ему сгоревшего имущества и разрушение привычного уклада жизни, а также смерть близких, ведь многие не выдержали тяжёлого таёжного перехода, а другие были убиты. Их поддерживали партизаны-николаевцы. Исподволь сеялись различные слухи, создавая негативное к нему отношение. Так подготавливалась почва для создания заговора.

 

А в это время, измотанные до предела, голодные, люди отряда Тряпицына, проплутав в тайге много лишних дней, наконец-то вышли к реке Амгуни в районе Красного Яра, у Херпучинских приисков.

 

Сам командир, несмотря на выпавшие трудности, по- прежнему деятелен - предварительно организовав оборону, он не мешкая отправился с кавалеристами в Благовещенск за продовольствием.

 

Отметим, всё это Тряпицын выполняет, несмотря на последствия ранений. Решив все организационные вопросы, Яков Иванович уже 16 июня со своим отрядом прибыл в Керби, и тут же отдал приказ об аресте Дылдина, Беляева и Ауссема. Цель - расследование обстоятельств уничтожения продовольственного склада на озере Орель-Чля. Допрос арестованных вел председатель ВЧК Керби П. Виноградов.

 

Вот что он писал в воспоминаниях: «Выяснилось, что Ауссем, Дылдин и Беляев не поняли приказ Тряпицына, кроме того, встретили товарища, который им сказал, что отряд Тряпицына прошел мимо и им надо торопиться с отходом, что они и сделали. Пока разбирался этот вопрос, произошло восстание андреевцев, которые всех арестовали и судили».

 

Видя во что превратилась партизанская армия за время отступления и его отсутствия, Тряпицын ужаснулся, и спешно собрав штаб, стал принимать меры. 19 июня штаб издал грозное распоряжение, касавшееся как населения, живущего по Амуру и Амгуни, так и партизан, поскольку поступали сведения о самочинных действиях некоторых из них.

 

В нём говорилось: «Все лица, чем-либо оказывающие содействие японцам и белогвардейцам, будут расстреливаться на месте как явные контрреволюционеры». В том же распоряжении штаб требовал от партизан «соблюдения самой строгой революционной дисциплины. Всех, не исполнявших боевые задачи, распоряжения, а также самовольно оставлявших позиции и уходящих из цепи во время боя и вносящих раздор, дезорганизацию в ряды Рабоче-крестьянской Красной Армии распространением нелепых и непроверенных слухов, расстреливать на месте как предателей общего дела рабоче-крестьянской социальной революции, ибо в настоящее время полумер не может быть».

 

Кроме всего прочего, выяснилось, что на межнациональной основе между партизанами стали нередко возникать конфликты. Для предотвращения розни Тряпицын издает специальное распоряжение:

 

«Некоторые из партизан нашей армии, которая является армией рабочих и крестьян и армией интернациональности, допускают возмутительные поступки в отношении товарищей корейцев на почве национальности. Эти партизаны позволяют себе оскорблять товарищей корейцев, грубо ругать их, притеснять, отбирать у них продукты и вещи, а некоторые из партизан (фамилии их пока не опубликовываются до окончания расследования) заявляли даже, что «если бы не эти корейские рожи, которые пошли в отряды, то и нам не пришлось бы страдать здесь в тайге».

 

 

 

 

Если кто-либо из партизан позволит себе впредь оскорблять корейцев или чем-нибудь притеснять их, то таковой будет считаться провокатором, противником рабоче-крестьянской власти, врагом идеи интернационала, а потом будет арестовываться и предаваться военно-полевому суду».

 

Я процитировал этот документ почти полностью. Согласитесь, для диктатора - анархиста такой документ, мягко говоря, странен. Да и «бандитская шайка Тряпицына», как ее до сих пор еще продолжают называть, подобное воззвание вряд ли бы приняла. Хотя нельзя отрицать и тот факт, что в числе партизан пригрелись хулиганы и уголовники, а часть людей, подпав под их влияние, тоже стала бандитами.

 

Такие лица находились и среди приближенных к командующему партизанской Красной Армии. Настоящий ужас наводил на беженцев Биценко, пользовавшийся после раскрытия большевистского заговора, доверием Тряпицына.

 

Получив в награду за донос должность помощника командира Софийской группы партизан, к выполнению обязанностей он так и не приступил, а, окружив себя уголовниками и прикрываясь именем Тряпицына, бандитствовал на реке Амгунь, творил беззаконие и насилия, чинил массовые расстрелы, убивая целые семейства местных жителей.

 

В исторической литературе Биценко и Тряпицын подаются как соратники по оружию и близкие друзья. Да и на суде мятежники попытались бездоказательно обвинить последнего в том, что он окружил себя преступным элементом. Как было на самом деле? Обратимся к архивным документам и воспоминаниям участников тех событий.

 

П.Я. Виноградов непосредственный участник устранения Биценко позже вспоминал:

 

«Были слухи, что в среднем течении Амгуни разъезжает на катере некто Биценко и терроризирует население и приезжих эвакуированных граждан. В первых числах июня в Керби прибыл из Николаевска председатель ревтрибунала Борис Дылдин.

 

 

 

Под подкладкой кожаной куртки они обнаружили зашитые колчаковские офицерские погоны. Террор Биценко темным пятном ложился на партизан. Тряпицын, узнав случай с Биценко, вызвал меня к себе, я доложил ему, как все было. Он наши действия одобрил, а относительно Биценко сказал: «Собаке - собачья смерть»...».

 

Об этом же случае рассказывает Мамоненко Иван Данилович: «Особые зверства творил некто Биценко, который, ещё до прибытия отряда Тряпицына, злобно бесчинствовал по всей Амгуни, разъезжая на катерах, с небольшим отрядиком подобранным им негодяев и чинил расправу над невиновными ни в чём людьми. Даже Вольный вынужден был принять меры, чтобы пресечь разнуздавшегося бандита.

 

 

 

 

И тут-же из кустов выскочили бывшие там в засаде люди Дылдина, которые прикладами винтовок добили поверженного Биценко, сломав ему нижнюю челюсть и разбив лицо. Здесь же, на месте, с Биценко сняли его кожаный костюм и обнаружили пришитыми к поясу офицерские погоны а во внутренних карманах, пачки царских денег - крупного достоинства («Екатеринок»). Он был раздет до гола и после тщательного обыска оттащен к реке и брошен в Амгунь».

 

Обратите внимание, дело происходит в начале июня, когда эвакуация ещё не закончена, большая часть партизан пешим порядком движется в Керби, Тряпицын, так вообще, только что покинул Николаевск, а здесь на Амгуни во всю свирепствует, подрывая веру в советскую власть, Биценко со своими головорезами.

 

Прибывший председатель ревтрибунала Дылдин, узнав о творящихся от имени Советской власти злодействах, по долгу службы, вместе с членом ВЧК Виноградовым, пресёк деятельность белогвардейского недобитка.

 

Впоследствии, Тряпицын, ознакомившись со всеми деталями, одобрил действия чекистов. В конечном итоге, за пресечение бандитизма группой Биценко, оба главных героя арестованы мятежниками и отданы под суд за Амгуньский террор. От расстрела их спасло недовольство общей массы партизан после первых расстрельных приговоров.

 

Газета «Красный клич», основанная в Керби на базе типографии вывезенной из Николаевска, 21 июня писала об этом бандите следующее: «Массовым расстрелом целого ряда семейств до грудных младенцев включительно, без суда и следствия, он провоцировал власть, сея к ней понятное недоверие и порицание».

 

Цель Биценко для руководства партизан была совершенно ясна и газета сформулировала её весьма точно: подорвать авторитет советской власти, разложить фронт и партизанскую массу, вызвать междоусобицу и предать всех врагам, перейдя на их сторону, что, по-видимому, и сделал бы Биценко, заранее приготовив себе офицерские погоны, кокарду унтер-офицера и царские деньги, найденные при нем.

 

По всей видимости, он был один из многих, хотящих свержения власти советов. У каждого из них был свой путь. Кое-кому, удалось в последствии, нанести ей урон - развалив Охотский фронт. А пока, Чрезвычайная следственная комиссия Военно-революционного штаба, проведя расследование по делу Биценко-Орленковского, выяснила, что он оказался затаившимся врагом, бывшим белогвардейским контрразведчиком, служившим в Сводной уссурийской отдельной дивизии атамана Калмыкова.

 

Из показаний свидетелей выяснилось, что вместе с ним действовали партизаны Буря, Лобастов и Журбин. Узнав о приезде членов следственной комиссии, Биценко рассчитывал их уничтожить, а в последствии готовился, если удастся, устранить Тряпицына и многих других партизанских руководителей. Вместо этого его раздетый труп был выброшен партизанами в реку и отправился «разгораживать заездки».

 

Утверждения о том, что июнь-июль 1920 года был периодом полнейшего беспредела в низовьях Амура, повлёкшим за собой гибель половины населения края, а власть, якобы полностью самоустранилась от наведения порядка, а местами и сама проводила террор, не выдерживают никакой критики. Это неверно.

 

Правильнее будет сказать, что Военно-революционный штаб во главе с Тряпицыным не успел провести весь комплекс мер по наведению порядка.

 

Враги нанесли упреждающий удар и не дали ему воплотить задуманное в жизнь. 20 июня 1920 г Тряпицын посылает Лапте и Бузину, которые вместе со своими отрядами остались в японском тылу, приказ под №258:

 

«Вашей задачей является полная очистка указанного района от белогвардейских элементов... всех оказывающих противодействие и не исполняющих наши распоряжения, - уничтожать, не считаясь с тем, если придётся вырезать пол деревни». 21 июня Я. Тряпицын подписывает следующее распоряжение:«Военно- революционный штаб Амгуно-Кербинского района, в виду несоответствия таковой формы организации задачам сельского исполкома, упраздняется, и населению предлагается провести выборы нового совета, согласно общих принципов организации советской власти».

 

Командиры партизанских отрядов Лавров-Тигров, Стрельцов-Курбатов, Негеевич- Случайный и другие предупреждали Тряпицына, что в армии началось разложение. Для предотвращения этого с опозданием, но был создан Военно-полевой прифронтовой суд. 29 июня на этот счет вышло специальное распоряжение:

 

«Рассмотрению суда подлежат дела политического характера, как то: по обвинению в принадлежности к белой гвардии, провокации, распространении ложных слухов, также за неисполнение распоряжений командного состава и за дезертирство».

 

Сергей Тимофеев,

Санкт-Петербург.

(Продолжение «Нижнеамурская голгофа. Поиски истины» следует)