См. Ч.1. Поиски истины

Ч.2. Дальневосточная республика

Ч.3. «Тряпицын был борцом за власть Советов...»

Ч.4. Вариант биографии

Ч.5. Амурский поход

Ч.6. Клостер-кампское сидение

Ч.7. Николаевская страда, Китайская Цусима Амурского разлива

Ч. 8. «Штурмовые ночи Спасска, Николаевские дни»

Ч. 9. Николаевск-на-Амуре в Гражданскую войну

Ч. 10. Николаевский инцидент

Ч. 11. Пропуск слова «Социалистическая»

Ч. 12. Антибуферная политика

Ч. 13. Заговор против Тряпицына

 

 

Наступили последние числа мая 1920 года. Столица края - город Николаевск-на- Амуре доживает заключительные дни, ещё немного и он превратится в пылающий факел. Решение по этому вопросу принято окончательно и обжалованию не подлежит. 29 мая 1920 года в «верха» из Николаевска отправляется телефонограмма. В ней изложена текущая обстановка и дальнейшие действия.

 

Вместе с тем, Тряпицын опять не преминул бросить камень по поводу «пресловутого буфера»:

 

«Иркутск - Янсону, копия: Москва - Ленину. Вашу телеграмму № 9562 получили и должны сказать, что это сообщение для нас совершенно не ново, мы два месяца назад говорили вам, что японцы готовятся к захвату всего Дальнего Востока и что война с ними неизбежна, а также, что вы своим буфером предали всю Красную Армию Дальнего Востока, которая была настолько сильна, что могла бы ликвидировать японские войска, оставшиеся в Сибири. Сейчас японцы подходят к Николаевску с трех сторон: от Хабаровска, с моря, а также с Де-Кастри. Их силы, высадившиеся на Сахалине и в Де-Кастри, равняются 20 тысячам. Мы поставлены в необходимость уничтожить все имеющиеся здесь запасы пороха - десятки тысяч пудов, десятки тысяч снарядов и другое ценное имущество. Скоро сожжем радиостанцию и уничтожим за собой все. Население эвакуировано...Не думайте, что японцы откажутся от захвата, если вы объявите демократическую республику. Будьте уверены, что они будут бить рабочих и крестьян так же, как и при советской власти... Но вы опять повторяете такое приказание - создавать земский буфер. Помните, что это грубая ошибка и предательство, невольное, конечно, и мы не в силах будем выполнить приказание советского правительства - удержать Николаевск».

 

Из неё видно, что Тряпицын и командование Николаевского фронта трезво оценивали сложившуюся ситуацию и не питали иллюзий по отношению к японцам.

 

В ответ 30 мая из Благовещенска в Николаевск поступила телефонограмма следующего содержания, в которой член Амурского ревкома Б. Жданов сообщает подробную информацию о целях создания Дальневосточной Республики:

 

«Военная вне очереди. Командующему округом Тряпицыну». «Приказом командующего НРА тов. Эйхе, действующего под Читой, на имя тов. Дмитрия Шилова, Лазо, Серышева и Тряпицына, командование всех фронтов подчиняется ему. Политика Центра с японцами не воевать, делая им уступки, уничтожить все фронты. Рассчитывать на какую-либо реальную силу с нашей стороны вы не должны, для этого нет никакой физической возможности, и в этом наша трагедия. Японцы, между прочим, во всех своих переговорах и выступлениях подчеркивают ужасы Николаевских событий в марте, указывая на уничтожение мирного японского населения... Вы должны выступить с официальным заявлением перед китайцами и японцами, а также трудящимися округа о признании правительства Дальреспублики».

 

Что тут скажешь? Коллеги витают в облаках. Помощи от них ждать не приходится - своя рубашка ближе к телу.

 

Они в отличии от николаевцев полностью не владеют ситуацией, вспоминают Лазо, который давно погиб и готовят соглашение с японскими партнёрами - прямо аналогия минских соглашений 2015-2016 гг, те же уступки и бесперспективность.

 

Главное для них, чтобы николаевцы согласились на пресловутый «буфер» и покаялись.

 

Выполнять эти указания, как, кстати, и предыдущие, Тряпицын не стал.

 

Самое простое объяснение его поведения - личностные черты характера и сложность обстановки в низовьях Амура. Почти все оставшиеся в живых участники борьбы за власть Советов в низовьях Амура писали в своих воспоминаниях, что Тряпицын до середины мая 1920 года и после - это два совершенно разных человека.

 

В этом нет ничего удивительного. Тряпицын, Лебедева и многие другие руководители нижнеамурцев были людьми молодыми, верили в светлые идеалы, готовы были к самопожертвованию но, увы, столкнулись с прозой жизни. Более умудрённые жизнью товарищи, не спешили принести свои жизни ради общего блага. Их вполне устраивало настоящее положение, когда они из небытия взошли на вершины власти.

 

Столкнувшись с равнодушием, а местами предательством, оставшись один на один с навалившимися проблемами, видя, что никто не хочет помочь и всё приходится делать самому, Тряпицыни надломился и озлобился, ведь его цель - взятие крупного города и установления в крае Советской власти, противостояние японцам, жертвы среди товарищей - всё пошло прахом.

 

Впереди ждали позорный исход и бескровное поражение.

 

В подтверждении этого можно привести воспоминания бывшего заместителя председателя Сахалинского облисполкома О. Ауссема:

 

«Как только началась эвакуация, все резко изменилось. Изменился Тряпицын. Изменилась Нина. Почему? Есть только один ответ: психологическое поражение. Было два Тряпицына: один в период нашего триумфа.. .прекрасный организатор, талантливый военачальник, страстный революционный строитель, боевой товарищ в полном смысле этого слова. Этот Тряпицын прекратил свое существование, когда стало ясно, что войска врага обладают значительным превосходством и невозможно защитить Николаевск от японцев...Так многие поступали в подобных случаях. Он стал озлобляться и подозревать каждого, к кому проявляли симпатии массы. Он видел заговор и предательство во всем и вместе с Ниной кричал при каждой возможности: «Террор! Террор без жалости ко всем врагам советской власти! Мы никогда не сможем побить японцев, если будут враги среди нас».

 

Сам товарищ Ауссем, впрочем, тоже принимал активное участие в устранении контрреволюционных элементов.

 

Вот например документ за его подписью.

 

Документ выписан тому самому Рувиму Фраерману - будущему детскому писателю, написавшему «Дикая собака Динго или повесть о первой любви».

 

Самое поразительное, что в его книгах описывается Николаевск-на-Амуре до того, как его стёрли с лица земли красные партизаны.

 

Был он, между прочем, не просто рядовым, а одним из активных деятелей, комиссаром одного из партизанских отрядов, ушедшего из Керби в Якутск (возможно, это его и спасло от суда в Керби. Хотя, по большому счёту для «андреевцев» он являлся мелкой сошкой, вроде «Лимонадного Джо» из анекдота), отвечал за агитацию и имел мандат на «зачистки» населения.

 

Вообще, красный террор в Николаевске имел место. Его пик пришёлся на дни предшествующие эвакуации. А как иначе? Ждать удара в спину?

 

События 12-14 марта ещё оставались свежи в памяти партизан. В гражданской войне, особенно в Сибире и на Дальнем Востоке террор получил звериный оскал с обоих сторон, правда, белые лютовали больше и изобретательнее.

 

Свидетельствует генерал Гревс, командующий 10- тысячным американским корпусом в Сибири: «В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали, я не ошибусь, если скажу, что на каждого человека, убитого большевиками, приходилось 100 человек, убитых антибольшевистскими элементами».

 

Имеются ли факты, свидетельствующие, что по личному распоряжению Тряпицына уничтожались люди? Да, имеются. В архивах сохранилось очень много документов, указывающих на его прямую ответственность. Пример.

 

 

Данное распоряжение, без всякого зазрения совести со стороны исполнителей, было выполнено. Японцам аукнулось уничтожение перед приходом партизан, заключённых участников первых Советов Николаевска и парламентёров.

 

Помимо японцев, зажиточных жителей города подписавших петицию к императору Тайсё, лиц заподозренных в контрреволюционной деятельности, были расстреляны и несостоявшиеся заговорщики партизаны-коммунисты: Мизин, Будрин, его 16-летний сын Борис, Ковалев, Березовский, Кононов, Корякин, Иваненко.

 

Анархист М. Володин в своей статье «Трагедия Николаевска-на-Амуре», опубликованной в журнале «Анархистский вестник» (Берлин, 1923 год), так объяснял расстрел коммунистов: «Имея соответствующие директивы от уполномоченного ЦК РКП (б) В. Виленского, они (коммунисты) начали свою разлагающую работу в направлении «подчинения буферу» среди партизан и населения края, попытались подчинить вооруженные массы своему партийному центру. Вот почему коммунисты были расстреляны».

 

Ещё документ: «Мандат Пахомову. Срочно предписывается вам составить список лиц, надлежащих уничтожению. Революционная совесть ваша».

 

Или: «Мандат. Предъявитель сего Вольный командируется штабом Красной Армии Николаевского округа в район Амгуни для производства расследования, обысков и арестов контрреволюционных элементов. С правом производства расстрелов. Все сельские организации должны оказывать ему всемерное содействие и исполнять все его распоряжения. Тряпицын. Лебедева».

 

Обратите внимание на интересную формулировку в мандате: «революционная совесть ваша».

 

Эти слова, по крайней мере, предполагают, что правом лишать жизни человека наделяется психически здоровый, порядочный во всех отношениях человек, по справедливости вершащий суд. А если нет?

 

Я уже говорил ранее, что в партизанской армии Тряпицына было немало людей, которые при царской власти прошли школу уголовной каторги Сахалина. Многие из них затем занимали командные должности в партизанской армии, были в близком окружении Тряпицына.

 

Можно себе представить «революционную совесть» этих людей, не обременённых условностями морали и готовых поквитаться за старые обиды. Не случайно очень много невинных жертв среди мирного населения Николаевска на совести именно этих людей.

 

Обратимся вновь к Ауссему: «В это время Оцевилли-Павлуцкий получил поручение прекратить еженощное бегство буржуазии в нейтральный китайский поселок. Вот при этом-то «прекращении» и произошли первые расстрелы без суда. Произошли в самые последние дни нашего пребывания в Николаевске. Это последнее обстоятельство я особенно подчеркиваю. Эти расстрелы без суда, производимые кучкой бандитов, сгруппировавшихся около Тряпицына и Нины, имели место в течение нескольких ночей перед оставлением города, а отнюдь не были характерны для всего периода Николаевской коммуны, как это твердили японские и белогвардейские источники».

 

Получается, что благодаря близостью к командованию, подлые людишки под шумок решали свои меркантильные интересы.

 

Пользуясь неразберихой, возникшей в результате эвакуации и отсутствием должного порядка, в этот период в городе и окрестностях, помимо вынесенных ревтрибуналом смертных приговоров, начались необоснованные убийства мирных граждан партизанами-китайцами из числа бывших хунхузов, группой Биценко, «сахалой» (партизаны из бывших сахалинских каторжников).

 

Ротой «сахалы», состоящей по преимуществу из крепких мужиков, командовал, несмотря на юный возраст, 20 лет, сын служителя христианского религиозного культа, А.З. Овчинников, прибывший в марте с острова Сахалин вместе с группой около 70 человек.

 

К «сахале» относились также лица отбывшие каторгу на Сахалине и осевшие после неё на Амуре. Верша по «своим понятиям» революционную справедливость, именно они потом всё спишут на Тряпицына, а часть из них с умным видом будет заседать в суде 103-х.

 

Как уже говорилось выше, в последних числах мая были расстреляны заключенные в тюрьме пленные. Затем наступила очередь раненых японцев, находившихся в лазарете - всего 131 человек.

 

Были отданы приказы по выявлению контрреволюционеров в среде николаевской буржуазии. Составлены списки лиц подлежащих уничтожению. Трупы убиённых спускали в Амур.

 

При этом мужики злорадно приговаривали: «Отправились по вскрытой воде на рыбалках колья жопой забивать».

 

Это была откровенная месть за то, что творили калмыковцы в 1918 году. Многие красные партизаны, побывавшие в плену у белогвардейцев в так называемом «жёлтом вагоне смерти», где пытали, пороли и убивали очень жестоко, отыгрывались на «белых гадах» в застенках Николаевска.

 

Сын беглого политкаторжанина Кондрата Бровцева, Михаил, ставший в гражданскую войну комиссаром Красной гвардии, в своих записках вспоминал:

 

«Каждому, кому приходилось бывать или проезжать через станцию Хабаровск в период калмыковской диктатуры, бросался в глаза странный поезд, окрашенный в неприятный жёлтый цвет казачьих лампасов. Грязному воображению кровожадного вампира, взбудораженного и окрылённого мизерными успехами своего оружия в действиях против красных советских отрядов на Уссурийском фронте 1918 года, грезились грандиозные победы над предателями Родины - большевиками, в результате которых колесо истории должно повернуться в желаемую для Калмыкова сторону. Но судьбе угодно было положить предел большим замыслам авантюриста. А между тем жёлтый поезд Калмыкова время от времени курсировал от Хабаровска до Владивостока и обратно, «наводя» государственный порядок и спокойствие среди населения, не успевшего по разным причинам скрыться или просто предаваемого многочисленными провокаторами. Сторонники советской власти хватались калмыковцами и сажались в особый «вагон смерти». Это был обыкновенный арестантский вагон, иначе говоря, там прятались и зверски истязались бесчисленные жертвы казачье-буржуазной диктатуры...»

 

Узницей «вагона смерти» стала и женщина-комиссар А.П. Ким-Станкевич. Её долго допрашивали, пытали и, ничего не добившись, расстреляли. Начальнику боевой дружины Погодину палачи «прокололи кинжалом ладони рук, Марковцеву сожгли нос».

 

Ладно бы, террор происходил только по отношению к потенциальным противникам, так нет же. Владелица пароходов Друнина, красивая и обаятельная женщина, приехавшая по делам из Благовещенска в Хабаровск, не имевшая ни к белым, ни к красным никого отношения, имела несчастье понравиться начальнику юридического отдела Кайдаурову.

 

По наводке воспылавшего к ней вожделением, так называемого офицера, она была арестована. Калмыковец изнасиловал женщину, отобрал все драгоценные вещи и бросил в «вагон смерти».

 

Подобных примеров Бровцев приводит множество. Он, сам избитый, измученный многодневными пытками, чудом вырвался из цепких лап Калмыкова и без колебаний вступил в отряд Я. И.Тряпицына.

 

На Амуре красные партизаны, зная о жестокости белогвардейцев, применяли те же самые зверские методы пыток против так называемого контрреволюционного элемента, но тем офицерам, которые переходил на их сторону и не были замешаны в зверствах, они давали возможность искупить вину перед трудовым народом своим непосредственным участием в боях против белых и японцев.

 

В самой Японии ещё не успели отойти от разгрома Николаевского гарнизона. Истерия японской дипломатии после этого события, объясняется тем, что партизанская армия (по сути пехотный полк царской армии военного времени - 4063 человек по штату) сумела сделать то, что до неё в русско-японскую войну, как не старалась, не смогла сделать, достигшая к концу войны на данном театре боевых действий миллионной численности, регулярная русская армия, которой так и не удалось окружить, а затем уничтожить или пленить у японцев хотя бы полк. А здесь какие-то повстанцы нанесли хлёсткий удар по престижу и самолюбию империи.

 

Но беда, как известно, не приходит одна - от агентуры стали приходить недобрые вести об уничтожении в городе пленных и оставшихся в живых граждан страны Восходящего Солнца.

 

С таким варварством Япония (это им - привилегированной нации всё позволено) столкнулась впервые - а нас то, за что? Тряпицын устрашающе-показательной акцией своего добился - доселе мирная прогулка самураев по Дальневосточной земле обернулась для них большими жертвами, стоило призадуматься.

 

А пока шокированная Япония погрузилась в траур. После, когда японцы вошли в Николаевск и открылся весь масштаб трагедии, в Имперском парламенте Тэйкоку-гикай прошли многочисленные заседания. Правительство выступило с нотами протестами на международном уровне.

 

В докладе МИД Японии о последних днях Николаевска говорилось: «Большевики в Николаевске готовились к приходу японской экспедиции. Когда лед начал таять, они заблокировали вход в гавань баржами, нагруженными камнем. Все это для того, чтобы задержать прибытие основных сил экспедиции в Николаевск. Отряд Тамака достиг Мариинска 24 мая вместе с морскими экспедиционными силами. Это ускорило вторую бойню. Кровопролитие началось в полночь на 24 мая и закончилось 27 мая. Примерно сотни две японских жителей - мужчин, женщин и детей, которые уцелели в первой бойне, - были убиты».

 

Хочется напомнить - вероломное выступление японцев и спровоцировало все последующие события. Всего этого просто бы не было!

 

Японцы спокойно себе жили бы до открытия навигации, а затем могли благополучно вернуться на историческую родину. Так нет, захотелось им чужой землицы немного поиметь, вот и получили сполна. На чужой каравай - рот не разевай!

 

Кроме того, своими бездумными действиями они подписали смертный приговор не только себе, но и многим жителям города. Озлобленные партизаны припомнили им всё.

 

Командование партизанской Красной Армии перед уходом из Николаевска-на-Амуре разработало план его уничтожения - каменные здания были подготовлены к взрыву, а деревянные к сожжению, так же предписывалось привести в негодность крепость Чныррах.

 

По заданию штаба в период 20 - 27 мая 1920 г. составлялись списки городских построек, которые требовалось уничтожить в первую очередь. В деревянные дома, как жилые, так и служебные, завозились бидоны и банки с керосином, в каменные здания города для их подрыва были доставлены артиллерийский порох, снаряды и фугасы, всё это ждало своего часа. Уничтожение началось 31 мая 1920 года и продлилось до 03 июня.

 

Когда-то богатый, бурлящий жизнью приморский город - краса края, теперь переживал свой, отдельно взятый, апокалипсис. По нему, выполняя поставленную задачу, деловито двигались спецкоманды. Между прочим, уничтожение самых значимых объектов возлагалось на артиллеристов во главе с И.Т. Андреевым, как на наиболее подготовленных специалистов.

 

Казалось бы - им отдаётся сумасбродное решение диктатора-анархиста по уничтожению города, а ведь это их родной город . Однако, никаких сомнений по поводу правильности данного решения у них не возникло.

 

Отряд Андреева чётко следует согласно разработанной директиве - каменные здания взрываются, деревянные строения поджигаются, наиболее значимые военно¬инженерные сооружения крепости Чныррах методично взлетают на воздух. Таким образом, полученное задание, безо всяких споров, ими блестяще выполнено.

 

В городе то тут, то там вспыхивали, как спички деревянные строения, пламя от них жадно перекидывалось на соседние здания и в конечном итоге сильный ветер превратил Николаевск в огромный бушующий костер. Треск горящего дерева разносился по округе на несколько километров.

 

Дымовой смог чёрным саваном накрыл небо. Лишь мириады ослепительных искр кружились на его поверхности, оставляя причудливые следы...

 

Из показаний члена Петропавловского окружного суда Константина Александровича Емельянова. 37 лет «31-го и 1-го было слышно много оглушительных взрывов, которые мы приняли за бомбардировку города японцами; слышались также винтовочные выстрелы, из чего мы заключили, что идет бой. По ночам... небо было покрыто громаднейшим по размеру и силе заревом; ветер дул со стороны города и до нас доносился сплошной гул; дым застил окружающую нас местность и кругом падал пепел, а мы были не менее 9-10 верст от города. Когда мы бежали из города 24 мая, в городе оставалось еще довольно много населения.». (Лишнее свидетельство по поводу массового убийства населения - кто хотел, тот бежал - прим.) Почти два дня огонь пожирал город, оставив на месте Николаевска сплошное пепелище. Я. Тряпицын в информации сельским ревкомам сообщал об этом так: «Все население снизу из деревень и из города эвакуировано, и все деревни и рыбалки сожжены. Вывезено все продовольствие, в городе не осталось ни одного человека.Город весь сожжен, реальное училище, мастерская, электрическая станция и другие крупные здания взорваны, японцам остался один пепел. Не осталось от Николаевска камня на камне».

 

В баптистском журнале «Благовестник» №8, издававшемся во Владивостоке, под заголовком «События в Николаевске на Амуре с 15 мая по 31 июня 1920 года» описываются события из жизни общины непосредственно перед уничтожением города и сразу после этого.

 

Сей документ, практически, одно из немногих свидетельств в истинности которого не приходиться сомневаться.

 

Если его перефразировать, да простят меня верующие, на простой язык, то получится следующий рассказ от лица Степана Макаровича Болотова-Каменева: «31 мая около обеда началось выполнение задуманного адского плана: на окраине 1 -ой части города показались громадные клубы дыма, от которого в мгновение город погрузился в ужасную, не поддающуюся описанию картину. Под этим мраком, около часу дня, были освобождены из-под ареста наши братья и сестра...была такая радость!.. К вечеру, ожидая картину сплошного моря огня, мы выехали на окраину города, но в эту ночь пожар свирепствовал только в 1 -ой части».

 

Из евангельских христиан в городе оставалось 82 человека (37 взрослых и 45 детей), с ними также было 8 человек «неверующих, но слушающих слово Божие», старик и полоумный юноша.

 

Все эти люди расположились в двух домах на окраине города возле погоста.

 

«1 июня запылала вторая часть города. Вечером город представлял уже сплошное море огня. Утром, 2 июня послышались сильные взрывы, от которых наша хата дрожала. Взрывы продолжались целый день. Днём посетили нас прилично одетые конные военные, очевидно, начальство, которое нас строго спросив, почему мы не выезжаем и, получив от нас ответ подобный предыдущему, удалились...

 

Около 5 часов дня прошла артиллерия и пехота крепости. Об этом мы узнали из того, что хозяин хаты, в которой мы временно расположились, также служил в крепости и, отступая вместе со всеми прочими, зашёл, очевидно, последний раз взглянуть на своё жильё, или, быть может, хотелось ему сжечь, но видя такое множество скученных детишек, сказав несколько слов и напившись воды, удалился...

 

Стало темнеть... Дети уже спали... К хате подъехал разъезд и вызвал нас к себе... Расспрашивали почему мы не уезжаем. Другие же говорили: «Нечего с ними разговаривать, скорее расправиться и ходу. Мужчины направо, женщины налево». Третий же говорил: «Ничего подобного. Мужчины заходи в помещение, а женщины без детей, выходи. Ставим часовых кругом и зажигаем». Мы зашли в хату...

 

Одна из сестёр обратилась с просьбой пощадить детей. «Не наше дело. Женщины выходите» - говорил он. Когда они вышли, военные закрыли и заколотили дверь... Скоро наша хата запылала, оцеплённая кругом военными, державшими ружья на изготовку. Проснувшихся детей мы взяли на руки...

 

Молитва и плач чистосердечных детей были настолько трогательны, что наши сердца вздрагивали и невольно лились слёзы... Но у этих поджигающих и подкарауливающих нас людей, безусловно слышащих живые слова молитвы и детский вопль, сердца не дрогнули. Они продолжали выполнение своего плана...

 

Неверующего старика охватил ужас...он выбив окно, стал вылезать. Навстречу ему прилетели три пули и он затих. Другой неверующий, молодой человек, по нашему приглашению стал молиться...

 

Этот молодой человек, хотя и слабого рассудка, успокоился и молился с нами Господу... Мы смотрим на огонь, а его почти нет. Дом только дымится. Вдруг слышится стук, треск и нет окна. Оказалось, поджигатели таскали хворост, стараясь скорее усилить пламя огня... Хата переполнилась дымом, дышать стало трудно. Стена под самый потолок прогорела...

 

Дети же продолжали с большей ревностью молиться. Слышу, братья тоже молят о спасении от огня... Пламя снова стало утихать и стена только курилась. Вдруг услышали сильный треск с другой стороны хаты и мы уже подумали: ну наверное хотят покончить с нами, чтобы не мучились дети. На деле же оказалось иное. В выбитом окне показались братья: Тимофей, Степан и Владимир. Они вошли к нам и говорят: «Идёмте, все уехали, а нас послали спасать вас».

 

Мы вышли... пошли к братьям и там узнали, что главари зажегши нашу хату и оставив необходимое число людей для окарауливания нас, уехали к братьям в другой дом и там приступили к проделке того же что и с нами: женщин вывели, а мужчин с детьми закрыли в доме для сожжения. Закрытые для сожжения в другом доме помолившись Господу, стали петь.

 

Господь услыша чистосердечную молитву и вопль детей своих, разбил коварные сердца военных и разрушил их жестокий замысел. Они, обличённые Господом, вошли в помещение прося прощения: «Простите нас, что мы так жестоко поступили с Вами и вашими братьями. Жены ваши придут, о них не безпокойтись... Бегите, спасайте ваших братьев, если успеете». Таким образом, по великой любви и милости Божией, произошло избавление нас от огня».

 

Тряпицын во главе своего штаба и роты сопровождения покинул пылающий город 1 июня.

 

Вот его последняя телеграмма, отправленная в полдень:

 

 

 

 

 

А через два дня ушел последний партизанский отряд под командованием Стрельцова- Курбатова, именно с ним, по всей видимости и столкнулись члены баптистской общины. В этот отряд входили и артиллеристы Андреева, которым было поручено взорвать форты и орудия в крепости Чныррах.

 

Как видно, этот отряд экзекуцией не занимался. Он имел строго поставленную задачу и убийства мирных жителей в его планы не входили. Ну, не ушли люди вместе с партизанами, дело их, как говорилось - эвакуация дело добровольное. Верующих они не тронули. Зато постаралась группа зачистки или мародёры.

 

По некоторым сведениям, ими командовал Воробьёв П.Я., тот самый, что потом будет сначала заместителем председателя, а затем председателем суда 103-х.

 

Тряпицына в городе уже не было, соответственно, приказа на убийство оставшихся в городе, он отдать не мог.

 

Если бы такой приказ существовал, то баптистов перебили бы люди Курбатова, но они ушли своей дорогой. Даже, если предположить, что зачистка была возложена на «спецкоманду» Воробьёва и у них имелся приказ на уничтожение всех оставшихся в городе людей, им никто не мешал его не исполнить - над душой никто с наганом не стоял, да и кто потом проверит? Тем более, что Воробьёв местный, в городе его знали.

 

Зачем убивать сограждан, или соседи допекли, а может истинно православного смущали еретики-отступники?

 

Однако, он с какой-то маниакальностью отдаёт дьявольский приказ на сожжение ни в чём неповинных людей - мужчин и детей!!! Женщин, почему-то отделяют - захотели «попользовать?»

 

Впоследствии они все вернулись, правда порознь и некоторые со следами побоев. Наверняка насилие имело место. Воистину, только Божественное вмешательство предотвратило полномасштабную трагедию. Впрочем, об этом персонаже - Воробьёве, ещё поговорим.

* * *

 

Город умер. Его агония, неистово закрученная в красно-жёлтом вихре пламени, наконец-то прекратилась. Посреди всеобщего разорения, немым укором напоминая о прошлом, возвышалось мрачное нетронутое здание тюрьмы и как символ будущего, стояло, каким-то чудом сохранившееся, торговое училище.

 

Кроме того, на окраинах огненный демон пощадил 37 домов, среди которых 7 китайских фанз. Всё стихло. Лишь ветер перегонял, кружа с места на место, кучки золы, по его когда-то шумным улицам и площадям.

 

Погасли последние мерцающие огоньки на скорбных пепелищах. Они яркими искорками вознеслись в небо вместе с душами людей, проживавших здесь, строящих планы на будущее, любивших, смеявшихся и плачущих, которым теперь, впрочем, было всё равно - впереди их ждала вечность.... All Dead, All Dead...

 

Владивостокский белый журналист под псевдонимом В. Эч (В. Чиликин) прибыл в Николаевск спустя 10 дней 13 июля 1920 года.

 

В отчете об увиденном он живописно писал: «Повсюду, куда ни бросишь взгляд, были только руины домов, здесь и там виднелись трубы зданий - высокая труба электростанции, наполовину затопленные суда. ..Из всех зданий города сохранились лишь торговое училище и тюрьма. Жителей почти не видно. Никому из нас никогда бы не пришла в голову мысль о том, что город можно так разрушить».

 

Впрочем, с уничтожением «всего Николаевска» партизанами не всё так однозначно, как кажется на первый взгляд.

 

Вот о чём свидетельствует бюллетень, опубликованный японским военным министерством в газете «Владиво Ниппо», переданный в редакцию из провинции Фукабаси 16 февраля 1920 года. «Начиная с прошлого месяца, большевистские войска в окрестностях г. Николаевска постепенно увеличивали свою мощь и в конце концов окружили город Николаевск 30 января они атаковали форт Цинцирафу (Чныррах), который заняли, вслед затем они начали атаку против нашего (японского) цинцирафского отряда, выделенного из состава гарнизона порта Николаевск. В конце концов наши японские казармы были разрушены артиллерийским огнём. 6-го февраля отряда сам сжёг казармы!!! (т.е. сожгли собственно японцы!) оказавшись вынужденным присоединиться к гарнизону порта Николаевска».

 

Кроме этого, невозможно оспорить факт сожжения японцами партизанского штаба и около двадцати домов, в которых засели партизаны. Их выкуривали оттуда огнём и свинцом.

 

Как впрочем, и партизаны выкуривали японцев во время событий 12-15 марта, спровоцированных самими самураями, когда, пожираемые огнём, погибли ещё несколько зданий. Таким образом, часть города сгорела по вине японцев.

 

Участь Николаевска едва не постигла и другой крупный город края - Благовещенск-на-Амуре.

 

В ожидании летнего наступления (1920) японцев, на примере николаевцев, благовещенский Ревком, в большинстве состоящий из коммунистов Трилиссера, Жданова, Яковлева, Шилова, Боровицкого и других, тоже разработал план по взрыву всех каменных зданий города и эвакуации населения. Благовещенск уцелел лишь случайно.

 

Как видно из этого - методы у большевиков и прочих революционеров были одни и те же. Указывая на это, один из сочувствующих Тряпицыну написал: «Автор не обвиняет амурских коммунистов, он только подчёркивает то лицемерие, с каким они впоследствии отнеслись к судьбе Тряпицына и Нины, с которыми имели общие идеалы, к осуществлению которых стремились одинаковыми способами».

 

Жук-Жуковский в своей работе 1922 г «Н. Лебедева и Я. Тряпицын», изданной в Чите, писал: «Ревштаб мыслил уничтожить в городе только большие каменные постройки, чтобы ими не воспользовались японцы. В уничтожении же города вообще главное участие приняли провокаторы и хулиганы-белые...

 

С точки зрения беспощадной борьбы с классовым врагом, с точки зрения социалистической революции и самозащиты трудящихся этот поступок не только нужен, но он необходим и целесообразен. Это высшее проявление революционного героизма, ибо там, где гибнут тысячи жизней, где свищут вражьи пули и льется горячая кровь - можно ли сожалеть о нескольких сотнях разрушенных построек, созданных руками самих же трудящихся, которые в опасный момент могут быть использованы врагом против революции и свободы? Лес рубят - щепки летят! Николаевск времен партизанщины для России - это Париж времён Коммуны для Франции!»

 

В заключение, можно сказать - командующий партизанской Красной Армией Я.И. Тряпицын, не занимался самодеятельностью или «диктаторской прихотью сумасбродного анархиста», а чётко следовал указаниям Советского правительства.

 

В совместном обращении председателя СНК В. И. Ленина и председателя ВЦИКа Я.М. Свердлова от 2 июня 1918 года, предлагалось всем местным Советам в случае нашествия неприятеля поголовно истреблять тех, кто оказывает содействие врагу.

 

Кроме этого обращение требовало от Советов при подходе врага вывезти все ценное, а все, что не будет вывезено, уничтожить.

 

У нижнеамурцев была копия этого обращения.

 

Всё, о чём в нём говорилось ими было исполнено - потенциальные пособники белогвардейцев и интервентов уничтожены, всё ценное вывезено, сам город уничтожен.

 

Теперь последним отступавшим из Николаевска, отрядам Тряпицына и Стрельцова-Курбатова, из-за того, что водный путь заблокирован японцами, оставалось совершить через тайгу пеший переход в посёлок Керби.

 

Сергей Тимофеев,

Санкт-Петербург.

(Продолжение «Нижнеамурская голгофа. Поиски истины» следует)