 |
| Владимир Иванов-Ардашев и Алла Сумская (Пермякова) |
| |
Хабаровский клуб «Краевед» при Дальневосточной государственной научной библиотеке - объединение авторитетное, и веерной рассылке электронных сообщений оттуда привыкли доверять, но когда пару дней назад вдруг обнаружилось, что к сообщению о предстоящем заседании клуба, посвященном вопросам экологическим, вдруг добавилось что-то постороннее и не по теме, многие недоуменно пожали плечами, а это еще что такое?
Оказалось, что каким-то неведомым образом к электронному письму, ранее отправленному многим краеведам, вдруг добавилась пространное сообщение, автор которого, Алла Георгиевна Сумская, дочь бывшего эмигранта и переводчика Георгия Георгиевича Пермякова, ныне покойного, решила дать достойную, по ее мнению, отповедь историку и писателю Владимиру Иванову-Ардашеву, автору многих книг о «русской Маньчжурии».
И особый гнев у нее вызвала очередная книга этого известного автора, чьи статьи публикуются не только в России, но и за рубежом, получив немалый резонанс. Книга называется «И останется Слово», и автор ее любезно подписал Алле Георгиевне, надеясь на внимательное прочтение.
Но реакция дочери бывшего эмигранта оказалась бурной, и она назвала страницы, посвященные отцу, чей столетний юбилей будет отмечаться в ноябре, «пасквилем», хотя сам Георгий Георгиевич называл письма Владимира Васильевича безукоризненными, с литературной и архивной точки зрения. И вот какая неожиданная «благодарность».
Конечно, можно было бы не обращать внимания, по моему мнению, на импульсивную даму с ее сумбурными обвинениями, но дело в том, что Алла Георгиевна выбрала «фейковый» вариант общения с читателями, как это нынче называется в интернете, и подставила клуб «Краевед», чей электронный адрес для веерной рассылки использовала без спроса, невольно, или специально, втянув краеведов в скандальную дискуссию.
А ведь чего проще опубликовать это письмо, пусть даже разгневанное и с опровержением, на сайте «Дебри-ДВ», который к памяти Георгия Георгиевича Пермякова относится уважительно и не раз публиковал статьи об этом интересном, хотя и противоречивом человеке. Но, к сожалению, Алла Георгиевна выбрала иной путь.
Поэтому писатель с двойной фамилией и решил предложить вниманию читателей фрагмент своей книги, вызвавший гнев у госпожи Сумской (Пермяковой).
Речь идет о переписке со старейшим в то время российским писателем и также бывшим эмигрантом Валерием Юрьевичем Янковским, которого Пермяков, похоже, цинично оскорбил, а потом вроде как даже пытался задобрить в письме, но тот не простил и оборвал всякую переписку.
Также неоднократно хотел прервать переписку с Пермяковым и Иванов-Ардашев, поскольку письма старика зачастую, на его взгляд, были хамскими, но будучи человеком терпеливым и опытным литературным исследователем, все-таки откликался, а саму переписку сохранил, систематизировал и опубликовал с небольшими сокращениями, поскольку не все реплики можно было публиковать.
И письма Пермякова, собранные в книге «Эхо Русского зарубежья», разлетевшейся по многим странам, по-своему интересны, ведь это воспоминания очевидца «русской Маньчжурии», пусть даже злого, но и ему автор книги в чем-то симпатизировал и даже стал «адвокатом», чего дочь Пермякова постаралась не заметить.
Итак, фрагмент «опальной» книги «И останется Слово».
Не мешало бы опубликовать для сравнения и письмо Аллы Георгиевны, но поскольку на сайт «Дебри-ДВ» свое творение она не высылала, то пусть сама и обращается с таким предложением. А пока свое гневное письмо госпожа Сумская (Пермякова) рассылается «пиратским», «фейковым» способом, что уже вызвало недоумение в клубе «Краевед», ведь так можно прикрепить к чужим письмам и рекламу, и призыв к безобразиям...
В.И.
* * *
Когда оживают письма
А теперь о моих письмах Валерию Юрьевичу Янковскому, также представляющих интерес для исследователей.
Писем от моего удивительного собеседника я получил около шестидесяти, разделил на две части, по три десятка в каждой, и подарил: первую часть - Государственному архиву Хабаровского края (ГАХК), где имеется мой личный фонд Р-2204, и Приморской государственной публичной библиотеке имени Горького, где также открыт мой личный фонд.
Первая часть переписки уже опубликована, вторая ждет своего часа. Мог бы подарить и копии своих писем В.Ю. Янковскому, но при его жизни считал это преждевременным. И когда семь лет назад Валерия Юрьевича не стало, вдруг обнаружил, что мои книги с автографами разлетелись по частным коллекциям. Одна обнаружилась даже в Шанхае. И я не только не осуждаю новых владельцев, но даже благодарен им, что хранят частицу былой переписки и надеюсь, что мои письма, адресованные писателям-эмигрантам, также будут внимательно изучены.
Пока же предлагаю фрагменты своих писем В.Ю. Янковскому, чтобы лучше понять, что же нас тогда волновало:
«19.07.2009
Дорогой Валерий Юрьевич!
За предыдущую неделю отправил Вам несколько бандеролей и писем, которые этакой стайкой перелетной должны приземлиться во Владимире <...>.
А теперь о более интересном. Получил недавно письмо от знакомой женщины, исследовательницы Русского зарубежья. Она поинтересовалась, знаком ли я с автором книги «Снился мне город…» профессором А.П. Катковым, заодно обмолвилась, дескать, а вот у него в книге о переводчике Г.Г. Пермякове написано несколько иначе, чем у Вас, в смысле более восторженно. Я тут же набросал ответ, что да, ведь они же были друзьями по Харбину.
При этом не стал добавлять, что, вообще-то, был удивлен книжным панегириком профессора, ведь до этого, в беседах, он довольно скептически отзывался о деяниях Пермякова и даже называл его пижоном и не ахти каким смельчаком. Помните случай с подвыпившим работягой на хабаровском пляже, когда наш «культурист» Пермяков стал звать на помощь: «Леша, он меня кусает!» и подоспевший Катков, хотя и был пониже ростом, тут же выручил вальяжно развалившегося в шезлонге приятеля, искупав пьяного обидчика в Амуре. Об этом я сообщал Вам пару лет назад.
Не стал бы и вспоминать об этом курьезном случае, мало ли с кем не бывает, но письмо задело за живое. Набросал ответ, который, как мне кажется, будет интересен и Вам, ведь речь идет об архивных изысканиях. Что-то уже сообщал Вам, дорогой Валерий Юрьевич, что-то говорю впервые. Надеюсь, Вы не осудите меня за это невольное обращение к памяти Пермякова. Высылаю Вам копию письма, разумеется, вычеркнув имя моей уважаемой собеседницы. Думаю, что такое письмо имеет право на существование…
С глубоким уважением
Владимир Иванов (Ардашев)».
Копия письма:
«16.07.2009
Уважаемая NN! (сейчас можно назвать имя моей заочной собеседницы - Елены Петровны Таскиной (Кирилловой), бывшей харбинки и авторитетной исследовательницы «русской Маньчжурии». - Прим. авт.).
Вы уж простите, что в спешке даже не набросал Вам коротенького письма, а лишь отправил книжку с автографом, теперь постараюсь хоть что-то сообщить, ответить на Ваши вопросы. Вы спрашиваете, знаком ли я с профессором Алексеем Пантелеймоновичем Катковым? Да, уже немало лет. Человек он порядочный, ушедший с головой в тренерскую работу. А поскольку и я когда-то занимался бегом на длинные дистанции и вырос в офицерском доме, где было немало именитых спортсменов, то и разговоры у нас с профессором были в основном об этом, то есть о спортивном прошлом русского Харбина.
О своей будущей книге «Снился мне город…» Катков рассказывал не раз, спрашивал, где и как ее лучше издать, говорил и о Пермякове. Они были друзьями. Считаю, что Пермякову повезло на такого земляка, опекавшего его не только по роду службы «в органах», но и в силу добрых воспоминаний о Харбине. Да, Катков, хотя и был моложе, являлся чем-то вроде «доброго ангела», уберегавшего Пермякова от неразумных поступков. А то, что Георгий Георгиевич был горазд на опрометчивые, если не сказать глупые выходки, известно многим. К сожалению, и мое знакомство с архивными документами БРЭМа лишь подтверждает это (БРЭМ - «Бюро по делам русских эмигрантов в Маньчжоу-Го». - Прим. авт.).
Не хотелось бы цитировать эти записки, собранные самими же эмигрантами и отнюдь не для советских спецслужб, но портрет «тамошнего» Пермякова весьма неприглядный: слабый ученик, плохое поведение, любил изобретать «острые» предметы, которые «втыкал» в своих же одноклассников. После одного такого «втыкания» грянул скандал, и Георгия выгнали из гимназии имени Достоевского, которая, как Вы знаете, считалась лучшей в Харбине. Потом сжалились и пристроили в другую гимназию.
История эта запомнилась, и когда, повзрослев, Пермяков пришел к своей бывшей директрисе за рекомендацией, чтобы устроиться в фирму Бринеров, та вежливо, но твердо отказала. И это, я думаю, переполнило чашу амбиций красивого и самовлюбленного парня, к тому же из бедной и неблагополучной (особенно по линии дяди) семьи. После чего и произошло удивительное превращение слабого ученика в знатока китайских иероглифов.
Вы ведь, NN, наверняка знаете, что круг общения тогдашней творческой молодежи был весьма неоднородным: были и дети богатых родителей, были ребята победнее, но подающие надежды, а были и такие, у кого ни таланта, ни денег, один лишь гонор. Вот к этим, последним, и относился Пермяков. И я думаю, а если бы он тогда устроился в богатую фирму Бринеров, глядишь, и остепенился бы, разбогател, уехал бы позже в Америку либо Австралию. Но вышло по-другому…
И это «по-другому» выглядело так. В советском консульстве, конечно же, работали неглупые люди, сумевшие понять «непризнанного гения» и взявшие его под свою опеку. Более того (и я в этом уверен) успехами в китайском языке Пермяков обязан великолепной методике преподавания - вначале одним «пьяницей-эмигрантом», которого он потом же и обгадил в своих воспоминаниях, а затем и людьми из консульства.
В то время, замечу, японские спецслужбы (и об этом есть публикации) были поражены, что, казалось бы, в «дикой» большевистской России вдруг нашлись знатоки восточных языков, с легкостью понимавшие их «секретные» разговоры в эфире. А ведь до революции российская школа востоковедения была одной из лучших в мире, и не все специалисты покинули страну.
Поэтому никаких особых заслуг в ускоренном овладении «китайской грамотой» у Пермякова нет: просто повезло с учителями, да и сам он с яростью решил доказать свою «уникальность». И этот период сотрудничества с советским консульством в Харбине, как мне кажется, был самым счастливым в биографии Пермякова. Ибо тогда в нем нуждались, он чувствовал себя востребованным. И немало сделал, как информатор.
А вообще тема сотрудничества харбинских эмигрантов с советской разведкой до сих пор почти неизвестна. В августе 1945 года инстинкт самосохранения тамошних русских и их симпатия к былой отчизне сыграли большую роль в бескровном взятии Харбина. Разумеется, Харбин взяли бы и так, но когда за пару дней до подхода Амурской военной флотилии сотни хорошо организованных россиян, возглавляемые людьми из консульства, берут власть в свои руки… это называется блестяще выполненной операцией. Но лавры «освободителей» достались военным морякам, искренне верившим, что именно они и освободили Харбин.
И эта «забывчивость» официальной науки и пропаганды многие годы угнетала бывших харбинцев, а уж таких, как Пермяков, в особенности. Тут ему можно посочувствовать. Не думаю, что он был главной фигурой среди молодых парней, помогавших советскому консульству, но и он участвовал в этом деле.
И тут я позволю себе вывод, к которому шел многие годы. Еще задолго до знакомства с Пермяковым удивлялся, как человек с таким знанием восточных языков не сумел сделать карьеру в МИДе, КГБ или хотя бы в редакции иновещания, как те же Неверов и Огородников. И вот, думаю, почему.
Разумеется, кадровики в упомянутых выше учреждениях были людьми опытными, наблюдательными, и когда отпала необходимость в таком болтливом, неуправляемом и вспыльчивом человеке, как Пермяков, да еще с манией величия, ему просто пожали руку, поблагодарили и отпустили восвояси. И он почувствовал себя глубоко оскорбленным, пытался что-то доказать.
А потом… пришел страх, за который грех осуждать, ибо многие, кого он знал по Харбину, оказались за колючей проволокой. И тогда он начал «чудить», как не раз говорили (и почему-то с усмешкой) мои собеседники.
То есть сидел неделями на коленях лицом к стене, медитировал и учился аж восемь лет «по особой программе» английскому языку в пединституте. И плел, плел небылицы. Играл, одни словом. И эта игра в буддистского монаха и прочие чудачества, когда он «для наглядности» просил школьников подвешивать его за ногу на дереве, чтобы показать, как в старину китайцы пытали пленных, я думаю, было всего лишь уловкой, попыткой обмануть «органы», которые и так махнули на него рукой.
Со временем, благодаря прессе, возникла легенда о «загадочном» Пермякове, якобы общавшемся с Рихардом Зорге и бывшем чуть ли не главным переводчиком при экс-императоре Маньчжоу-Го Айсингеро Пуи. С императором он, допустим, общался, и этому есть фотодокументальные подтверждения, но был далеко не главным при монаршьей особе в хабаровском лагере для японской военной элиты.
Поймите меня правильно, NN, я ни в коей мере не хочу умалять заслуг Пермякова, отношусь к нему даже с некоторой симпатией, поскольку для краеведения он сделал немало, но истина дороже. И будь Георгий Георгиевич проще и не таким злым и высокомерным к окружающим, наверное, не было бы и ответной реакции.
А то в Хабаровске уже давно есть и другое мнение, дескать, лгун этот Пермяков, ни хрена у него не было! А вот это неправда. Было и очень многое. Вот здесь я скорее «адвокат» Пермякову. И, конечно, постараюсь, чтобы мнение о нем у читателей сложилось более взвешенное, может даже и сочувственное, пришлю, если не возражаете, публикации других авторов.
Если сочтете нужным, можете использовать это письмо в своих публикациях, ссылаться на него. Я со временем постараюсь более подробно рассказать о Георгии Георгиевиче Пермякове, хотя он далеко не главный в моих очерках. Если будут вопросы по этой или другой теме, пожалуйста, спрашивайте, а то у меня, признаться, было мнение, что Вы очень заняты и не желаете отвлекаться на всякую «лирику».
Всего доброго.
Уважающий Вас Владимир Иванов (Ардашев).
P.S. Не знаю, пригодится ли Вам, Валерий Юрьевич, это письмо, но мою версию участия молодых русских харбинцев в тогдашних событиях можете использовать, как сочтете нужным. Мне очень дорого Ваше мнение <…>.
Видимо, придется еще не раз возвращаться к этой теме. Я имею в виду сотрудничество эмигрантской молодежи с советским консульством. И вообще к темам, прежде замалчиваемым, либо показанным однобоко. Без этого «русский Харбин», к которому я отношусь с большим уважением, будет выглядеть просто лубочной картинкой. Словом, тема мужская. Не для наших милых женщин-исследовательниц, хотя и отношусь к ним с симпатией. Поэтому и решил выслать именно Вам, Валерий Юрьевич, кое-что из своих заметок. Если надумаете их сохранить и передать в Фонд Янковских или другой архив, буду благодарен, ведь это - часть моей исследовательской работы. И дань памяти.
Всего Вам доброго.
Думающий о Вас с уважением и благодарностью
Владимир Иванов (Ардашев)».
Из книги: Иванов-Ардашев В. В. И останется Слово. На краю книжной галактики. Записки публициста. - Хабаровск: КГНБУК ДВГНБ Ред.-изд. центр «Дальний Восток», 2017. - 208 с.
* * *
Мы нашли письмо Сумской (Пермяковой) Аллы Георгиевны и публикуем его ниже:
Комментарий на книгу «И останется Слово»
[Сначала письмо Г.Г. Пермякова В.В. Иванову-Ардашеву из семейного архива]
«Дорогой ВВ! Была Россия, мудрая, честная, смелая. Немецкий генштаб задумал покорить Россию и начал план «революция». Суть плана: подкарауливать простаков и внушать им, что революция спасет Россию от бед. Лабухи клюнули и с помощью немцев установили свою власть на немецкий лад и приказали русичам заняться самоубиением. Так, умнейшая часть России попала заграницу, а оставшиеся погибли в пекле мясорубки.
И вот в Хабаровск, пьяный и малограмотный, приезжает русский самородок, академик, патриот, человек, знающий 8 языков, труженик, разведчик, умеющий делать вид, что он пьет, знаток Китая и Японии. Он пишет интересно, так как заграница не купит книгу, если она написана нудно. Как пишут у нас почти все партийные писатели.
Он привез «Дочь маршала» - полный разгром, нет идеи, погоня за ложной занимательностью и др. Всеволод не унывает, пишет книги о Китае, тут их громят, Москва выручает.
После Москвы тискают и у нас. Пишет о Пушкине - разгром, но Москва, в частности Кирилл Семенов - за, книга выходит и у нас переиздается. Наши пьяницы - члены союза. Лодыри и малограмотные, Всеволода ценят только за то, что он алкашам занимает деньги безвозвратно. Они не понимают глубины, для этого надо иметь настоящее образование.
Писать о Всеволоде должен интеллигент, знаток жизни, чистый человек, труженик, человек, который понимает величие Всеволода, величие его таланта и колоссальный объем его знаний.
Вы труженик, умеете писать интересно, но… образование у Вас малое. Я закончил два очных вуза и учился в двух заочных, которые не закончил. И я знаю, что заочное образование - это не свеча, а только ее фитиль. Это надо помнить. Автор, который пишет о Всеволоде, должен убрать вон все блатное: девки, адюльтер, выпивки, нищету, малограмотность. Неудобно это в очерке о Всеволоде. Надо изучить его «Мемуары», а потом составить план и написать достойный труд, только православным языком и без зауми. Конечно, Вы сможете это сделать, но это требует времени. Надо взять время и затратить несколько месяцев тяжкого труда и дать Всеволода полной фигурой.
По Вашему письму. Пуи колосс, его интервью в Китае собирали не только группу корреспондентов, но и журналистов телеграфных агентств. Одно дело газета, другое дело телеграфное агентство, которое выписывает сотни газет. Фильм о нем прошел и идет с огромным успехом и ныне. Сужу по японским газетам 2003 года.
Никто не знает, что было с Пуи в СССР за период 20 августа 1945 - 1 августа 1950. Мой Пуи частично проливает свет на это. Это главное. «Альманах» дал мне мало места, поэтому сокращен текст. Вот будет книга, там я распоюсь.
Мелкие личности меня интересуют только как фон, как ткань, на которой вышивают великих людей. Да и любому человеку мелочь не интересна. Все-таки Наполеон, Черчилль, Сталин, Ленин, Хрущев, Рузвельт, Рэйгэн, Риша Пехлеви, Елизавета Вторая нам не интересны, а мемуары: Семенов, Гондатти уже не так важны. Фото воинов-китайцев видел, восхищен.
Нельзя Всеволода давать в цепи ваших знакомых, Всеволод, простите, крупнее Вас, поэтому походя о нем нельзя. Но конечно вы, как личность и Ваши друзья некрупного масштаба, тоже кому-то интересны. Я за свободу слова, каждый должен напечатать все, что он захочет… соответствующим тиражом.
Жалуетесь на одиночество. У Вас стройная молодая фигура. Надо сбрить старческую дряхлую бороденку, и стать молодым человеком со стройной фигурой. Тогда Вы найдете подругу на 15 лет млаже, и не будет одиночества. «Борода - эмблема рогоносца», - говорят французы. Это надо помнить.
Кстати, правильнее писать «чинь», император «чинь».
Очень рад, что автор фильма для науки. Рад его успеху. Анатолию мой поклон. У Вас очень интересные материалы. Их надо послать в Англию или Японию, там они будут хорошо встречены. ВИИЭлмага у меня нет, берегу глаза, я до сей поры без очков.
Большое спасибо за прекрасный журнал «Турнэ». Красиво, разно, интересно, ярко, заманчиво. Я смотрел, жена смотрела, дочь смотрит. И все восхищаются и мечтают.
Буду кончать. Итак, серьезно, на пять, надо писать о Всеволоде, без водки, дураков и бабешек. Поработать не один месяц. Не забудьте, что Франция перевела его «Черные люди» на родной язык.
Не согласен, что литераторам интересны мелкие люди. Это что-то новое. Вы считаете, что Айсингеро Сяньцзы выше Пуи, не согласен. Кстати, есть стиль лаконичного письма, возьмите Лонга и его «Дафнис и Хлою». Или «Одиссею» или… можно перечислять без конца.
Кстати, Ремизовский выпустил книжку стихов, интересную, веселую и умную. Наша семья читала и порой смеялась, они остроумны…
Пишу «Замок смерти», разведка, для «Рубежа», 2004. Это 731 и 100 отряды японцев в Маньчжурии. Сюжет перелопачивал … 22 раза. Кажется, нашел нужное. Будет интересно. Паки, кончаю. Спасибо за подарок, за хорошие письма, за умные мысли, за беззлобие, даже за эксцентричность, малые людишки важнее больших.
С прошедшими праздниками и наступающим Крещеньем, 19.1.
Ваш, с любовью Г. Пермяков
12.1.04»
В марте 2017 года я, Алла Георгиевна Пермякова (Сумская), на одном из заседаний клуба «Краевед» в научной библиотеке Хабаровска получила в дар и с подписью книгу Иванова-Ардашева «И останется Слово», автор сказал мне, что в книге есть материал о моем отце - Г.Г. Пермякове.
В трамвае, по дороге домой, открыла указанную страницу и была… мягко говоря, ошарашена. Если передать одним словом, то кроме слова «пасквиль» как-то на ум ничего не приходит.
Перечитала, не веря собственным глазам, несколько раз. Ясно невооруженным глазом, что автор мстит за что-то, может за уязвленное самолюбие.
Автор пытается откусить от пирога кусок побольше, но явно может отщипнуть только крошки, это же касается и замаха на колосса Всеволода Никаноровича Иванова (мне посчастливилось сидеть у него на руках), которого мой отец знал с детства, так как он был другом деда - Георгия Никитовича Пермякова.
Позвонила дочери и прочла выдержки, та была поражена не меньше, скинула по электронке друзьям и знакомым, знавшим отца многие годы. Все в шоке.
Мы решили написать воспоминания об этом удивительном, экстравагантном человеке, обладающего феноменальными способностями и знаниями ученого-энциклопедиста.
А я решила прокомментировать написанное господином Ивановым-Ардашевым.
Стр. 163. Иванов-Ардашев В.В. И останется Слово.
…получил недавно письмо от знакомой женщины, исследовательницы Русского зарубежья. Она поинтересовалась, знаком ли я с автором книги «Снился мне город…» профессором А.П. Катковым, заодно обмолвилась, дескать, а вот у него в книге о переводчике Г.Г. Пермякове написано несколько иначе, чем у Вас, в смысле более восторженно. Я тут же набросал ответ, что да, ведь они же были друзьями по Харбину. При этом не стал добавлять, что, вообще-то, был удивлен книжным панегириком профессора, ведь до этого, в беседах, он довольно скептически отзывался о деяниях Пермякова и даже называл его пижоном и не ахти каким смельчаком. Помните случай с подвыпившим работягой на хабаровском пляже, когда наш «культурист» Пермяков стал звать на помощь: «Леша, он меня кусает!» и подоспевший Катков, хотя и был пониже ростом, тут же выручил вальяжно развалившегося в шезлонге приятеля, искупав пьяного обидчика в Амуре. Об этом я сообщал Вам пару лет назад…
Комментарий:
Отец был известным спортсменом и культуристом без кавычек, получил первый приз в конкурсе на лучшую мужскую фигуру Харбина в 1937 году. Очень гордился этим, поскольку далось это большими многолетними тренировками.
Он занимался многими видами спорта, перечислю лишь некоторые: академической греблей, прыжками в воду, плаваньем, теннисом, бегом, прыжками в длину и с шестом, был чемпионом Харбина, а позже Китая в конькобежном спорте, был профессиональным боксером, кроме того владел массой приемов самозащиты и кэтчем.
Один раз его знакомый решил подшутить и за рекой Сунгари подкрался сзади и набросился на отца, отец мгновенным приемом перебросил его через спину, подумав, что это хунхуз.
В то неспокойное время за рекой и нападали, и стреляли, пропадали люди. Молодой человек потом очень долго лечился, чуть не оставшись инвалидом.
Это произвело очень тяжкое впечатление на отца, он много лет с сожалением вспоминал о своей горячности.
Отец был импульсивен и вспыльчив по характеру, быстро принимал решения. Я была свидетелем этому десятки раз. Предположить, что он был трусом просто смешно.
Всегда заступался за женщин, если в транспорте, на улице или в общественном месте кто-то из мужчин вел себя неподобающе. Причем не имело значения была ли это группа людей или один хулиган.
Его знали, уважали и побаивались все хулиганы в нашем районе. Поэтому, причина не в трусости, а в нежелании нанести вред работяге, не рассчитав силу. Отец не раз уходил от конфликта, так как спокойно мог убить одним ударом и сесть в тюрьму потом.
Мама часто вспоминала случай, когда в молодости они с отцом летним вечером прогуливались по одной из боковых улиц центра Хабаровска (улицы старого Хабаровска мало чем отличались от села - частные дома или деревянные двухэтажные бараки, свиньи в сараях, огороды, деревянные тротуары).
Неожиданно из-за забора выскочил пьяный мужик с большой доской, из которой торчали гвозди. Вся улица замерла и попряталась, отец скомандовал матери идти дальше, как ни в чем не бывало.
Мама говорит, вся трясусь, но иду, как сказано. Когда оставалось несколько метров, отец одним рывком сорвал с себя шляпу, выбежал вперед и ударом головы под дых дебоширу сбил того с ног и вырубил. Затем он надел шляпу, и они как ни в чем не бывало прошествовали дальше.
Тут со всех мест полез народ и стал кричать, что, мол, так ему и надо, наконец-то нашелся человек, который проучил дебошира. Оказывается, этот алкаш не один год терроризировал всю улицу.
Но самое интересное, что среди тех, кто все это наблюдал, был наш известный поэт Виктор Еращенко, он в то время был ребенком, позже он дружил с моим мужем и рассказал этот случай ему.
Этот поступок отца навсегда впечатлил Виктора и вызвал огромное уважение к силе, смекалке и быстроте реакции. Отец не раз рисковал жизнью в Китае и Монголии, говорил, что остался жив только благодаря тому, что не имел при себе оружия.
Далее фраза, что отец был пижоном. Я бы сказала, что отец был комильфо, франтом и убежденным дипломатом. Отец следил за весом и внешностью. Был всегда выглажен, подстрижен, чисто выбрит, всегда был в идеальной форме, последние лет 20 жизни не ужинал, чтобы не растолстеть. Соблюдал дресс-код, как сейчас бы выразились.
У него никогда в жизни не было ни одной купленной вещи - рубашки шились только на заказ, не говоря уже о костюмах и пальто. Всегда был при галстуке и в шляпе. Как огненный знак - стрелец, он любил носить светло-желтые рубашки и бордовые брюки.
Был удивительно чистоплотен, летом мог принимать ванну по 5-8 раз в день, не помню никогда никакого запаха от отца, что очень высоко ценила мама. Обувь всегда была идеально чистой и без стоптанных каблуков.
Это всегда выделяло отца из толпы. Он имел еще и хороший рост, на голову выше окружающих, это я хорошо помню с детства. Многих мужчин эти особенности наверняка удивляли и раздражали, а женщин восхищали, ведь в стране в послевоенное время мужчин не хватало, одевались бедно и во все черное.
Стр. 165-167. Иванов-Ардашев В.В. И останется Слово.
… О своей будущей книге «Снился мне город…» Катков рассказывал не раз, спрашивал где и как ее лучше издать, говорил и о Пермякове. Они были друзьями. Считаю, что Пермякову повезло на такого земляка, опекавшего его не только по роду службы «в органах», но и в силу добрых воспоминаний о Харбине. Да, Катков, хотя и был моложе, являлся чем-то вроде «доброго ангела», уберегавшего Пермякова от неразумных поступков. А то, что Георгий Георгиевич был горазд на опрометчивые, если не сказать глупые выходки, известно многим. К сожалению, и мое знакомство с архивными документами БРЭМа лишь подтверждает это.
Не хотелось бы цитировать эти записки, собранные самими же эмигрантами и отнюдь не для советских спецслужб. Но портрет «тамошнего» Пермякова весьма неприглядный: слабый ученик, плохое поведение, любил изобретать «острые» предметы, которые втыкал в своих же одноклассников. После одного такого «втыкания» грянул скандал, и Георгия выгнали из гимназии имени Достоевского, которая, как вы знаете, считалась лучшей в Харбине.
Комментарий:
То, что цитирует автор, не записки, а доносы в японскую жандармерию. Есть правдивые, есть основанные на слухах с искажением имен, есть и явно сделанные на заказ. Я читала их с большим интересом.
Автор забыл сказать, что в одном из доносов еще сказано, что Пермяков замешан в краже хоккейных клюшек. Сразу хочу сказать, что отец при всей увлеченности спортом, никогда не занимался хоккеем, нет ни одного фото или упоминания об этом в многотысячном архиве. Никогда не был и болельщиком хоккея. И зачем воровать клюшки, если он был из обеспеченной семьи, при этом очень порядочной и воровство просто не совместимо с характером отца и просто абсурдно.
Воровство всегда считалось одним из смертных грехов, а бабушки были очень набожны и передали свои нравственные ценности своим детям. Дедушка - Георгий Никитович - отец отца был известен своей исключительной честностью и щепетильностью в денежных делах.
Действительно, в одном из доносов сказано, что отца исключили из гимназии за изобретение чего-то острого. Но надо обратить внимание на дату исключения из гимназии - это 25 ноября 1933 года, а 24 ноября 1933 года отцу исполнилось 16 лет. Думаю, что нелепо делать выводы, опираясь на донос, состоящий их нескольких предложений. Автор мог бы сам спросить у отца о причинах исключения его из гимназии, ведь они были знакомы в последние годы жизни отца.
Почитать господина Ардашева, так отец был садистом, которого якобы терпели в лучшей гимназии города, откуда выгоняли даже если до директора дойдет слух, что такой-то курит. Полный абсурд. Отец действительно шалил, рассказывал о своих проделках много раз, но обходилось без ножей. Самым сильным «оружием» мальчишек была рогатка. Можно прочесть подробные воспоминания отца о своем детстве, очень интересно и увлекательно.
Из воспоминаний Г.Г. Пермякова о Тяньцзине, где он жил с 4 лет с 1921 года:
«Я читал и знал таблицу умножения с 4-х лет. С 6 лет я стал читать американские газеты, дело в том, что их использовали в магазинах вместо упаковки. Дома товар распаковывали, и газеты доставались мне, они были цветными, особо мне нравились комиксы.
Я жил в семье интеллигентов, с 1925 года хорошо и много читал, ко мне на итальянскую концессию ходили 3 учителя: русский офицер Иноземцев, готовивший меня по курсу гимназии, английская девушка Марблэн, китайский юноша, с которым мы учили китайский, гуляя по городу. Китайский я выучил хорошо, и вскоре стал у отца вместо переводчика - хорошо считал по-китайски и знал более 100 иероглифов».
Отец учился в лучшей эмигрантской гимназии имени Достоевского, хотя был советским подданным. Почему его взяли в гимназию? Дедушка дружил с Н.Л. Гондатти еще в России, затем в Тяньцзине, именно Н.Л. Гондатти способствовал тому, чтобы семья Пермяковых переехала в Харбин и помог снять первую квартиру в Харбине в 1927 году.
Отец читал, считал, рисовал, изучал английский и китайский с раннего детства. Дедушка определил отца в лучшую гимназию с классическим образованием, где Н.Л. Гондатти был попечителем, отец держал экзамен.
Из мемуаров Г.Г. Пермякова:
«В 1927 году летом я занимался с репетитором Ольгой Родионовной Депрерадович. Дочерью знаменитого Депрерадовича. Она готовила меня в гимназию. Был экзамен, мне сказали, что я гож в 5-й класс, хотя мне было всего 9 лет. Но отец пожалел меня и отдал в третий».
Отец всегда был первым учеником в своем классе и круглым отличником, они с дедом любили проходить гимназический курс по математике летом за две-три недели.
У отца была феноменальная память, я такую память встречала только три раза в жизни - у отца и его двух учеников.
Так вот советский подданный учился в эмигрантской гимназии, таких детей было немного. Учителя и классный наставник тоже были эмигрантами. Тогда было четкое деление на советских и эмигрантов.
Вот что рассказывает сам отец по поводу его исключения из гимназии Достоевского, и это полностью подтверждается письмом Елены Францевны Кудрявцевой - завуча гимназии, с которой отец потом в течение многих лет состоял в переписке. Вот что есть в моем домашнем архиве по этому поводу.
Из воспоминаний отца:
«Наш наставник Александр Гаврилович Никитин хвалил японского императора, т.к. был в прошлом лейб-гвардеец царской армии. Я его любил и полностью доверял ему, он вел у нас эстетику и рисование.
24 ноября 1933 года в день своего 16-летия я получил советский паспорт темно-вишневого цвета. На следующий день я пришел в гимназию и похвастался паспортом А.Г. Никитину, который был богатырем, ростом 190 см. Это было хуже красного платка быку, он ударом кулака чуть не расколол ясеневый стол, а на другой день я был исключен из любимой гимназии, которую основал Гондатти Н. Л. Николай Львович Гондатти и мой отец дружили, от был старше отца. Когда он приходил в РГИД, все в зале кричали «Ура!», мы его так и звали «Ура Гондатти».
Я был удручен, плакал, просился назад, но меня не взяли обратно. Приходили ко мне домой девочки из гимназии, они рассказывали, что весь класс просил, чтобы меня оставили и вернули, но классный наставник был категорически против.
Было сфабриковано «дело», об этом можно прочитать в ГАХК в личном деле ГГП, что ГГП якобы был замешан в краже хоккейных клюшек(отец никогда не занимался хоккеем) и изобрел нечто с летающими перочинными ножами и др. глупость.
По воспоминаниям отца «…инспектрисса гимназии Елена Францевна Кудрявцева, по - нашему освобожденный завуч. В гимназии дорогая плата, поэтому преподают там больше мужчины. В каждом классе свой освобожденный классный наставник.
7 лет я видел Елену Францевну, и все годы она была одинаково аккуратно причесана, подтянута, в пенсне, красиво и скромно одета, без единого волоска на одежде, в туго натянутых чулках, в жарко блестящей обуви. Она не бросалась в глаза, но постепенно мы все поняли, что она сталь в бархате.
Человек железной воли, женщина, которая никогда не устает, все помнит, все знает, строга, справедлива и красива, хотя ростом была ниже среднего. Мальчиков она называла «мальчик Батухтин!», а девочек - «девочка Цитович!». Меня она выделяла. Потом она приехала в СССР. Мы с ней много лет переписывались. Всю жизнь она воспитывала людей, воспитала и меня. Спасибо тебе, Елена Францевна… никогда тебя не забуду!»
Из письма Елены Францевны Кудрявцевой от 27.5.1967 г. к Г. Г. Пермякову:
«Через многие годы виднее ведь те ошибки, которые совершает человек. Вот и проглядела Жорку Пермякова, за которого следовало бы побороться, хотя бы (ради ) его же недюжинной жизненной хватки.
Пусть это было бы трудно при тогдашней ситуации. Сыграло то обстоятельство, что гимназия дышала на ладан (ведь ее захлопнули, при благосклонном участии Бюро в 1936 году) и все мы, учителя, тяжело переживали наступающую на нас беду.
Ну, а с другой стороны вижу, что все эти пертурбации в Вашей юности еще больше укрепили жизнеспособность и безусловно очень повлияли на формирование Вашего характера. Вы потрясаете меня обширностью своих знаний и интересов, считала и считаю всегда, что ученики должны перерастать своих учителей, иначе в мире не было бы прогресса»…. Из другого письма: «Последний раз Вы заходили ко мне в гимназию на Полицейской улице».
Стр 165. Иванов-Ардашев В.В. И останется Слово.
Потом сжалились и пристроили в другую гимназию.
Комментарий:
Из мемуаров Пермякова:
«Всю зиму 1933-34 гг. я с репетитором Дмитрием Николаевичем Берковым, бывшим русским офицером, готовился в другую гимназию. В апреле 1934 я стал учеником 9-го класса гимназии имени Марии Алексеевны Оксаковской. В 1935 году она умерла и ее хоронил весь город. Хоронил и я.
В 1936 году я окончил гимназию М. А. Оксаковской с медалью.
В эту зиму я стал популярным конькобежцем города, его чемпионом, обо мне писали в газетах и журналах, давали мои фото, и если я приходил в кино или куда-нибудь, то все на меня смотрели и узнавали. Поэтому в новом классе меня приняли как короля. Мальчиков всего было 13 со мной, девочек - 28, учились они отдельно. Это была раздельная гимназия.
Сразу после продажи КВЖД японцы еще не мстили Советам, я поступил на Востфак.
Я был одним из сильнейших студентов и многие ребята меня боялись, в 1936-38 годах я занимался боксом, прошел большой курс у знаменитого тренера-немца Зелика в ХСМЛ, а затем дрался за деньги на профессиональном ринге. Если на ринге я не блистал, то все же боксерское уменье при весе 73-75 кг весьма впечатляло студентов мужчин.
Летом 1937 году я прощался с Волей, готовясь к Большому Ученью, так как хотел стать Большим человеком. Планы у меня были великие. Я еще гулял за рекой, но уже начал учить японский язык по-настоящему, я знал его с детства, но без письменности.
Стал учить его по настоянию матери, которая ненавидела японцев, у бывшего консула России в Японии - Александра Сергеевича Троицкого, громадного мужчины с рачьими глазами, маленькими очками, весом кило на 130, пьяницы, стяжателя, издателя, методиста, но конечно знатока языка, женатого на француженке, отца красавца сына-распутника, заболевшего какой-то кожной болезнью лица.
Троицкий брал дешево - 3 доллара в месяц (9-10 рублей нашими). Курсы находились при школе Момояма, занятия шли трижды в неделю».
Стр. 165. Иванов-Ардашев В.В. И останется Слово.
История эта запомнилась, и когда, повзрослев, Пермяков пришел к своей бывшей директрисе за рекомендацией, чтобы устроиться в фирму Бринеров, та вежливо, но твердо отказала. И это, я думаю, переполнило чашу амбиций красивого и самовлюбленного парня, к тому же из бедной и неблагополучной(особенно по линии дяди) семьи. После чего и произошло удивительное превращение слабого ученика в знатока китайских иероглифов.
Комментарий:
Про устройство на работу в фирму Бринеров ничего сказать не могу, т.к. впервые слышу об этом. Твердо знаю, что отец очень много учился и поступил на китайское отделение института (Востфак) святого Владимира - «Ориенталку».
К какой «бывшей директриссе» пришел - не понятно, были директорами в гимназии имени Достоевского Фролов Василий Савельевич и в новой гимназии после смерти Марии Алексеевны Оксаковской ее муж Федор Евграфович Оксаковский.
«Про бедную и неблагополучную семью (особенно по линии дяди)» хочется сказать отдельно.
Родители отца прожили в браке более 40 лет и имели прекрасные отношения и любовь до самой смерти Георгия Никитича Пермякова в Хабаровске в 1957 году.
В гостях в «неблагополучной семье» бывали Николай Львович Гондатти, Всеволод Никанорович Иванов, Николай Рерих с сыном, маршал Блюхер с супругой и многие, многие другие известные и порядочные люди. Дружили ли бы они с неблагополучной семьей?
«По линии дяди» - у бабушки (матери моего отца) Прасковьи Трофимовны Пермяковой был двоюродный брат - любитель выпить и гонять жену, но при этом считался самым лучшим электриком Харбина, часто подрабатывал в Генконсульстве СССР гор. Харбина.
Что касается родных братьев бабушки, то читаем в воспоминаниях, газетах и сохранившихся в семье документах.
Из мемуаров отца:
«В 1921 году японские жандармы и белогвардейцы явились на главпочтамт Владивостока, где начальником почты был дядя по материнской линии Трофимов Игнат Трофимович, физически сильный и бесстрашный человек, он добровольно не отдал налетчикам ценности, печати и деньги, проявив при этом сопротивление.
Разъяренные японцы убили дядю Игната, облили керосином и сожгли его тело. Жестоко расправились они и с его женой Ниной, задушив ее дома собственной косой. Трофим Игнатьевич Трофимов был достойным сыном своего отечества и погиб на своем служебном посту, о гибели И.Т. Трофимова писали газеты 20-х годов (ГАХК). Убийц так и не нашли.
Вскоре отцу сообщили, что японцы и белогвардейцы узнали о том, что его жена сестра Игната Трофимова и хотят убить ее. От Владивостока до Никольск-Уссурийска 112 км, отец, недолго думая, собрал вещи и вывез всю семью на станцию «Пограничная» (Сунь-фань-хэ).
Моей первой пропиской также была станция «Пограничная». В это время отец выехал в Читу к правительству ДВР, где выправил визу в Китай. Командовал ДВР в это время Блюхер Василий Константинович, хороший знакомый отца. Именно он помог отцу с документами, предоставил два вагона для вывоза имущества фабрики и личных вещей семьи.
Семья покидала Россию, мы уезжали в Китай, унося в своем сердце частицу русской души. Что ожидало нас на чужбине, не известно. Натерпелись мы там в Китае лиха, особенно от японцев.
Дед по матери - Трофимов Трофим Трофимович, 25 лет прослужил военным фельдшером в русской армии, получил офицерское звание и дворянский титул, по выходе на пенсию работал учителем и умер в 100 лет.
Предки по матери погибали под Севастополем и Бородино. А старший брат Никита Трофимович Трофимов защищал крепость Порт-Артур в 1904 году. 28 марта 1904 года «за спешное исправление прожекторов на Золотой горе» был награжден орденом святого Георгия 4-й степени 5 июля 1904 года. «Неоднократно был командирован вне порта для исправления крейсеров и миноносцев». (Подлинники документов бережно хранятся в семье).
Отец Георгий Никитович Пермяков (1.2.1871 - 5.2.1957, Хабаровск). Отец 10-летним мальчиком сбежал из дома в Иркутск, был посыльным у аптекаря, который заметил тягу мальчика к знаниям и интерес к аптекарском делу, стал его учеником, сам окончил гимназию на дому - 10 классов.
Помогал ему математик Скорянков, которого отец чтил и считал своим благодетелем. Скоренков стал моим крестным отцом, когда я родился в 1917 году.
Постепенно отец стал владельцем аптеки, затем трех аптек, и оставив вместо себя толкового управляющего, уехал в Томск учиться, там он окончил Медицинский факультет Императорского Томского государственного университета, свидетельство № 260.
Потом он уехал в Иркутск, горд этот очень любил и называл «град-отец». Отец был среднего роста, носил черные усы, длинные вьющиеся волосы.
Имел большой шрам на щеке, о кт. не любил рассказывать.
Свое дело он начал благодаря помощи Купеческой гильдии, пустив шапку по кругу для сбора средств на первоначальный капитал.
Перед Первой мировой войной он приехал в Никольск-Уссурийский, был гласным - сиречь, депутатом Горсовета.
В Иркутске дед Пермяков Никита Фомич на 35-ый день рождения отца простил блудного сына и пришел мириться, они поцеловались: «Знаю, пробился в люди. Гимназию окончил. Томский университет, знаю, рад, за это тебе бутыль шампанского». Приказал слуге внести шампанское, отец приготовил фужеры, слуга с трудом внес «шампанку» - бутылку шампанского, и с трудом поставил на стол, отец стал открывать, но с трудом поднял бутылку - в которой вместо шампанского оказался золотой песок. «Это тебе на разведение», - пошутил Никита Фомич.
Так на 35-ый день рождения отец получил пуд чистого золота -16 кг. Это помогло ему расширить дело и выписать хорошие машины. И на это золото отец развернулся, как владелец фабрики, создатель свой линии духов и мыла. Имел загранпаспорт (стоил 5 рублей золотом) и неоднократно посещал Японию, Китай, Корею в 1910-12 годах.
Г.Н. Пермяков неоднократно жертвовал через полковника Радецкого в пользу местного союза военно-увечных города Никольск-Уссурийского, проживая на ул. Хабаровской, дом №34 (из газеты «Уссурийский край»).
У отца было хобби: с самого начала Великой Отечественной Войны обходил своих знакомых Харбина - фабрикантов, коммерсантов, банкиров, у него были сотни знакомых из эмигрантов, и собирал в Фонд обороны СССР деньги. Никаких расписок не давал, все знали его исключительную честность и бывало отец сдавал в консульство до 5 000 рублей, гоби, юаней в месяц.
Отец хорошо играл на гитаре, «в свои 53 года мы вместе с ним дуэтом исполняли «Коробейники» и я ему подыгрывал на балалайке».
Был отец неверующим, но обрядником. Соблюдал все христианские праздники и обряды».
(Из доноса соседей (ГАХК, папка БРЭМ, фонд 830-36233/36256/36227) «Отец- мыловар, химик, но называет себя фармацевтом. В квартире иконы и отношение детей к родителям самое почтительное. Сусанна недавно закончила ХСМЛ и живет с родителями. Вполне приличная, воспитанная и приветливая особа. Поведения весьма скромного»).
Стр. 166. Иванов-Ардашев В.В. И останется Слово.
Вы ведь наверняка знаете, что круг общения тогдашней творческой молодежи был весьма неоднородным: были и дети богатых родителей, были ребята и победнее, но подающие надежды, а были и такие, у кого ни таланта, ни денег, один лишь гонор. Вот к этим, последним, и относился Пермяков. И я думаю, а если бы он тогда устроился в богатую фирму Бринеров, глядишь, и остепенился бы, разбогател, уехал бы позже в Америку либо Австралию. Но вышло по-другому…
Комментарий:
Отец был большим патриотом России, как и вся семья - советским подданным. При японцах семья не отказалась от советского гражданства, что сделали многие, боясь за свою жизнь. Когда отец достиг 18 лет в 1935 году, то впервые подал заявление на выезд в СССР. Учился изо всех сил, чтобы свои знания и талант отдать служению Родине.
По-видимому, господин Иванов-Ардашев ставит себя в предполагаемые обстоятельства, прямо как по Станиславскому, так и просится вывод, что господин Ардашев точно «уехал бы» за кордон, отказавшись от Родины.
Кстати, там же, в том же доносе написано, что «Пермяков защищал свои коммунистические взгляды как фанатик». Читайте внимательнее.
Насчет отсутствия таланта и денег тоже странное заявление. «Бесталанный» человек блестяще окончил гимназию, китайскую школу, японскую школу, английскую школу, школу бальных танцев, 6 лет играл на скрипке, учился в 4-х вузах.
Стал известным дальневосточным писателем-натуралистом, написал более 600 рассказов о природе ДВ, стал блестящим переводчиком, имел еще в Харбине свою частную школу иностранных языков, переводил книги с разных языков, вел большую общественную работу, преподавал во Владивостокском университете, мединституте, создал массу учебников по китайскому и японскому языкам, его научные труды высоко ценили академик Окладников А.П., писатель-фантаст Ефремов И.А, профессор Куренцов, профессор Галант, профессор Нечаев, профессор Маслов и многие, многие другие.
Вел огромную переписку, получая сотни писем со всего Советского Союза, часто стояло в адресе просто «Хабаровск, академику Пермякову» и такие письма доходили и т.д.
Видимо, у господина Ардашева очень высокие требования к россиянину, каждый должен быть как минимум Ломоносовым, а мы, простите, не дотягиваем.
Из воспоминаний отца:
«В Тяньцзине мы жили богато, имели повара-китайца и бойку (бойка от английского «бой», boy, мальчик-посыльный), а также приходящего уборщика.
Кормил всех нас отец. Дома было тихо, говорили мало, было уважение друг к другу. По воскресеньям отец держал «открытый стол», т.е. на обед к нам мог прийти любой знакомый человек. В гостиной накрывали стол на 20 персон с большой камчатной скатертью с бело-красным узором понизу. Непременно был поросенок и гречневая каша.
В гости к нам дважды в месяц приезжал Всеволод Никанорович Иванов - 8-пудовый Илья Муромец; Снарские - около 1925 года мы стали жить у них на русской концессии, рядом была русская церковь, парк, где зимой мы катались на коньках, а летом ловили сомов. Гондатти Н. Л. приезжал к нам несколько раз из Харбина.
Скрипка. В 1931 году мой отец принес домой красивую большую скрипку без футляра. Моя мать имела исключительный слух и великолепное сопрано.
Все мое детство и юность прошли под звон ее великолепных песен - арий из опер, этюдов, которые она брала на слух, даже быстрее меня, позднее скрипача и пианиста. Она пела колоратурой и даже порой альтом.
Мать и задумала сделать из меня скрипача, а через несколько дней я ехал с отцом на Пристань, район Харбина у реки, к учителю скрипки. Это был седой, усатый, тонколицый старик в бежевом свитере, который он не снимал зимой и летом. Курил он части сигарет через резиновую трубку. Он проверил мой слух и сказал : «Ничего», - затем долго проверял чувство ритма и сказал: «Отлично!». И с той поры я 6 лет пилил скрипку, дойдя до этюдов «Большой Донт»...»
Стр. 166. Иванов-Ардашев В.В. И останется Слово.
И это «по-другому» выглядело так. В советском консульстве, конечно же, работали неглупые люди, сумевшие понять «непризнанного гения» и взявшие его под свою опеку. Более того (и в этом уверен) успехами в китайском языке Пермяков обязан великолепной методике преподавания - вначале одним «пьяницей-эмигрантом», которого он потом же и обгадил в своих воспоминаниях, а затем и людьми из консульства.
Комментарий:
Видимо, господин Ардашев имеет ввиду профессора Троицкого, у которого отец учился японскому языку примерно год.
Троицкий был бывшим консулом царской России в Японии, блестяще знал японский язык. Ко времени преподавания отцу японского языка был стар, чрезвычайно грузен, на столе стоял кувшин с разбавленным до 20 градусов спиртом, который он пил на занятии, как воду. Поэтому слово «обгадить» считаю неуместным.
Через полгода он давал отцу задания переводить тексты вместо себя, что отец и выполнял, а профессор Троицкий получал гонорары.
Меня, как преподавателя японского языка, поражает, как можно было через полгода изучения японского письменного и устного языка делать качественные переводы на разные темы, я считаю это почти невозможным. Надо иметь действительно блестящие способности, чтобы справляться с такими заданиями.
Через два-три года Профессор умер, отец с благодарностью вспоминал его, был на его похоронах.
Из воспоминаний отца:
«В 1937 по паспорту друга-чеха Грдличка В.Ф. я поступил в японскую школу «МОМОЯМА», здесь проучился 2 года. Получил настоящее знание японского, но аттестата не получил. Все время боялся японских жандармов-садистов».
Про людей из Консульства тоже очень интересно. Получается, что приезжают люди из России и учат местных китайскому и японскому языкам?
Из мемуаров отца:
«У меня учились люди, многие старше меня, китайскому и японскому. Успехи были у многих, иные совсем не знали китайского или слабо. Были из Москвы, Свердловска, Хабаровска, Приморья. Сотрудники были офицеры из ЗАВО, Ставки, Управления погранвойска, Амурской флотилии, военные топографы, дипкурьеры, техники. Комдивы и комбриги, работали 3 года».
Про чудесное превращение Г.Г. Пермякова в знатока китайского и японского языков.
Что тут скажешь? Хорошо, когда взрослые люди с седой бородой верят в чудеса.
Из мемуаров отца:
«Весной 1937 года я поступил в Первую народную китайскую школу ВАН ЧЖИ ХУН на Стрелковой улице. Все шло хорошо, я занимался там с китайцами, быстро прогрессируя в китайском языке, который я знал с детства.
В классе сидела гигантесса Большакова, был еще безмолвный русский, полукровки, я. Все шло хорошо. Мне нравилось, пока учитель красивый маньчжур Цзинь (Айсин), в очках, тип испанца, не заставил меня петь гимн Маньчжоу-го. Это то же, что заставить черта нюхать ладан.
Я отлично знал этот гимн, прекрасно мог его спеть, так как занимался тогда на скрипке и пианино, но я отказался: «Нет голоса». За это я вылетел, о чем мне с прискорбием заявил секретарь школы Ван Чжи-Хун. Помню фамилию, а лицо забыл. Летом я отдыхал за рекой в Яхт-клубе.
Осенью поступил в частную школу Дунгуан Сышу (Свет с Востока) (1937-1940 гг.), свидетельство сожжено. Учился под именем ЕГОЛИ - Егор.
Занятия шли с утра и до ночи. Вставал по будильнику в 5 утра. Учился 4 года, до 1940. Здесь было около 80 мальчиков и девочек, девочки занимались отдельно - за перегородкой. Директор и хозяин которой был Цзян Бао-чжай, одноглазый (другой глаз был накрыт алкогольным пятном) и хромой, попивающий ханшин, садист, каллиграф и знающий литературу человек.
В классе были китайцы с паршами, которые хваленая китайская медицина не могла вылечить, тогда как у нас любой фельдшер -кожник быстро их сводит. Из-за паршей я должен был мыться дегтярным мылом. Здесь я просидел на узкой жесткой скамье на крохотном кусочке стола в 40 см 4 года, вся школа вмещалась в одном зальце.
В классе площадью в 30 кв. м тесно уставленном узкими столам и узкими скамьями. Ширина скамьи подо мной была 20 см. Чтобы не схватить жестких обезьянних ягодичных мозолей, я сидел на жесткой подушке.
Над нами был построен досочный настил - палати, туда вела лесенка и там уже при свете ламп занималось еще 32 человека - всего нас было около 70 человек.
Рядом, через окошечко, была небольшая комнатка, в которой училось еще 18 девчонок, худых, бледных и чахлых. Школа не делилась на классы, а сидели школьники всех возрастов и всех классов.
Каждый учил свой материал, обязательно вслух, т.к. наша система была учить все наизусть. Единственный учитель и помощник Ван, молодой красивый юноша, дет 23-х били ребят палкой, которая называлась «цзяобянь» - поучающий жезл/кнут/шкворень/дрын. Били по ладони левой руки, после чего вздувался страшный черный волдырь.
Сидел я в школе круглый год без выходных и летних каникул.
Прошел уйму материалов, прочел китайскую классику, т.к. работал над китайским по 8-10 часов в день, а в иные дни и по 16 - китайские сказки, романы, не было ни одного незнакомого глифа, ни одного незнакомого китайского оборота и все время я писал научные работы, пользуясь знакомствами среди китайцев: ходил на их свадьбы, похороны, в их храмы, мастерские, на военные парады, любил беседы со стариками, с портными - и все записывал.
Научился писать кистью, так что был по каллиграфии 12-м в классе на 70 человек. Когда русские смотрели на мое письмо, они не верили, что это мог написать русский.
Мне это делало честь, не обошлось и без глупости с моей стороны - я с великим трудом добыл словарь «Канси». В котором считается около 60 000 различных глифов и инописи. И вдруг меня озарила мысль, я - первый европеец на земле - решил выучить весь словарь.
Это была абсурдная затея, т.к. достаточно знать 4-5 000 глифов, чтобы читать все китайские книги, включая старые. Тогда я и изобрел мнемонику для облегчения запоминания глифов, она облегчала труд. Я дошел до 20 000 глифов, кт выучил основательно и сдал потрясенному директору Цзян при всей частной школе, даже спустились с полатей чахлые китайчата. По их мнению это чудо.
Действительно, принципиальный директор за 2-3 дня заставил меня прописать многие тысячи глифов. И убедился, что я действительно знаю 20 000 глифов. С той поры я, 22-летний юноша, получил в школе звание «да.лао.ши» - Великий наставник. Но я понял, что это никчемная показная затея.
Единственно, что она мне дала - это приглашение осенью 1940 года в Дайрэн на Всеазиатскую конференцию китаеведов, где среди почетных гостей европейцев было очень мало. А русских только 2 человека - профессор Хионин А. П. да я.
Китайская школа в моей памяти - тяжкий труд. Спертый воздух, особенно зимой, неумолчный шум и жужжание зубрящих вслух ребят, плач и крики тех, кого жестоко бьют бамбуковой палкой учитель Цзян весом в 300 грамм, проголодь и зимний холод.
Из экономии школу зимой скверно отапливали. Но теперь я говорил легко, свободно. Быстро, читал перевернутую вверх ногами книгу легко, переводил с листа. За отличные успехи директор Цзян брал с меня вместо 20 юаней только 10 (стоимость 2-х пар модельной обуви).
Китайский дался мне нелегко, хотя с детства я выучил китайский методом ребенка - разговорную речь. Отец и мать познакомили меня с хорошими семьями, где с 6-летнего возраста со мной занимались иероглифами сами китайцы. В гимназиях Харбина все учили китайский с глифами.
Выучил 20 000 глифов, составил работу на эту тему КэнТайра - (два шеста рядом, плоскость, равнина, ключ №51). Изобрел мнемонику».
Стр. 166. Иванов-Ардашев В.В. И останется Слово.
В то время, замечу, японские спецслужбы(и об этом есть публикации) были поражены, что, казалось бы, в «дикой» большевистской России вдруг нашлись знатоки восточных языков, с легкостью понимавшие их «секретные» разговоры в эфире. А ведь до революции российская школа востоковедения была одной из лучших в мире, и не все специалисты покинули страну. Поэтому никаких особых заслуг в ускоренном овладении «китайской грамотой» у Пермякова нет: просто повезло с учителями, да и сам он с яростью решил доказать свою «уникальность».
Комментарий:
Хочется поставить большой и жирный знак вопроса.
Отец сам работал в Генконсульстве на радиоперхвате в течение года, потом отпросился из-за страшного перегруза, его заменили Анатолием Леонским, есть документы.
Стр 167. Иванов-Ардашев В.В. И останется Слово.
И этот период сотрудничества с советским консульством в Харбине. Как мне кажется, был самым счастливым в биографии Пермякова. Ибо тогда в нем нуждались, он чувствовал себя востребованным. И немало сделал как информатор.
Комментарий:
Из воспоминаний отца:
«23 августа 1937 года в моей голове произошел какой-то странный перелом, я сошел с ума, как говорили все. 1937 год - год моего умственного созревания, я вдруг сразу понял, что не достичь целей в жизни только мечтами. Надо работать много, как японцы или китайцы.
Я стал с этого дня вставать на заре и заниматься, заниматься, заниматься. Перестал показываться на людях, а только в школе, институте, у учителей, нанял учителей японцев и китайцев и все учился-учился! Без воскресений, праздников и отдыха. По 12-16 ч в сутки, как монах, как инок, как анахорет, как схимник, даже как шахсей-вахсеист, до самоистязания.
По городу ходил рано утром или поздно вечером, поставив себе задачи: выучить 10 000 иероглифов, 50 000 слов, сделать то-то и то-то.
Мать радовалась, отец сиял, сестра недоумевала. Если кто-то меня видел, то спрашивал: «Жорка, ты уехал из города?». Это был какой-то изуверский фанатизм, помогало мое железное здоровье, которое я накопил себе на катках, реках, стадионах, в садах и полях.
Я поступил в частную китайскую школу, проходил там страшный трудный курс среди китайцев, а вечерами ходил в японскую начальную школу и проходил там тяжелое обученье.
Говорил я теперь только по-китайски и по-японски, или по-корейски; друзьями моими стали теперь корейцы и китайцы. Японцев я избегал, в нашей семье фамильная вражда к японцам, она причинили много горя моим близким: убили дядю Игната во Владивостоке, задушили косой его красавицу-жену Анастасию, а семеновцы - их детище - раскололи череп другому моему дяде так, что в трещинах мухи отложили яйца, и там вывелись их личинки, отчего дядя и умер в страшных мученьях. Все это рассказала мне мать, и ныне здравствующая в свои 85 лет.
В 1940 году я окончил Восточный институт св. Владимира. Но к госэкзаменам меня не допустили, диплома «Урадзимиру» (так японцы называли институт, искаженное Владимир) не получил. Профессор Хионин, декан института, предложил мне: «Откажись от советского паспорта и получишь диплом». Я не стал предателем своей родины.
Более того, уже в нашем консульстве мне порекомендовали не писать об этом, пиши «ушел сам по собственному желанию». В этом же году я занимался с профессором Г. К. Гинсом, прекрасным знатоком своего предмета, но в консульстве мне запретили, т.к. он был бывшим министром иностранных дел Колчака.
Во времена перестройки мой диплом нашелся в Австралии. Мне предложили выкупить его за огромные деньги, на что я только посмеялся».
Стр. 167. Иванов-Ардашев В.В. И останется Слово.
А вообще тема сотрудничества харбинских эмигрантов с советской разведкой до сих пор почти неизвестна. В августе 1945 года инстинкт самосохранения тамошних русских и их симпатия к былой отчизне сыграли большую роль в бескровном взятии Харбина.
Комментарий:
Не согласна с таким заявлением, написана масса книг, опубликованы многие документы.
Думаю, нельзя так презрительно писать о своих согражданах, попавших в такие сложные жизненные обстоятельства и живших в это непростое время. Писать, что ими двигали инстинкты, недопустимо.
Я в свою очередь работаю над книгой по ШОХу, из документов видно, что молодыми людьми двигал настоящий патриотизм и любовь к Родине, которую они даже не видели, а знали лишь по рассказам родителей.
Из воспоминаний и писем Г.Г. Пермякова:
«Учитель Шу Сяньшэн, ученый-каллиграф с идеальным пекинским произношением ходил ко мне домой, теперь ему далеко, он живет рядом с ОП, что на Технической 36 на Маньчжурском проспекте. Он смелый, ему лет 55, мы занимаемся по полтора часа, дважды в неделю -вторник и пятницу.
В 1939 году у меня началась тяжелая работа в Консульстве, занятия с 3 учителями, работа на собственных курсах восточных языков, в 1940 году испортились отношения Япония-Европа, США.
В Харбине стало напряженно, я на балы уже не ходил, так как был советским подданным, и каждое появленье мое среди эмигрантов теперь, когда я связал себя с Генеральным Консульством, засекалось стукачами, которыми город кишмя кишел. Потом началась война СССР-Германия, я работал по 18 ч в сутки без отпусков 4 года. И забыл Комсоб, балы, девушек и друзей. С той поры я наблюдал за чужой жизнью, словно из окна вагона.
1937 год. Консульство, помощь сведениями об эмигрантах. Многие сотрудники консульства были с псевдонимами, один из них «Пичугин» Георгий Дмитриевич (парторг консульства, работал по белоэмигрантам). На деле он был Присягин.
Я каждый вторник ходил в консульство читать советские газеты, я подал заявление в 1935 году на выезд в СССР и ждал ответа, русский должен жить в России. Пичугин подозвал меня к себе, в кабинет, там сидели секретари консульства.
- Ты учился в двух гимназиях и в востфаке?
- Да.
- Это эмигрантские заведения?
- Да.
Я еще был членом ХСМЛ, Спортплощадки ХСМЛ, Культурного кружка ХСМЛ, Яхт-клуба, стадиона на Аптекарской, Курсы бокса в ХСМЛ, ХОТКС - там 6 лет. Знаю тысячи эмигрантов.
- Ты знаешь Гондатти?
- Да, конечно.
- Помоги мне.
Он стал записывать, но медленно. Я предложил ему дать мне машинку, и стал печатать сам, я тогда уже закончил курсы машинописи. И так по вторникам я стал отвечать на вопросы по русским эмигрантам Харбина: кто за СССР, кто против, кто не уверен. Я с удовольствием писал, желая помочь русскому человеку - эмигранту. Так я писал несколько лет по вторникам.
С января 1939 года Генконсульство СССР пригласило меня работать преподавателем китайского и японского языков.
В 1939 году я стал учителем восточных языков, а затем и переводчиком в Генеральном консульстве СССР в Харбине, его просто называли «Генконсульство» или консульство. Генконсульство - уголок отчизны в драконовских условиях Харбина, кто было единственным защитником и просветителем совграждан. Стояло оно на Главной, 24. Консульский участок имел 80-90 м на 100-120 м. В центре на гранитном фундаменте высилось внушительное здание консульства с частично стеклянной крышей.
В январе я был в консульстве, там были Вс. Никан. Иванов, Денисов.
- Ты знаешь китайский? Нет учителя.
- Знаю. Свободно.
- К генералу Рогову. Он консул.
Потом Кизим вошел, проверил, меня взяли учителем китайского. И так я проработал в консульстве 6 лет и 8 месяцев учителем китайского и японского, устного и письменного.
В 1940 был Сошников, я уже поработал - рассказывал об эмигрантах. Он интересовался, хорошо ли они ко мне относятся. Я переводил сдельно «Дунбяньдао», «Самолеты Японии», чертежи с самолетами. Много технической и экономической литературы, географические и экономические зоны.
В июне 1941 года началась война СССР с Германией. Это было большим ударом для всех нас, живущих в Харбине. Советские ребята мучились от того, что не могут отдать все свои силы на защиту своей родины. Той родины, кт они видели во младенчестве или же не видели вовсе.
Я немедленно подал заявление на фронт и стал учить немецкий. Особенно мучительно для нас было радостное настроение некоторых эмигрантов, потирающих руки и ожидающих смены строя в СССР.
Немецкий язык. Не сочтите нескромным, но я выучил и немецкий язык. Как только началась война с Германией, в июне 1941 года, я немедленно пошел на Сербскую улицу Мацзягоу, там меня приняла немка по фамилии Иванова.
Она была лысой, носила парик, говорила по-русски с акцентом, свой язык она знала прекрасно. Была явно бедна, через каждые несколько фраз восхищалась сама собой, что умеет говорить и по-немецки, и по-английски, и по-французски, и по-русски. Я дал ей вперед 20 юаней, двойной гонорар.
Мы начали с ней заниматься по хорошему учебнику Торы Голдсмит, моя цель была выучить 5 000 слов и основные правила немецкой грамматики, после английского не было сложно, да еще я основательно знал латынь - основу романских языков, которую я учил в гимназии, а затем с поэтом Валерием Перелешиным (Салатко-Петрище, отец Гермоген).
Она была хорошей учительницей, добросовестной, если бы не ее самовосхваления, все было бы еще лучше. Ей было за 70, она сомневалась, не подослан ли я японцами и не верила, что я не изучал прежде немецкий язык. За 3-4 месяца я выучил все намеченное, дал ей подарок: конверт с двойным гонораром и исчез».
Из письма Г.Г. Пермякова Панову В.Д.:
«Восхищен, что Ты столько денег внес в «Фонд обороны». Я тоже много вносил, но в подметки Тебе не гожусь. Один раз я собрал 1 000 гоби среди нашей тайной 20-тки, а так собирал по 100-300. Сам же вносил 10% зарплаты ежемесячно, да от крупной победы к победе еще рублей по 100. Всего я внес за 4 года, не помню точно, надо подумать, лишь несколько тысяч. Вряд ли наберется 3 000 гоби. И то считал, что даю много.
Не знаешь ли Ты еще крупных жертвователей в «Фонд обороны» в Харбине, в годы ВОВ? Назови имена. Ты помнишь, что наши ребята были разбиты на тайные 20-тки? 15-цатки? 10-тки? Я главил одну:
1. Галя Дементьева.
1. Коля Левартовский. 11. Валентин Широколобов.
2. Вадим Воропинов. 12. Слава Поляков.
3. Гриша Головчинер. 13. Сергей Зуев.
4. Римма Омельчук. 14. Сана Пермякова.
5. Женя Федоров. 15. Виталий Федоров.
6. М. В. Сергунова. 16. Галя Чибиряк.
7. Лена Комарницкая. 17. Галя Шуховка.
8. Лена Федорова. 18. Костя Костенко.
9. Мария Хайнацкая. 19. Мила Эверсон.
20. Клава Эверсон (так кажется, примерно).
Отдел переводов. Отдел переводов был создан для изучения периодической печати - газет и журналов. Путем анализа полученной информации можно было получить ценный аналитический материал».
Из воспоминаний:
«В 1940 году мне доверили секретные военные переводы. А в июле 1941 после начала ВОВ я стал еще и радистом-приемщиком консульства. На посту радиста-приемщика меня сменил Левартовский Николай Александрови (1920 г.р., ныне отец 6 детей), он работал в Генконсульстве до августа 1945 года.
Одновременно я преподавал (имел патент на право преподавания) и переводил. В 1942 году я стал только переводчиком и учителем консульства. Осенью 1942 года при консульстве был открыт Отдел переводов - Техническая, 36.
Все мои ученики стали работниками Отдела переводов:
Воропинов Владимир Иванович, 1921 г.р
Головчинер Григорий Львович, 1920 г.р.
Омельчук Римма Иосифовна, 1922 г.р
Кульгавчук Виктор Никитич, 1920 г.р.
Пермяков Георгий Георгиевич, 1917 г.р.
Федоров Евгений Титович, 1920 г.р.
Сергунова Мария Васильевна, 1900-1903 г.р. примерно.
Работа Г.Г. Пермякова на радиоперехвате. На японском и китайском языке по радиоканалу, без ошибок и без акцента. Японцы думали, что это кто-то свой - предатель.
Когда японцы вычислили, что это Пермяков - было организовано покушение, отца намеревались размазать по чугунному забору, загнав в тупик на машине, от кт Пермяков убегал, но спортсмен - Пермяков перепрыгнул через забор высотой 1м 90 см и удрал, забор он на следующий день педантично измерил».
Стр 167-168. Иванов-Ардашев В.В. И останется Слово.
…удивлялся, как человек с такими знаниями восточных языков не сумел сделать карьеру в МИДе, КГБ или хотя бы в редакции иновещания…
Комментарий:
Не хотел делать карьеру, сбежал из Москвы, где ему хотели дать квартиру, были другие планы. Никогда не любил и не ходил под начальниками, кроме работы с военнопленными, но это была цена приезда в СССР.
Стр 168. Иванов-Ардашев В.В. И останется Слово.
…кадровики в упомянутых выше учреждениях… когда отпала необходимость в таком болтливом… человеке как Пермяков, да еще с манией величия, … просто пожали руку, поблагодарили и отпустили восвояси. И он почувствовал себя глубоко оскорбленным… а потом пришел страх… неделями сидел на коленях лицом к стене…
Комментарий:
Вообще ничего секретного отцом не было разболтано при его жизни, он консультировался с органами даже в последние годы своей жизни, прежде чем дать интервью или рассказать что-либо иностранным корреспондентам или телевидению.
Многое я узнала лишь из архивов отца, а многое ушло с ним в могилу.
Отец никогда не отличался болтливостью. Очень ценил краткую речь и любил повторять слова Льва Толстого: «Кто ясно мыслит, тот ясно говорит».
Лекциями тяготился, так подготовка к ним отнимала много драгоценного времени. Каждый раз его уговаривали прочесть лекцию.
О каком страхе идет речь? Остаться без работы? Отец был востребован, преподавал в вузах, читал лекции о Китае, начал писать, учился.
Никогда отца не видела сидящим на коленях, он вообще презирал японскую кухню, сидение на корточках. Сидел на мягком стуле. Если это и было, то скорее всего, он для наглядности демонстрировал на себе обычаи востока на лекциях перед учениками и школьниками.
Отец много лет занимался этнографией Китая и Японии, и на занятия по японскому языку всегда приносил книги и альбомы, чтобы наглядно показать тот или иной аспект культуры. Каждое занятие начинал с этнографии Японии.
Стр.168. Иванов-Ардашев В.В. И останется Слово.
….благодаря прессе, возникла легенда о «загадочном» Пермякове, якобы общавшимся с Рихардом Зорге и бывшим чуть ли не главным переводчиком при экс-императоре Маньчжоу-го Айсингёро Пуи.
Комментарий:
Отец общался с Рихардом Зорге, причем один раз на приеме у японского посла Кубота Зорге подошел к отцу сам, они долго беседовали, летом Зорге часто бывал в Харбине, сбегая от страшной токийской жары, его видел весь Харбин, это есть в воспоминаниях, видно из переписки с харбинцами, часть материала опубликована, другая часть готовится к публикации.
А про последнего китайского императора Айсингёро Пуи вообще даже как-то даже неудобно писать, словно оправдываясь. Есть в домашнем архиве тетрадь собственноручно написанная Пуи, Пуи подарил отцы свои часы и книжечку Конфуция.
Читайте воспоминания Г.Г. Пермякова о Пуи «Император Пуи. Пять лет вместе». Хочется посоветовать автору поработать с документами и архивами, и там найти массу доказательств для себя.
Стр 176. Иванов-Ардашев В.В. И останется Слово.
Г.Г. Пермяков… достоин памяти - объективной и очищенной от шелухи случайных легенд, ведь он был человек российского лихолетья, участник и даже жертва обстоятельств.
Комментарий:
Господин Ардашев противоречит сам себе. Насочинял небылиц, объявил Пермякова бесталанным, из плохой семьи, а в конце заявляет прямо противоположное. Объявляет, что является адвокатом Пермякова. Будто отец нуждается в его «адвокатских» услугах. Тут как в поговорке хочется сказать, что с такими «друзьями и адвокатами», которые лезут в биографы, и врагов не надо.
Стр 180. Иванов-Ардашев В.В. И останется Слово.
Слово «неблудь» - это неправда. Блудил Пермяков, да еще как!
Комментарий:
Так и хочется спросить: «Вы что со свечкой рядом стояли?»
Первая жена отца оказалась гулящей, через несколько месяцев брака отец с ней развелся, прежде сняв ее с колен работника консульства и вытащив из чужой постели с другом.
Но Господин Ардашев считает иначе, что надо было жить с этой женщиной дальше, по логике получается, что он сам бы закрыл глаза и жил бы дальше с такой «верной подругой».
Со второй женой отец прожил 8 лет, она была очень больна и ей нельзя было рожать. Жена настаивала на ребенке, но отец поклялся теще беречь жену и был против ребенка, рождение которого бы окончательно подорвало ее здоровье. Жена ушла от отца и родила девочку от другого мужа, вскоре умерла от рака груди и туберкулеза. Девочку воспитывала свекровь.
С третьей женой Анной Павловной Пермяковой, моей матерью, отец прожил до самой смерти 52 года. Мама написала воспоминания об отце, активно приводила в порядок архив, насколько хватало сил. Через 5 лет после смерти отца ушла и мама.
Отец был домоседом, с утра и до самого вечера работал с короткими перерывали на обед и сон. Неоднократно писал, что он очень ценит свою супругу, гордится ей, всюду подчеркивал, как ему повезло , что мама на 13 лет его моложе и хорошо и молодо выглядит. Это видно из обширной переписки. Я была этому свидетелем десятки лет. Кроме того, отец был чрезвычайно чистоплотен, боялся всякой грязи, шарахался даже от намеков на измену, как черт от ладана.
Я думаю, что господин Ардашев опять по Станиславскому поставил себя в предполагаемые обстоятельства, что делал бы он, будь таким красавцем, сильным и умным человеком. Видимо, господин Иванов-Ардашев предпочел бы носить не только бороду, но и рога.
Стр 180. Иванов-Ардашев В.В. И останется Слово.
…Георгий, связавшись с советским консульством, вдруг решил походить «прической» на Фантомаса, обрившись наголо. И отныне этот рослый бритоголовый парень сразу же бросается в глаза своим суровым видом. Вот такая была у него «конспирация»!
Комментарий:
Опять-таки прямо неудобно читать такой бред. Что значит фраза «связавшись с советским консульством»? Отец был связан с консульством с 1937 года, работал в нем с 1939 года.
В августе 1945 года после японской тюрьмы и камеры смертника - клетки, где он провел неделю в скрюченном состоянии без еды и воды, что подробно описано им в документальном рассказе «Люди в клетке», навсегда лишился почти всех волос и стал бриться наголо с тех пор.
Какая «конспирация» нужна была с августа 1945 в Харбине после победы Красной Армии, а затем с ноября 1945 года в СССР, не понятно. Автор явно смакует свои слова и злорадствует.
После ареста 10 мая 1945, отец попал в японскую тюрьму, находящуюся в подвале жандармерии по ул. Цицикарской, 27, вместе с другими совгражданами, в камере он был 21-ым.
Затем 12 августа пошел на «повышение» - в каменную духовку смертников, находящуюся в другом здании - в городском департаменте полиции, построенном в 1932 году. Сначала его привели в полуподвал, а оттуда через потайную дверь в подвал, где находились смертники.
Из воспоминаний отца:
«…Когда я оделся, длинный полицай повел меня к машине. Там сидел Ника Мудрынин один, и повезли меня в Городской департамент полиции - красивое, в классическом стиле, белое, крашеное известью, здание и с колоннами, стоящее на горе.
Этот большой дом построили при мне в 1932 году, сначала там была Управа великого Харбина /Мэрия/, затем была великолепная Харбинская библиотека, а потом стала полиция всего города.
Я прошел прекрасной широкой лестницей наверх, затем коридорами с каменными полами, затем вниз, вниз, в полуподвал, затем через потайную дверь в подвал, там в свете тусклых- тусклых желтых лампочек мне открыли плотную дверцу с отверстями в ней - одну духовку.
Это была черная зловонная яма шириной 60 см на 60. Я понял, что здесь не убивают, не стреляют, не вешают, а просто сбрасывают людей в бездонный колодец, живьем, и вход в него через вот такие черные пахучие лазы.
Меня не били, не толкали, русского полицая не было, были только китайцы, не было и японцев.
«Все забраны в армию», - понял я.
Два китайца в форме.
Они вежливо предложили мне зайти в лаз раком, пятясь.
Я же, бывший яхт-клубец, ныряльщик, прыгал когда-то в воду со второго этажа «Миниатюры», решил, что если нырять в Яму Смерти, то головой вперед, по-спортивному.
Начались молчаливые препирательства. Все же я вошел в лаз - вход к ним задом, румбой, чреслами.
Оказалось, что я попал я не в яму, а в каменную духовку, кругом слизь /на мне синий дорогой костюм, колени сразу пробелелились/ на полу, она обхватила руки, промочила вскоре колени.
Я ткнулся головой в стенку, теперь я понял, почему были отверстия в дверце духовки: через них и через отверстия, которые я нащупал пальцами, в стене визави тянуло воздух. Это был самый обычный карцер. Как потом я узнал, этим карцером наказывались самые злые зэки на срок не более суток.
Я хотел повернуться в духовке, но не смог: камень сжимал меня с верху, с боков, как раз был по ширине моих плеч. Я быстро привык к смраду, и ничего не замечал. Принюхался.
Постепенно затекли руки, затем ноги, я опустился ниже, на локти, а не ладони, но коротенькая духовка, длина ее была не более 90-100 см, сковывала движения.
Наконец, я лег на бок, затем на другой бок, и весь пропитался влагой, кожу рук стало есть, как известкой. Чтобы не уставать и собраться с духом, я стал читать стихи, которые помнил: Пушкина, Лермонтова, затем «Конька- Горбунка», я читал его и читал.
Потом я проваливался в сон. За дверью послышался какой-то глухой шелест, затем дверца открылась, я увидел желто-тусклый электросвет. Мне поставили еду и питье.
Я спросил, нельзя ли мне прогуляться по коридору, но ответа не было, дверцу опять закрыли с гулким и болезненным лязгом.
Тишина, когда переливалась кровь в ушах, настолько стала мне привычной, что сейчас каждый звук, шаги, лязг, резали уши, как шилом в перепонку.
Иногда я проваливался в яму, видел черную яму, в которую лечу, просыпался, с трудом перекатывался на другой бок, делал в пределах метра площади гимнастику ног и рук, шеи и талии, и опять проваливался. Я считал дни, вскоре все стерлось, потерял счет. Помню, что я попал сюда рано утром 12 августа, надо высчитать потом…»
Стр. 181. Иванов-Ардашев В.В. И останется Слово.
Критика Тарасовой Г.Г. Пермякова об Арсеньеве.
Комментарий:
Вот что пишет об этом Сумашедов Борис Владимирович, из письма 5.4.2005 г.:
(выделено автором письма)
«…неточности, в кт-х Вас въедливо уличила Тарасова не столь существенны… Вы собрали ЖИВОЙ МАТЕРИАЛ ОТ ЖИВЫХ ЛЮДЕЙ! В этом ВАША ОСНОВНАЯ ЗАСЛУГА».
«…вся та «борьба», которая велась еще при жизни действительных и мнимых родственников В.К. Арсеньева и участие в ней еще тогда деятельной Тарасовой и других «арсеньеведов», принадлежит истории. … тогда… это было связано с претензией на «наследство» ВКА, на то, кого будут или планируют издавать, а кого - «задвинут»… Сейчас, по прошествии времени, страсти улеглись. Вы победили фактически…»
Итоговый комментарий:
Сам собой напрашивается вывод, что «биограф» Г.Г. Пермякова, мягко говоря, собрал непроверенные «факты» негативного характера, которые додумал, добавил отсебятины.
Из порядочного человека и уникальной личности всероссийского масштаба после его смерти, когда он не может ответить, создал действительно комический персонаж, о котором так любит говорить на разных площадках. Такие люди, как мой отец, составляют гордость нации.
Г.Г. Пермяков оставил огромное бесценное наследие, обработкой которого после смерти отца занималась его вдова - моя мать - Анна Павловна Пермякова в течение 5 лет с двумя ученицами отца, блестящими переводчицами Дарьей Богатовой и Александрой Махраковой.
Я - единственная наследница и дочь писателя и переводчика - занимаюсь архивом уже 3 года, и дай бог, чтобы хватило жизни для обработки уникального архивного материала, отражающего непростую историю и культуру российского Дальнего Востока, Китая, Монголии и Японии.
С любовью и уважением ко всем моим читателям
дочь Г.Г. Пермякова - Пермякова (Сумская) Алла Георгиевна.
Июнь 2017 года, Россия, Хабаровск».
