Борис Константинович Огородников работал диктором под псевдонимом «Борис Новиков»
Борис Константинович Огородников работал диктором под псевдонимом «Борис Новиков»
Глядя на фотографию крепенького и жизнерадостного мальчика (см. чуть ниже), отправившегося с рюкзаком по проселочной дороге, думаешь о беззаботном детстве на просторах России. А ведь снимок сделан… в довоенной Японии, в окрестностях Иокогамы, где русский подросток отправился в поход с друзьями-японцами. И японский язык для него, по сути, родной, ибо говорит на нем с младенческих лет. Как и на русском, что сберегли на чужбине его родители. Вот так, на двух языках сразу, познавал мир Борис Огородников, будущий переводчик и диктор советского радио, вещавшего на зарубежные страны.
 
Началась же эта лингвистическая эпопея в двадцатые годы. Потом Огородников освоил английский, и тоже в совершенстве, ибо окончил в Иокогаме американский колледж имени Святого Иосифа, и даже произнес выпускную речь, как лучший ученик.
 
Случилось это в  июле 1941 года. Шла Вторая мировая война. В Маньчжурии, при поддержке японских штыков, правил император Айсингеро Пуи. Или Генри Пуи, как называли его американцы. И тоже блестяще знавший английский. И кто бы мог подумать, что пути этих людей пересекутся, и экс-император Пуи будет общаться с лейтенантом Огородниковым на «объекте-45» в Хабаровске, где содержались пленные японские генералы. Но это будет спустя годы. А в июле сорок первого Борис Огородников, сын русского дворянина, но весьма скромного по достатку,  вынужден вернуться в «русский» Харбин, откуда родом, и зарабатывать на учебу в тамошнем институте.
 
Тем временем его бывшие одноклассники-японцы пополнили ряды Императорской армии, отправившись служить - кто на флот, кто - в джунгли Индокитая. И многие сложили голову.
 
Об этих скромных, интеллигентных парнях мы мало что знаем. А ведь среди них были и недоучившиеся в университетах биологи, лингвисты, архитекторы. Были даже… археологи, мечтавшие найти свою Трою, но рывшие вместо этого окопы и возводившие блиндажи. Война была безжалостна к интеллигентам. Как, впрочем, и ко всем, попавшим в ее жернова.
 
Глядя на фотографию крепенького и жизнерадостного мальчика, отправившегося с рюкзаком по проселочной дороге, думаешь о беззаботном детстве на просторах России. А ведь снимок сделан… в довоенной Японии. Это Боря Огородников. (нажмите, чтобы увеличить)
Глядя на фотографию крепенького и жизнерадостного мальчика, отправившегося с рюкзаком по проселочной дороге, думаешь о беззаботном детстве на просторах России. А ведь снимок сделан… в довоенной Японии. Это Боря Огородников.

 
Помнится, однажды в экспедиции мне довелось увидеть редкое издание на японском языке, повествовавшее о раскопках бохайской столицы Дунцзинчена. Памятник этот впервые обнаружил русский археолог-эмигрант, но потом уступил японским коллегам, которые произвели масштабные раскопки, сделав немало научных открытий.
 
И я подумал, вот бы написать книгу о русских и японских археологах, сумевших даже в военное время найти общий язык. Но вместо этого пришлось собирать материал о… лагерях для военнопленных, где интеллигентные очкарики, мало чем отличавшиеся от других японских солдат, также трудились на стройках и лесоповале, мечтая о своей мирной профессии. Им было о чем поговорить с русскими переводчиками, многие из которых в совершенстве знали японский язык, но… все ограничивалось допросами либо краткими указаниями.
 
И даже элита Квантунской армии, собранная в Хабаровске на «объекте-45», вряд ли… читала стихи русским собеседникам в погонах НКВД. Там тоже встречались весьма образованные люди, но плен есть плен, и бывшим русским эмигрантам, вернувшимся из Маньчжурии и ставшим переводчиками, конечно, было не до сантиментов. Многие из этих парней считали себя патриотами и хотели служить России. И некоторые действительно сделали карьеру, став незаурядными лингвистами, дикторами, консультантами.
 
Но… было и разочарование, горечь от несбывшихся надежд, желание уехать если и не за границу, то хотя бы подальше от Хабаровска, где знатоки восточных языков порой чувствовали себя весьма неуютно. И не только бывшие русские эмигранты, но и люди восточных национальностей. Уж им-то, казалось бы, зачем стремиться в Москву или хотя бы поближе к центру?
 
Но с годами и это стало понятнее. И когда вдруг узнаешь, что знакомый старик-переводчик, недавно ушедший из жизни, и есть тот самый «капитан Ли» или «майор Ким», о которых читал в книгах, становится грустно. Ибо люди эти сделали для России куда больше, чем некоторые русские, мнящие себя «патриотами», просто труд их скромен и незаметен, и признание заслуг порой запаздывает…
 
Вот и Борис Константинович Огородников, насколько мне известно, всегда стремился уехать из Хабаровска. Сразу после войны он, как переводчик НКВД, был направлен в лагерь военнопленных в селе Чернецы у города Иваново - тот самый легендарный «объект-48», где находилась армейская элита Германии, Венгрии, Японии. И где в качестве военнопленных побывали даже родственники японского императора.
 
Борис Огородников во время съемок документального фильма «Плен дракона» в Хабаровске /Кадр из фильма
Борис Огородников во время съемок документального фильма «Плен дракона» в Хабаровске /Кадр из фильма
Это было наиболее тревожное время для русских эмигрантов, вернувшихся из Маньчжурии. И работавших переводчиками. И если бы не эти несколько лет, проведенных вдали от Хабаровска, кто знает, быть может, и Огородников разделил бы судьбу своих бывших земляков японцев. Так он говорил своему сыну Олегу - моему другу детства, который и поделился семейным архивом, позволив обнародовать некоторые штрихи биографии своего отца.
 
Позднее, уже в начале пятидесятых годов, семья Огородниковых вернулась в Хабаровск, и Борис Константинович стал диктором хабаровской редакции иновещания - ныне Российской государственной радиокомпании «Голос России», вещающей на десятки зарубежных стран. Это - нечто вроде британской Би-Би-Си или «Голоса Америки», но с более обширной сеткой радиовещания. И, как признают зарубежные специалисты, мощнейшим в свое время воздействием на зарубежную радиоаудиторию.
 
Проще говоря, режимным учреждением, о котором россияне до сих пор мало что знают. И здесь Борис Огородников стал одним из лучших дикторов. Только… под псевдонимом. Отныне он звался Борисом Новиковым. И сотни радиослушателей из Японии и Америки, заваливавших его восторженными письмами, не догадывались о настоящем имени. Такова была участь и некоторых других мастеров эфира. Для человека творческого и выбравшего псевдоним не по своей воли, это, наверное, было тяжким испытанием.
 
Сейчас, когда благодаря гласности мы больше узнаем о «белых пятнах эфира», я думаю, самое время воздать по заслугам таким людям, честно служившим России, но остававшимся в тени.
 
Приведу (разумеется, с позволения автора) мнение одного из своих респондентов, Александра Шанина, который поведал о таком эпизоде:
 
«Здравствуйте, Владимир!
Я не был знаком со службой иновещания, но с Борисом Константиновичем Огородниковым наши пути пересеклись. В середине 80-х мы вместе отдыхали в Доме творчества Гостелерадио СССР. Это действительно был очень добрый, умный и порядоычный человек. Он в совершенстве владел английским языком (и, по-видимому, не только английским). О себе он ничего не рассказывал. Насколько я понял тогда, он был связан с «компетентными органами». Его можно было услышать в эфире иновещания, там он работал под псевдонимом Борис Новиков. Тогда я сделал несколько его фотографий, которые затем уже в Москве передал ему.
С уважением, Александр
».
    
И все же, замечу, имя Бориса Огородникова стало появляться в титрах документальных и художественных фильмов. Он, в частности, поведал на экране о своих встречах с экс-императором Пуи в фильме «Плен дракона», а в остросюжетном боевике «Одиночное плавание» даже сыграл роль… сотрудника ЦРУ, вальяжно развалившегося в шезлонге и рассуждающего о противостоянии двух великих держав - США и СССР.    
    
В Хабаровске Бориса Константиновича знали многие. Как и то, что он работал диктором. И относились с большим уважением. И даже бывший эмигрант и лингвист Георгий Георгиевич Пермяков, считавший себя «главным» переводчиком при экс-императоре Пуи, называл Огородникова одним из лучших на хабаровском «объекте-45», восхищался им.
    
Но, уехав из Хабаровска «на повышение» в Москву и работая там с дикторской элитой, Борис Константинович Огородников оказался незаслуженно забытым в нашем городе. Точнее - неведомым нынешним хабаровчанам. И вспомнить этого доброго, незаурядного человека считаю своим долгом.
 
В. Иванов-Ардашев,
историк и публицист.
«Приамурский казачий вестник», №6(25), 2014.
* * *

 

Судьба переводчика


 
Выпускник американского колледжа в Иокогаме Борис Огородников
Выпускник американского колледжа в Иокогаме Борис Огородников
О русских переводчиках, вернувшихся из эмиграции и работавших в Хабаровске на «объекте-45» для высокопоставленных японских военнопленных, мы знаем в основном по публикациям Г.Г. Пермякова. В своем документальном повествовании «Император Пуи. Пять лет вместе», опубликованном в альманахе «Рубеж» (Владивосток) в №4 за 2003 год, он упомянул, что «в лагере работали лучшие переводчики страны того времени» и назвал фамилии, в том числе Бориса Константиновича Огородникова.
    
Мне посчастливилось, ещё будучи ребенком, познакомиться с этим удивительным человеком, дружить с его детьми, и эти добрые отношения, считаю, определили не только интерес к людям Русского зарубежья, но и добавили теплоты и доверия к моим будущим собеседникам.
    
С той поры и запомнился один тихий, уютный трехэтажный хабаровский дом, где жили люди сдержанные, восточного облика, владевшие многими языками, и среди них - семья переводчика весьма необычного - русского интеллигента, родившегося на чужбине, человека атлетической комплекции и очень доброго. Звали его Борис Константинович Огородников, для меня же - просто «дядя Боря», о котором я до сих пор вспоминаю с уважением. Его жена, Нина Владимировна, тоже женщина добрая, интеллигентная, работала, как и моя мама, в окружном военном госпитале. С их детишками, Олегом и Алёной, я и подружился.
    
С тех пор минуло более полувека. И когда несколько лет назад я получил письмо от своего друга детства Олега Огородникова, ныне капитана второго ранга в отставке, светлая грусть воспоминаний вновь захлестнула мою душу. Вспомнился и Борис Константинович - великолепный переводчик и диктор Хабаровского радио, вещавший на заграницу. И с которым в детстве, и позднее, уже став историком и журналистом, я подолгу и с удовольствием беседовал. Интересный был человек!
    
Прошли годы, и я с удивлением узнал, что Борис Константинович был не только переводчиком, но и общался с пленными японскими генералами и даже бывшим императором Китая и Маньчжурии Айсингёро Пуи, интернированном после Второй мировой войны в Хабаровск.
    
Об этом вкратце поведал и упомянутый выше Г.Г. Пермяков, который крайне ревниво относился к «теме императора Пуи», но все же, когда речь заходила о других переводчиках, работавших в лагере для военной элиты, признавал и их заслуги. Вот цитата: «На объекте… часто работал русский богатырь Борис Огородников. Высокий, мощный, с центнер весом, голубоглазый, с золотыми волосами. Он родился в Японии (в «русском» Харбине, если уж быть точным, но об этом позже. - В.И.), в совершенстве выучил там японский, английский и французский. Приехал в СССР в декабре 1945 как патриот. Я видел, как Пуи и Борис подолгу стояли в коридоре и говорили на английском. Оба нравились друг другу».
    
Не буду комментировать стиль Пермякова. В данном случае интересен сам факт упоминания таких встреч. А вообще об этом подробно рассказано в документальном фильме «Плен дракона», снятом в 1996 году московской киностудией «Рост-5» и ныне известном лишь специалистам. В этом фильме о своих встречах с экс-императором марионеточного государства Маньчжоу-Го Айсингёро Пуи вспоминают бывшие участники спецоперации в Мукдене, захватившие японский самолет с монаршьей особой, а также юристы, ученые и переводчики, в том числе Борис Константинович Огородников. А вот мнением Георгия Георгиевича Пермякова в фильме не поинтересовались, хотя съемки проводились в Хабаровске. Но это так, к слову…
 
В. Иванов-Ардашев.
* * *

 

Как черт ладана…


 
Есть такое затертое выражение: человек-легенда. Это когда персонаж совершил множество добрых дел и остался в памяти благодарных современников. А если дела были не совсем добрыми и спорными к тому же, как тогда? Сказать: из антилегенды? Или вообще из кучи историй, где добро и зло причудливо перемешались и трудно отличить правду от вымысла…
  
Георгий Пермяков и французская исследовательница Русского зарубежья Сабина Брейяр, Хабаровск, 2004 год. (нажмите, чтобы увеличить)
Георгий Пермяков и французская исследовательница Русского зарубежья Сабина Брейяр, Хабаровск, 2004 год.

 
Вот таким и был наш земляк, бывший эмигрант Георгий Георгиевич Пермяков, считавшийся отличным лингвистом и переводчиком, что, впрочем, не ставится под сомнение, ибо переводчиком он был действительно незаурядным и даже общался с последним императором Китая Айсингёро Пуи, оказавшимся после Второй мировой войны в Хабаровске. Но остальные штрихи биографии Пермякова еще нуждаются в уточнении.
 
Мне довелось общаться с этим загадочным человеком, вызывавшим восторг у своих учеников и, напротив, усмешку у бывших харбинцев, вернувшихся в Россию не по своей воле.
 
Не буду касаться легенд и антилегенд в отношении Пермякова, ибо в свое время издал книгу «Эхо Русского зарубежья», где с небольшими сокращениями опубликовал три десятка писем Георгия Георгиевича, адресованных мне. Письма эти ныне хранятся в моем личном фонде Р-2204 Государственного архива Хабаровского края и представляют немалый интерес для исследователей своим контекстом, то есть характеристиками и недомолвками в адрес русских эмигрантов, маньчжурской специфики и отношения автора к Советской власти.
 
Многое, касающееся личности Пермякова, изложено и в моих письмах бывшим эмигрантам, которые также находятся в архивах, либо в частных коллекциях. И, что примечательно, старейшие русские эмигранты, выходцы из Маньчжурии, живущие ныне в России и за океаном, соглашаются с психологическим портретом, данным мной Пермякову.
 
Отчего же такое внимание Георгию Георгиевичу? Дело в том, что он придавал переписке большое значение и работал, что называется, на госпожу-историю. Страстно желал, чтобы письма были опубликованы, что я и сделал. Более того, взял на себя роль невольного адвоката, защищающего личность автора. Ибо наряду с интригующими легендами, лихо подхваченными журналистами, были и злые версии насчет деятельности Пермякова, с которыми я не всегда согласен.
 
Как бы то ни было, Георгий Георгиевич был удивительной личностью. И когда недавно его дочь Алла Георгиевна Сумская организовала в хабаровском Арт-подвальчике выставку в память отца, побывал там и охотно согласился войти в инициативную группу, готовящуюся отметить в 1917 году столетие со дня рождения Г.Г. Пермякова. Ибо он достоин памяти - объективной и очищенной от шелухи случайных легенд, ведь это был человек российского лихолетья, участник и даже жертва обстоятельств.
  
Но может возникнуть вопрос, а почему эту заметку я публикую в «Приамурском казачьем вестнике», ведь к казачеству Пермяков не имел отношения. Да, не имел. Более того, как черт ладана шарахался от казаков в лохматых папахах и комиссаров в кожаных куртках, хотя с соратниками этих самых комиссаров, но уже в цивильных костюмах, работавших в советском консульстве в Харбине, охотно сотрудничал. Такая вот неувязка в воспоминаниях Георгия Георгиевича, частенько противоречившего самому себе. Но тем и интересней его рукописи и архивные документы, ведь в них история, пусть злая и в чем-то однобокая, но все же история, а не слащавые легенды и пропагандистские штампы.
 
И я думаю, что Георгий Георгиевич Пермяков был одним из самых ярких персонажей в истории Хабаровска. Именно персонажей, поскольку, начав играть однажды, так и играл всю жизнь…
 
В. Иванов-Ардашев,
действительный член Русского географического общества.
«Приамурский казачий вестник», №6(25), 2014.