 |
| «Зеленка» не сдается |
| |
Есть рассказы о начальнике ДВМП Бянкине, в поздних 70-х ездившем по Владивостоку то ли на «цедрике», то ли на «глории».
Точная дата появления у нас первой праворульки неважна. Важно другое - когда явление из единичного стало массовым, когда этот автомобиль стал менять лицо города, его экономику, образ жизни и даже язык его жителей. И тут можно датировать события куда точнее. Первая волна хлынула на дороги Приморья во второй половине 80-х и была «морской» (словосочетание «паспорт моряка» тогда было одним из самых популярных). Эти машины, въезжая в город, еще видели герб СССР, установленный на «Заре» в начале разделительной полосы. Вторая волна пришла в начале 90-х, когда машины разрешили возить всем, а не только морякам. Старожилы помнят: первый авторынок открылся на стадионе «Строитель», но после протестов жителей окружающих домов ему пришлось переехать на Зеленый Угол, где к периферийному 71-му микрорайону примыкали покрытые лесом сопки. Так возникла «Зелёнка». Было это 25 сентября 1993 года.
* * *
 |
| Японские праворульки |
| |
Вслед за угловатыми «блюбёрдами» с синими эмблемами на радиаторной решетке; белыми, как холодильники, «короллками» в 90-м кузове, навезенными с запасом; «леоне» и «калифорниями» (новое поколение не помнит этих названий - не то что силуэтов) в старье превращаются столь модные и современные когда-то агрегаты, как «карина-улыбка», «корона-бочка», «марк-самурай» - машины выпуска начала-середины 90-х. «Таких уже не делают». Их потомки кажутся несерьезными, как легкомысленные внуки фронтовиков. Что такое эта новая «делика» по сравнению с той, настоящей; или новая MPV.
* * *
На их ржавые перекореженные трупы натыкаешься везде: по обочинам дорог, в мрачных городских очкурах. Кладбищем японских машин стал весь край от Хасана до Агзу. Мне нравится разглядывать их трупы. Наблюдать за разборками, где патологоанатомы в замасленных камуфляжах берут от умерших машин органы для живых.
Вот у деревянных бараков в поселке Приморском приткнулись мятыми боками друг к другу две «Висты»-пенсионерки. Сколько на их не раз смотанных одометрах - 300 тысяч, 500, 800? Если бы они могли рассказать о том, что успели увидеть за свои тридцать «автомобильих» лет (в наших условиях - «год за три»), получился бы увлекательный и правдивый роман.
Во дворах владивостокской Второй Речки укрылась старенькая Liberta Villa. Мы забываем эти марки - как Nissan Langley, или Subaru Justy, или Honda City.
В охотничьем Мельничном (бывший Сидатун) замерла красная «короллка»-универсал. Рессоры, дизелек, коробочка - дачно-рыбацкая классика по-приморски.
Изуродованное тело «датсуна» в заброшенном Молодежном: тут такие машины и нужны. Рама, 4WD, слабоватый, но надежный TD27 под капотом… Сколько оленьих туш перетаскал он в своем кузовке?
Этот ископаемый автопарк Юрского периода - и памятник, и свидетель промелькнувшей эпохи, в которой были перестроечная эйфория, криминальные битвы и «тучные нулевые». Горбачев, Ельцин и Путин. «Колесами печально в небо смотрит круизер» Лагутенко и «Любимая моя, Тойота Целика» Панфилова. Попытки запрета правого руля, «конструктора» и «распилы», подмосковный ОМОН…
Тонны праворульного металлического перегноя - тема для диссертаций не родившихся еще историков. Подобно смешным маленьким танкам «МС-1», до сих пор лежащим на дне озера Хасан, эти японские раскуроченные шедевры инженерной мысли вросли в землю, как рухнувшие на подлете к цели камикадзе. Они давно обрусели - хотя бы потому, что провели в России куда больше времени, чем в Японии. Японцы не помнят об этих машинах. Для них они были всего лишь средством передвижения - для нас стали культурным кодом и образом жизни.
Есть черта, за которой «трахомы» и «ведра» превращаются в раритеты. Так становится драгоценной ничтожная муха, когда-то прилипшая к хвойной смоле и попавшая в янтарь; так халтурная картинка по прошествии веков обретает историческую ценность. Но этим машинам превратиться в заботливо отполированные реликвии не суждено. У них не будет второй, почетно-ветеранской жизни в музее автостарины. Они так и сгниют, растворившись в нашей земле. И неизвестно, что вырастет на месте их погребения.
А мимо едут свеженькие праворульки с наивными фарами, еще не опаленные дыханием истории; «ссанг-йонги» местной сборки; немцы с американцами, которых у нас все больше. Все они - хорошие машины, но ничего не понимают в жизни, как понимали Те. Это нормально. Просто пришло другое время.
* * *
Уже сели за рули родившиеся одновременно с «Зелёнкой». 20 лет «Зеленого Угла» - больше, чем одно поколение, и больше, чем календарные 20 лет. Это целая эпоха, окультурившая восточную половину России безупречными линиями азиатских дизайнеров и русифицировавшая табуны раскосых «япономарок». Пульс «Зеленого Угла» - пульс Владивостока.
Разбухнув от японских машин, Владивосток к началу XXI века стал самым автомобильным городом России. По итогам 2012 года во Владивостоке на тысячу человек приходилось 558 машин. Второе и третье места поделили нефтяные Сургут и Тюмень с 377 авто на тысячу, Москва с ее 338 оказалась лишь на седьмом месте.
Приморский автобизнес ничего не берет - ни пошлины, ни «утилизационный» сбор, ни ОМОН. После провального (из-за «путинского» повышения пошлин) 2009 года импорт машин стал расти и растет до сих пор, как цветы сквозь асфальт. У нас появились «конструктора» и «распилы», в Сибири изобрели схему льготного ввоза «на переселенца» (из Средней Азии). Сейчас начали оформлять машины через Белоруссию… В 2012 году через таможни Дальнего Востока ввезли 258 тысяч автомобилей (в 2011-м - 191 тысячу). До уровня пикового 2008 года, когда на Дальний Восток ввезли более полумиллиона машин, далеко, но рост налицо. А кто-то говорит, что правый руль умирает. А другие еще говорят, что на месте «Зеленого Угла» скоро появится не то спальный район, не то кладбище (тоже в каком-то смысле спальный район).
«Зеленый Угол» - факт нашей культурной жизни. Даже если он сам, Угол, этого не понимает, а его люди не думают о себе как о героях места и времени. Уссуриец Дёмочка снял о машинах сериал «Спец», сибиряк Тарковский написал роман «Тойота-Креста». Живи Золя у нас, он написал бы о «Зелёнке» «Чрево Владивостока».
«Зелёнка», хотели мы того или нет, формировала нас. Страсть к правому рулю вошла в психотип дальневосточника. Правый руль - примерно как «северные территории» у японцев: любой местный политик, что бы он ни думал на самом деле об этой реальной или мнимой проблеме, обязан демонстрировать лояльность праворульной культуре. Иначе его попросту не поймут.
Эти машины формировали мое эстетическое чувство. Одни казались мне красивыми, а другие - нет. Времена меняются. Мне по-прежнему безразличны европейские машины, по-прежнему улыбку вызывают китайские (хотя теперь эта улыбка уже не снисходительная, как раньше, а неуверенно-недоуменная - и уже тянет порулить). Всегда нравились старые американские машины - огромные седаны и пикапы, но нравились теоретически, как кинозвезды. А недавно стали нравиться - и вполне практически - новые «корейцы», например «хёндаи».
* * *
В самой Японии праворульные машины продолжают беззаботно размножаться. Они еще не знают, что на них положено сумасшедше гонять по улицам Владивостока, Хабаровска, Красноярска, Новосибирска, а то по дачным буеракам или таежному бездорожью, отрывая глушители, пробивая поддоны, травмируя рычаги. Они еще находятся в райском периоде своего существования. Все они - чистенькие: в Японии им негде замараться. Роскошные Century, простоватые Crew - у нас таких почти и не встретишь. Не видно и внедорожников - прячутся по деревням, даже простеньких «паркетников» мало (это у нас считается, что без джипа - никуда; даже городские чиновники, на голубом глазу заявляющие о высоком качестве дорог, предпочитают «крузаки»). По японским дорогам течет поток кажущегося безликим новья: «микрики», компактные городские капсулки… Редко-редко мелькнет старенький «краун»-«сарай», а то сотый марк или даже «чайзер» в 80-м кузове, а то старая леворукая «бэха» - местный шик, симпатичное токийское пижонство. И - такси, такси…
По прибытии в Россию у них сразу меняется взгляд - становится жестче. «Я помню тот Ванинский порт…» - возможно, они поют про себя по-японски что-то подобное. Если даже Хоккайдо в Японии считается местной Сибирью, то настоящая Сибирь - куда круче. В широком смысле слова Дальний Восток - тоже Сибирь. В еще более широком - Россия состоит из Москвы и Сибири.
Ни европейские иномарки на Западе, ни японские тачки в самой Японии не стали для их владельцев тем, чем они стали для нас. Там они были всего лишь средством передвижения - здесь стали важной частью зауральского российского мира, прочно вросли в суровый таежно-урбанистический пейзаж, где маньчжурские сопки подпирают серые гостинки. Наезды на правый руль воспринимаются как покушение на нашу идентичность, как религиозные гонения. Мы не делаем этих машин, но мы создаем им добавленную культурную стоимость, обогащая и сами машины, и наши ландшафты новыми смыслами. Так, как чувствуем эти машины мы, их не почувствует ни москвич, ни японец. Наша оптика создана нашей историей и нашими пространствами, поэтому она и не должна быть всеобщей. Это не означает, что японец и москвич не смогут нас понять. Понять можно - если хотеть понять.
* * *
…В пробке на Спортивной заметил белый «аустер». На Светланской мелькнула красная «целика-камри» - то ли реликт, то ли фантом. Помятый грузовичок-«рефка» марки Condor тащит «советскую» бочку с квасом - в своей Японии он и не знал о квасе.
По Капитана Шефнера карабкается «мини-паджеро», на заднем стекле - маркером: «Спасибо Японии за нашу счастливую юность». И тут же: «А деду - спасибо за победу!» В этом - Дальний Восток: государственничество, свободолюбие и ерничество давно не борются друг с другом, а спокойно уживаются.
Между гостинками на Кирова стоит драгоценным кристаллом «тойота-сенчури» - отполированная, сверкающая хромом. Гостинки эти - вдали от «гостевого маршрута», поэтому их даже снаружи не подновили, а уж что внутри - нам известно: мрачные коридоры, исчерканные лестницы, шприцы, запах химки и перегара. И рядом - машина, созданная для императоров.
На соседней улице долго стоял на приколе старый «литайс» - как памятник самому себе, столько сделавшему для Приморья в самые депрессивные годы. Возможно, его владельца не стало. Ничейному микроавтобусу прокололи колеса, потом начали бить окна. Однажды я обнаружил, что автобус исчез - растворился в воздухе, оставив россыпь дробленого стекла на асфальте. Его дизельная душа улетела к верхним машинам - в небесную Японию, где дороги бриллиантовой гладкости и чистейшее топливо, не оставляющее выхлопа.
Авченко Василий,
«Новая газета во Владивостоке», №206, 26.09.13
