В своё время я заочно познакомился с бывшим военным переводчиком Леонидом Тимофеевичем Васиным. Он жил в Новороссийске и собирался написать воспоминания о дочери атамана Семёнова. Однако мне не все рукописи Л.Т. Васина удалось опубликовать. Что-то, имевшее отношение к Северной Корее, пришлось вернуть.
1
 |
| Ким Ир Сен, 1945г. |
|
|
– C будущим вождём Северной Кореи Ким Ир Сеном я познакомился 22 августа 1945 года, когда во двор нашего отдела спецпропаганды 25-й армии в Пхеньяне вошли два незнакомых человека. Я поспешил им навстречу.
«Примите гостя», – сказал один из них, жестом указав на своего спутника, и тотчас ушёл.
«Капитан Ким Ир Сен», – представился офицер, коснувшись рукой фуражки.
«Майор Васин». – Мы пожали друг другу руку.
Как только офицеры нашего отдела увидели рядом со мной высокого незнакомого корейца, все вышли во двор. Молодые, весёлые, они быстро познакомились с гостем, с интересом рассматривая мощную фигуру Ким Ир Сена, и шутя предложили измерить, кто из нас выше. Он или я? Ким Ир Сен оказался выше меня на два сантиметра, а меня в отделе считали самым высоким.
Когда Ким в окружении новых друзей вошёл в помещение, по телефону поступило распоряжение генерала Лебедева: Ким Ир Сена переодеть в гражданскую форму и определить в гостиницу, находившуюся в ведении контрразведки нашей армии.
В атмосфере общего оживления мы сняли с Ким Ир Сена военную форму с орденом Красного Знамени и стали надевать на него гражданский костюм, который сотрудничавшая с нами кореянка Пак Ден Ай выбрала в соседнем магазине. Я сказал: «Присядь!» Но как только Ким присел, всё разошлось по швам. Это послужило поводом для очередных шуток. Примерка второго костюма с рубашкой и галстуком сопровождалась частыми взрывами смеха. И только в третьем по счёту пиджаке и брюках Ким Ир Сен почувствовал себя свободно, с улыбкой демонстрируя перед нами своё полное преображение в солидного гражданского чиновника.
Вот в такой весёлой и непринуждённой обстановке прошло наше первое знакомство с будущим вождём северокорейского народа. Кто же он был? Какие на него возлагались надежды? Этого мы ещё не знали, приступив к длительной и кропотливой работе.
Военная администрация в Корее под руководством генерала Романенко подобрала для Ким Ир Сена советских квалифицированных специалистов в вопросах экономики, политики, философии и даже по изучению... корейского языка. Наши общие усилия были вознаграждены: через год Ким Ир Сен полностью вошёл в роль вождя. А доклады, статьи и документы, подготовленные нашими советниками, вошли в его полное собрание сочинений.
А перед этим, в августе 1945 года, с первых дней освобождения Кореи Советской Армией в городах проходили многочисленные митинги, кипели политические страсти освободившихся от японской зависимости корейцев. Мы, работники спецпропаганды 25-й Советской Армии, находились в самой гуще происходящего и оказались в тесной связи с новой корейской общественностью, вышедшей из японских тюрем. Большая их часть – граждане СССР, которые в 30-х годах по решению исполкома Коминтерна были направлены в Корею.
Улица, на которой я жил, была недалеко от центральной площади Пхеньяна, где разместился временный народный комитет Северной Кореи. По-японски она называлась «Яма Масси». На этой улице было мало домов, и они принадлежали появившимся в то время лидерам коммунистического движения в Корее. Она была неширокая, короткая и упиралась в каменную стену.
С правой стороны улочки, поднимающейся немного вверх, было пять домов. С левой, если мне не изменяет память, три дома. Внизу справа в начале улицы при въезде с шоссейной дороги жил Ким Ду Бон, будущий председатель Народного собрания Северной Кореи. Это парламент. Далее был дом Цой Ен Гена, сподвижника Ким Ир Сена. В соседнем доме с Ким Ир Сеном предложили поселиться мне. Чуть выше меня поселился My Ден. Начальник полиции. Один из самых симпатичных, на мой взгляд, корейцев.
По левой стороне дороги проживал Мун, ставший впоследствии секретарём Союза демократической молодёжи. Несколько выше его дома жил Ким Ем Бом, заместитель Ким Ир Сена по Временному народному комитету. И, наконец, Пак Ден Ай, руководившая женским движением Северной Кореи. Впоследствии, видимо по воле Москвы, ставшая вице-президентом международной организации женщин у француженки Эжени Коттон. По-русски мы её называли Вера Цой.
Все жители домов знали русский язык. Лучше всех русский язык знал Ким Ем Бом... Ни в одном из перечисленных домов не было семей. Не было во двориках и детей. Поселился я в соседнем с Ким Ир Сеном доме по приказу генерала Штыкова. Так волею судьбы и генерала я оказался среди корейской элиты.
Во второй половине сентября ко мне приехала жена и два маленьких сына. Одному было три года, другому – пять. А в конце сентября я заметил во дворе Ким Ир Сена маленького мальчика и спросил у Пак Ден Ай: «Что это за малыш тут бегает?» – «Привезли сына Ким Ир Сена», – ответила она.
«А я и не знал, что у тебя есть сын, – сказал я при встрече Ким Ир Сену. – А где же жена?»
«А она там осталась...» – махнул он рукой в пространство.
Пак Ден Ай нашла молодую женщину, которая смотрела за домом Кима и его сыном.
Малыша я назвал Ченирчиком. Ему было скучно одному и он подружился с моими ребятами. Они часто устраивали шумные игры с мячиком, бросая его через заборчик, разделявший наши дома. Иногда игры заканчивались слезами, но мирились они очень быстро. Мой ныне 60-летний сын до сих пор с улыбкой вспоминает об этом. Когда я давал Ченирчику конфеты или яблоко, он брал и говорил «спасибо». «На», «подойди», «дай» и другие простейшие обращения к нему он отлично понимал. Мальчиком он был резким, не очень любезным, даже суровым, но охотно повторял за мной и запоминал те слова, которых ещё не знал.
Однажды на досуге я спросил у Ким Ир Сена: «Когда же приедет мама Чена?» И снова неопределённый жест рукой и уклончивый ответ. Больше таких вопросов я ему не задавал. Да и не было времени отвлекаться на бытовые проблемы, так как работа в нашем отделе значительно усложнилась, когда курирование всех корейских дел Москва поручила генерал-полковнику, члену ЦК КПСС, бывшему до войны секретарём Ленинградского обкома партии Штыкову Терентию Фомичу. За преобразование страны из капиталистической в коммунистическую отвечал только он. Отвечал перед Политбюро и вождём нашей страны товарищем Сталиным. В Северной Корее ему подчинялись все: военная администрация, средства массовой информации, Народный комитет Северной Кореи и даже сам Ким Ир Сен.
Как-то Терентий Фомич сообщил по телефону, что ко мне привезут китайца Ван Суна. «Приютить, накормить и рано утром отправить машиной. Выполнить точно и безоговорочно!» Я ответил: «Слушаюсь!» Вечером к моему дому подошла машина. Из неё вышел Ван Сун – майор Советской Армии с орденом Красного Знамени. Говорил на ломаном русском языке. Я его встретил. Заказал ужин Накано Секи, японской девушке, помогавшей по хозяйству: советское военное командование разрешило русским офицерам брать в свои семьи японских граждан, чтобы поддержать им жизнь до репатриации на родину. Мы перекусили, и я предложил отдохнуть гостю, время было позднее. Спали на полу, на циновках. Пол был тёплым, с подогревом. На полу спали мои дети, жена и Накано Секи, а мы расположились в другой комнате среди полушубков и одеял. Перед рассветом я разбудил гостя. Накано Секи подала завтрак. Гость немного выпил, закусил. Подошла машина и увезла его...
Перед этим, за ужином, я спросил гостя: «А где жена Кима? Почему её здесь нет?» – «Она там осталась». – «А как её зовут?» – «Не помню». Ван Сун рассказал мне, что у них в отряде было несколько женщин-кореянок и русских, которые занимались кухней, уборкой комнат, в которых жили командир отряда и комиссар. Женатых мужчин в отряде не было и семей в этом городке тоже не было. Начальник спецпропаганды Приморского военного округа полковник Меклер говорил то же самое: в разведотряде он видел женщин из обслуживающего персонала, но они не могли быть взяты в Корею, так как это не соответствовало целям и задачам органов нашей разведки. Мне стало ясно, что у Кима не было официально зарегистрированного брака. В закрытом городке брак зарегистрировать нельзя, так же, как и рождение ребёнка. Но ребёнок был, и контрразведка сочла нужным привезти его к отцу в Пхеньян.
Ван Сун был комиссаром в интернациональной бригаде в селе Вятском под Хабаровском, Ким Ир Сен – её командиром. В бригаде было примерно 150 корейцев и китайцев, отлично владеющих китайским языком. Ван Сун и Ким Ир Сен были земляками и жили в районе Туньхуа на границе Китая с Маньчжурией. Поэтому когда Корея стала свободной от японской оккупации, Ван Сун, приезжая в Северную Корею, навещал своего друга и всегда останавливался в моём доме. И я всегда получал приказ Штыкова: «Ван Суна никуда не отпускать и встречи с Ким Ир Сеном организовывать лишь на короткое время».
В августе 1945 года власть в Маньчжурии находилась в руках Гоминдана. Нас, советских офицеров, награждали не коммунисты. Нас награждала жена Чан Кай Ши за то, что вошли в Маньчжурию и освободили её от японской зависимости. А фактически власть на местах в Маньчжурии принадлежала КПК.
Одним из самых видных событий того времени был митинг, на котором мы представляли корейскому народу Ким Ир Сена на стадионе Моранбон в Пхеньяне (14 октября 1945 года. – В.И.). Эту встречу готовил наш отдел. Мы две недели трубили по радио, писали в газетах и прочих средствах массовой информации, что на стадионе Моранбон состоится встреча корейского народа и представителей всех провинций с героем Ким Ир Сеном, борцом за независимость Кореи. После его выступления стадион взорвался криками. Полумиллионная аудитория на стадионе и вне его кричала «Мансэй!». С этого дня Ким Ир Сен, по существу, стал руководителем Северной Кореи и занял кабинет председателя Временного народного комитета Северной Кореи. Потом у нас наступила плановая работа по укреплению авторитета Кима.
Прошло около двух месяцев и снова пришлось встретиться с майором Ван Суном. За это время произошли большие перемены. Стихийно созданная в Северной Корее компартия на съезде коммунистов, вышедших из тюрем, не устраивала Москву. По распоряжению ЦК нашей партии в Корее должна быть создана другая партия не коммунистического толка, как это происходило в странах народной демократии Запада, освобождённых нашей армией от фашизма. На скорую руку была создана другая партия: отделили от компартии 30–40 человек, созвали съезд Народной партии и избрали Цой Ен Гена, назначили дату объединительного съезда.
8–9 октября Ким Ир Сен в строжайшей тайне был вызван в Москву, где удостоился приёма «великого вождя всех народов». Он как-то внезапно исчез из поля нашего зрения. Мы с начальником отдела майором Кавыженко догадались, где мог быть Ким Ир Сен. 11 октября он возвратился, а 12 октября прошёл объединительный съезд, на котором Ким Ир Сен был выбран генеральным секретарём Трудовой партии Кореи, которая и сейчас имеет такое название. Через несколько дней после съезда я его спросил: «Ну, как там, в Москве?» Он, сжав кулак, ответил: «Всё в порядке!» Доклад, с которым Ким Ир Сен выступал на съезде, был подготовлен нашими советниками.
Наспех созданный центр коммунистической Трудовой партии Кореи нуждался в пересмотре форм и методов работы, дальнейшем совершенствовании устава и программы партии, управления основным органом печати – газетой «Нодон Синмун». Чрезмерная загруженность в работе не позволяла Ким Ир Сену уделять должного внимания сыну. Приезжая домой на обед, я часто видел малыша, бегающего во дворе без присмотра. Иногда в грязных штанишках, которые надо было срочно менять. Моя жена надевала ему чистые трусики, пошитые Накано Секи из парашютного шёлка, такие же носили и мои сынишки.
Стал вопрос о новом месте жительства Ким Ир Сена. Ему подобрали новый дом, отдельный, обособленный, безопасный, на маленькой тупиковой улице. Переселился туда со своей охраной.
В начале января 1946 года мне позвонил Терентий Фомич Штыков: «К тебе приедет Ван Сун. Прими его, но никаких встреч с Ким Ир Сеном!» Я ответил: «Слушаюсь!» Через некоторое время приехал Ван Сун с ящиком красного вина. Накано Секи стала готовить ужин. В подвале моего дома было достаточно закусок и вин. Я рассказал Ван Суну, что Ким сейчас живёт достаточно далеко. Но Ван Сун стал настаивать на встрече и заявил, что всё равно пойдёт к нему и останется там ночевать или мы едем вместе. После ужина я позвонил Штыкову. Он разрешил пойти к Ким Ир Сену, но побыть там не более двух часов и вернуться с китайским гостем домой. Ни в коем случае при встрече не должны присутствовать военачальники.
Встреча друзей была радушной, весёлой. Я заявил, что разговаривать они будут на русском языке, так как я не знаю ни корейского, ни китайского, а они не знают японского. Согласившись, друзья всё-таки иногда сбивались на китайскую речь. Обслуживала нас совсем не та женщина, которая была в соседнем со мной доме. Малыша Ченирчика не было. По-видимому, он уже спал. Чтобы убедиться, что женщина не из Советского Союза, я попросил её подать квашеную капусту. Она в недоумении пожала плечами. Тогда Ким повторил ей мою фразу по-китайски и она принесла капусту с перцем, которая называется «ким-чи». Мне стало ясно, что и эта женщина, не знающая ни одного русского слова, не может быть матерью Чен Ира.
Друзья из интернациональной бригады пили вдоволь! Ким Ир Сен, высокий – 174 сантиметра, весивший не менее ста килограммов, и Ван Сун, бывший ниже Кима на целую голову, пили одинаково. Ким уже заговаривался, а Ван Суну – ничего. А весил он, по-моему, не более 60 килограммов. Когда Ким Ир Сен совсем опьянел, я предложил Ван Суну уехать со мной. Хозяйка дома по распоряжению Кима подарила мне «хаси», японские палочки для еды. Я доложил по телефону Терентию Фомичу, что никто не присутствовал во время встречи Ван Суна и Ким Ир Сена и китайский товарищ сейчас у меня. Штыков предупредил, что утром за ним приедет машина и он будет отправлен с Пхеньянского аэродрома в город Дальний, по-китайски – Далянь. В руководстве этого города стояли коммунисты. Примерно с того времени Ван Сун стал членом ЦК компартии Китая, хотя до победы китайской компартии был ещё не один год.
В 1947 году меня назначили ответственным за репатриацию японцев на родину. Я пришёл к Киму проститься, так как покидал Пхеньян. Он лежал на диване, покрытом тигровой шкурой. На полу играл мячиком Чен Ир. Ким Ир Сен, отдыхающий на тигровой шкуре... «Пектусанский тигр»... Человек-легенда... В моей памяти вспыхнули события прошлого... В начале 40-х годов в корейской прессе на японском языке не раз упоминался некий Ким. Храбрый, ловкий, неуловимый смельчак, совершавший набеги на японские военные объекты. Укрывался он в предгорьях горы Пектусан. Мы незамедлительно присвоили это имя Ким Ир Сену. По радио, в печати, на митингах мы убедили не только жителей Северной Кореи, но и самого Кима в том, что он и есть Пектусанский тигр...
2
Это, напомню, воспоминания бывшего военного переводчика Леонида Тимофеевича Васина. В качестве дополнения приведу фрагмент из книги бывшего первого секретаря Хабаровского крайкома КПСС А.К. Чёрного «Остаюсь дальневосточником», опубликованной в Хабаровске издательством «Этнос-ДВ» в 1998 году и почти неизвестной читателям:
«Ещё в 1940 году, в период напряжённой обстановки на Маньчжурской границе, в селе Вятском Хабаровского края командованием Дальневосточного фронта был организован так называемый фильтрационный лагерь, в который направлялись корейцы, китайцы, переходившие границу СССР из Маньчжурии. В то время это были остатки разбитых японцами партизанских отрядов. В этом же лагере содержались бывшие военнослужащие правительственных войск Маньчжоу-Го, которые ещё в 1939 году, будучи в Маньчжурии, перебили японских офицеров и во главе с двумя унтер-офицерами перешли границу СССР в районе Владивостока. В 1941 году на базе фильтрационного лагеря создана 88-я отдельная стрелковая бригада. В неё призывались корейцы, китайцы, граждане СССР, которые в 1937 году были переселены с территории Дальнего Востока в среднеазиатские республики. В эту бригаду также призывались проживающие на территории Дальнего Востока нанайцы, нивхи, эвенки, удэгейцы и другие представители северных народностей, внешностью схожие с китайцами, и особенно те, кто хотя бы немного владел китайским языком. Из состава бригады отбирались кандидаты, которые проходили соответствующую подготовку, а затем, снабжённые радиостанциями, группами по 5 человек, экипированные под партизан, забрасывались на территорию Маньчжурии для выполнения специальных заданий.
Бригада в селе Вятском состояла из четырёх батальонов, командовал бригадой подполковник Чжоу Баочжу – китаец по национальности. Его заместителем был подполковник Ширинский, заместителем по политической части – подполковник Чжан Чжоудзян, начальником штаба – капитан Цой Йен Ген, будущий председатель Президиума Верховного Национального Собрания КНДР...
Бригада готовилась к боевым действиям на случай войны с Японией. Личный состав бригады был на казарменном положении (кроме командиров). Никто из корейцев и китайцев с местным населением не общался...
До перехода маньчжурской границы с СССР Ким Ир Сен командовал партизанским отрядом в Маньчжурии. Его отряд численностью 500 человек был разбит японцами. С остатками отряда он перешёл нашу границу. Затем неоднократно во главе разведывательных групп забрасывался с заданиями на территорию Маньчжурии. В скором времени Ким Ир Сен получил назначение командиром первого батальона.
Он характеризовался как человек энергичный, боевой, общительный, с сильным характером. Его отличали властолюбие, умение командовать, высокая требовательность к подчинённым. Ким Ир Сен в то время был женат на кореянке Нине, которая проживала с ним вместе в отдельном домике в селе Вятском. Жили они дружно, имели ребёнка.
В 1945 году командир бригады Чжоу Баочжу, его заместитель Ширинский и Ким Ир Сен были награждены орденами Красного Знамени. После освобождения Советской Армией Северной Кореи Ким Ир Сен и служившие с ним в бригаде корейцы отправились на родину, где возглавили народно-демократическую революцию...»
3
Теперь слово ещё одному очевидцу тех давних событий в Северной Корее, писателю Валерию Юрьевичу Янковскому. Вот фрагмент из его книги «От Гроба Господня до гроба ГУЛАГа»:
 |
| Митинг 14 октября 1945года, в Пхеньяне |
|
|
В октябре произошло историческое событие. Над городом появились самолётики У-2, на улицы Пхеньяна посыпались листовки. Народ бросился поднимать их так азартно, что несколько мальчишек угодило под колёса машин. В листовках сообщалось, что завтра, 14 октября 1945 года, на главной площади города Моранбон состоится встреча с национальным героем – Ким Ир Сеном. И мы, переводчики, получили задание: не афишируя, прислушиваться к разговорам окружающих, присутствуя на этой судьбоносной встрече.
Наша группа прибыла на гору Моранбон, возвышающуюся в центре Пхеньяна. Её вершина обнесена старинной каменной стеной, в которую впились застрявшие свинцовые ядра со времён осады северной столицы Кореи китайскими войсками два века назад. В наше время внутри крепости – обширный стадион, а в его юго-восточной части стояла свежевыстроенная трибуна: высокий деревянный помост с единственной скамейкой и обнесённой невысоким барьером кафедрой для выступающих.
На трибуне собрались избранные. Скамью занимали командующий 25-й армии генерал-полковник Чистяков и член Военного совета генерал-лейтенант Лебедев. Между ними, в самом центре – пустое место. Почётные гости, офицеры и мы, переводчики, толпились вокруг. Сам стадион был запружен народом. Я обратил внимание, что собравшиеся в переднем ряду группы молодёжи – девушки и парни – держат в руках огромные букеты роскошных осенних астр и хризантем.
Было много выступлений по поводу освобождения Кореи от японских оккупантов на корейском и русском языках, которые тут же переводились для обоюдного понимания. Запомнилась эмоциональная речь известной в Корее революционерки, отсидевшей много лет в японской тюрьме, прекрасно владевшей русским, – уроженки России Пак Ден Ай. Небольшого роста, плотная кореянка вскоре заняла пост министра культуры в новом корейском правительстве, однако позднее, как я читал, пришлась не ко двору, была изгнана и даже репрессирована.
Общее возбуждение нарастало, однако «виновника» события нигде заметно не было. Но вот на трибуну поднялся кореец в форме майора Советской Армии – Ли. Он объявил: «Сейчас перед вами выступит герой корейского народа Ким Ир Сен!» И следом повторил ту же фразу на родном языке.
Сценарий политического спектакля был подготовлен отлично. В мгновение ока у ног наших генералов открылся никем ранее не замеченный люк, из него – как чёрт из табакерки – выпрыгнул ловкий молодой человек в коричневом штатском костюме с орденом Красного Знамени на лацкане пиджака. Смуглое скуластое лицо, чёрные брови, зачёсанные назад блестящие волосы... И я сразу вспомнил эти, теперь слегка возмужавшие, черты...
Закончив довольно пространную, видимо, хорошо отрепетированную речь, национальный герой – в недавнем прошлом партизан, энергично боровшийся против японцев в Маньчжурии, – вернулся к генералам и сел между ними. Стало ясно, для кого оставлялось незанятое на скамье место.
Выступления продолжались, но генералы и Ким сошли с трибуны, сели в подкативший бронированный автомобиль и уехали. В этот день Северная Корея обрела своего вождя.
<…> Я, увидев его (вождя Северной Кореи, на митинге 14 октября 1945 года. – В.И.), сразу ярко вспомнил случай в Маньчжурии пятилетней давности. В тот день важный японский полицейский чин в мундире цвета хаки и золочёных погонах вручил мне разрешение на право охоты в районе легендарного потухшего вулкана Пяктусан. В район, богатый всяким зверьём, но пользующийся дурной славой пристанища корейских партизан во главе с их знаменитым атаманом.
Я, ликуя в душе, принял вожделенный документ с большой красной печатью, поблагодарил и готов был откланяться, когда чиновник-самурай попросил задержаться, спросил: «Сколько вы выручаете за убитого тигра?» Я прикинул: «Ну, за крупного самца тысячи три». Он кивнул, выдвинул ящик стола и положил передо мной небольшую фотокарточку. «Вот за этого тигра мы готовы заплатить десять тысяч! Знаете, это Кин Ичи Сэй!»
На меня смотрел юный, но волевой человек с темными бровями, короткими, зачёсанными назад, чёрными волосами, в студенческой тужурке. Ах, вот он какой – Ким Ир Сен, или Кин Ичи Сэй (в японском чтении этих иероглифов). Как не знать! Однако борьба против корейских партизан вовсе не входила в наши планы. В душе мы им симпатизировали.
И я ответил дипломатично:
– Господин начальник отдела, мы ведь охотимся на четвероногих хищников...
Он был явно раздосадован. Убрал карточку в стол: «Ну, смотрите. Только о нашем разговоре никому ни слова!»
Владимир Иванов-Ардашев,
«Литературная Россия», №33-34, 10.08.12
