 |
| Роман Ким |
| |
Первая биография Кима вышла в минувшем году в серии ЖЗЛ. Ее автор - историк, востоковед Александр Куланов (автор книг «Обнаженная Япония», «В тени Восходящего солнца», «Шпионский Токио» и др.).
Все белые пятна не закрыты - да это теперь и невозможно: какие-то элементы пазла утрачены, что-то до сих пор засекречено, да и сам Ким приложил руку к мифологизации собственной жизни. Поэтому Куланов нередко ставит вопросы, не настаивая на однозначных ответах, отчего книга стала похожа на документальный детектив. Вспомним с ее помощью легендарного и незаурядного человека, ушедшего из жизни ровно полвека назад.
Владивосток и вокруг него
Роман Николаевич Ким родился во Владивостоке 1 августа (по старому стилю) 1899 года в доме своего отца - где-то в Корейской слободке. Согласно метрической книге Успенского собора, где младенца крестили, его родители - русские подданные Николай Николаевич и Надежда Тимофеевна Ким, оба из корейцев, православные.
Николай Ким (Ким Бён Хак), ставший во Владивостоке видным предпринимателем, активистом антияпонского подполья и одновременно деловым партнером японской диаспоры, - человек не менее загадочный, чем его сын, которого уже в детстве при помощи резидентов японской разведки отправили в японскую же элитную школу. Именно в Японии маленький Ким учился читать и писать.
Когда точно Ким вернулся во Владивосток - неясно, но в 1917 году он поступил в гимназию при Восточном институте на ул. Пушкинской. Через два года, сдав экзамены, по мобилизации ненадолго попал в армию Колчака. Вроде бы - «в штабе писарем отсиделся». В том же 1919-м поступил в Восточный институт.
В апреле 1920 года происходит «японское выступление». О нем Ким позже напишет небольшую повесть «Тайна ультиматума», причем от лица японского офицера (тот же прием он применит в «Тетради, найденной в Сунчоне»; трудно избавиться от ощущения, что так заявляла о себе японская часть сложной личности Кима).
Это самая владивостокская его вещь: «…Ездили в гости к Луцкому, в гостиницу «Версаль», он единственный из русских говорил по-японски, два битых часа беседовали о том, как ловят съедобных змей на юге Китая, о запрещенных приемах дзю-до, о том, как татуируются гейши и о гомосексуализме в Европе и Азии. Луцкий, старый барсук, каждый раз, как только мы подводили разговор к ультиматуму, перепархивал на другие темы, так ничего и не сказал о том, что нас интересовало - отношение русских к ультиматуму… Мы встали и тепло попрощались с Луцким, и я твердо решил самолично пристрелить Луцкого, когда он попадет в наши руки».
Дальше: «Грузовик рванулся вперед, я приказал стрелять не вверх, а прямо в людей, дали два залпа и пулеметную очередь и помчались по Алеутской… И сразу же на Тигровой зататакали пулеметы, началась стрельба на Коммерческой пристани за вокзалом и за особняком Бринера на склоне Тигровой горы, на Адмиральской пристани и еще в других местах».
Повесть заканчивается казнью корейцев японцами в бухте Улисс.
На ВЧК-ГПУ Ким стал работать в 1922-м или даже в 1921 году. Вероятно, его завербовал Борис Богданов - однокашник Александра Фадеева по Владивостокскому коммерческому училищу. Не исключено, что моментом истины для Кима стало то самое японское выступление, толкнувшее его к самой антияпонски настроенной силе - большевикам.
В феврале 1923 года Ким окончил японское отделение теперь уже восточного факультета Государственного дальневосточного университета, в мае прочитал первую пробную лекцию… Но тут его переводят в столицу.
С июня 1923 года Ким - в Москве: служит в ГПУ, преподает японский в Институте востоковедения, начинает писать. Уже в 1923 году в сборнике «Новый Восток» выходит его статья «О фашизме в Японии», в 1924 году в альманахе «Восточные сборники» - два рассказа Акутагавы Рюноскэ в переводе Кима.
В 1927 году Борис Пильняк по итогам поездки в совершенно экзотическую тогда Японию издал книгу «Корни японского солнца». Комментарии к ней, вышедшие под единой обложкой, но под собственным названием «Ноги к змее», написал Роман Ким. Вероятно, он поучаствовал и в самом пильняковском тексте, чем Куланов объясняет почти полное отсутствие ляпов в этой книге, ставшей событием не только в литературе, но и в японоведении.
В «Ногах к змее» Ким впервые рассказал русским о самурайском кодексе «бусидо» и о ниндзя - не суперменах в черных балахонах с мечами за спиной (это все будет внедрять Голливуд, причем гораздо позже), а высококлассных разведчиках, иначе - «синоби», владеющих искусством ниндзюцу, которое включает разведку, диверсии, работу с агентурой и даже технологии смены правительств.
В 1930-х выходят очерк Кима о японской литературе «Три дома напротив, соседних два», несколько рассказов, статья «Военно-шовинистическая пропаганда в японской литературе и задачи советских оборонных писателей»… Но тогда времени на литературу у товарища Кима не хватало.
Лубянский ниндзя и арестант
Контрразведчик Ким лично добывал и переводил документы из японского посольства в Москве. Взламывал японские шифры. Курировал женщин, соблазнявших японских дипломатов в целях шантажа и вербовки. По ходатайству ГПУ в 1927 году был снят с учета бывших белых офицеров, в 1934-м награжден знаком «Почетный чекист», в 1936-м - орденом Красной Звезды.
Есть масса косвенных данных, говорящих о важной роли, которую деятельность Кима сыграла в большой политике. Один лишь сюжет: возможно, Ким завербовал японского военного атташе в Москве Комацубару - впоследствии генерала, руководившего военной операцией Японии на Халхин-Голе.
Если это так, то в разгроме японцев в Монголии есть не только явные заслуги комкора, будущего маршала Жукова, но и тайные - агента Кима. А итог боев у Халхин-Гола, в свою очередь, стал одной из причин отказа Японии от нападения на СССР в 1941 году, что позволило Сталину перебросить дивизии с Дальнего Востока под Москву. Впрочем, все это - версии…
2 апреля 1937 года Кима арестовали по подозрению в шпионаже в пользу Японии. Не расстреляли - то ли потому, что он, «сознаваясь», нагородил такого, что требовало тщательной проверки, то ли потому, что незаменимые все-таки есть. Даже за решеткой Ким работал: переводил захваченные у японцев документы, написал спецпособие «Борьба с японским шпионажем» (!), работал над руководством по чтению японской скорописи.
Приговор вынесли только в 1940 году - не расстрел, который в 1937-38 гг. получили многие востоковеды или просто люди, соприкоснувшиеся с Японией (как тот же Пильняк), а «всего» 20 лет. В 1945-м дело пересмотрели, шпионаж заменили злоупотреблением служебным положением и дали восемь лет, которые Ким уже отсидел.
В декабре 1945 года Ким выходит на свободу. В мае 1946-го - признание его заслуг за решеткой! - получает медаль «За победу над Японией». Дальше - снова пробелы. Возможно, он по-прежнему работает на свое ведомство, теперь уже внештатно. Не исключено, что вскоре после войны Ким даже побывал с особой миссией в Японии.
Он явно был на особом счету. В 1956 году, когда наладились отношения Японии и СССР и главред газеты «Асахи Симбун» Хироока Томо брал интервью у Хрущева, их беседу переводил Ким - человек с неснятой судимостью. Его реабилитировали только в 1959 году (и даже зачли срок заключения в стаж службы в органах).
Советский Флеминг
После войны и тюрьмы Ким смог наконец всерьез заняться литературой. Он профессиональным глазом читает западные шпионские детективы и приходит к выводу, что СССР должен дать симметричный ответ Джеймсу Бонду и компании. Устами одного из своих героев Ким скажет: «Шпионский детектив - действенное оружие в психологической войне. Мне непонятно одно: почему советские детективные писатели не отвечают Флемингу и его коллегам? Почему уступают без боя книжные рынки зарубежных стран?»
В 1951 году выходит повесть Кима «Тетрадь, найденная в Сунчоне» - о Токио 1945 года и войне в Корее в 50-х. Аркадий Стругацкий, служивший тогда на Камчатке военным переводчиком-японистом, восхищенно пишет брату Борису: «Это вещь!» Потом они познакомятся, Ким даже будет «пробивать» первые вещи Стругацких в печать.
Ким становится мэтром советского остросюжетного романа. Ездит за границу, в том числе в «каплагерь». В 50-х пишет «Девушку из Хиросимы» и «Агента специального назначения», в 60-х - «Кобру под подушкой», «По прочтении сжечь», «Школу призраков» (о ниндзюцу).
Есть писатели крупнее, но свое место в литературном строю Ким нашел. Он ценен и «знанием материала», и темами, чаще всего - дальневосточными: Пёрл-Харбор, Хиросима, Корея… Ким открывал отечественному читателю восток, который знал не понаслышке.
В 1963 году Роман Ким рассказал молодому писателю Юлиану Семенову о специальном агенте Дзержинского - некоем Максиме Максимовиче, появившемся летом 1921 года в «меркуловском» Владивостоке под видом журналиста. Был молод, образован, элегантен… Семенов сделал этого человека героем своего романа «Пароль не нужен» (1966) - первого произведения о Владимирове-Исаеве-Штирлице. В пароле будущий Штирлиц не нуждался для связи с нелегалом Ченом. Приняв эстафету у Кима, Юлиан Семенов довел отечественный политический детектив до блеска.
Роман Ким скончался в Москве 14 мая 1967 года от рака желудка.
Через полгода на экраны страны вышел фильм Бориса Григорьева «Пароль не нужен», в котором Родион Нахапетов сыграл Исаева (еще до Тихонова!), Николай Губенко - Блюхера, а Василий Лановой исполнил небольшую роль упомянутого Чена. Его прототипом был сам Роман Ким. По слову Семенова - «нелегал, работавший во Владивостоке всю оккупацию, человек, днем посещавший университет, а по ночам выполнявший головоломные операции против белых».
…С Владивостоком связаны имена многих разведчиков (то есть наших) и шпионов («ихних»). Здесь есть сквер Рихарда Зорге, памятник разведчику и создателю самбо Василию Ощепкову. Роман Николаевич Ким, родившийся, учившийся и работавший во Владивостоке, к сожалению, не увековечен никак.
Василий Авченко,
«Новая газета во Владивостоке», №390, 18.05.17
