 |
| Всеволод Сысоев (слева) и Алексей Окладников в Хабаровской тайге, 1967 г. |
| |
А случилось вот что...
Когда окрыленный удачей Окладников вернулся из Средней Азии в Ленинград, он был ошарашен известием о том, что среди молодых ученых-археологов якобы наметился некий... социал-демократический уклон. «А что это такое?» - поинтересовался он у своего научного руководителя. Тот недоуменно пожал плечами, но все-таки... посоветовал не отпираться, соглашаться во всем с приехавшим из Москвы товарищем из органов. «А если он меня апостолом Павлом назовет, тоже соглашаться?!» - возмутился Окладников.
Поэтому, когда его вызвали для беседы, Алексей Павлович горячо и популярно объяснил такому же молодому, как и он, следователю, что само понятие «уклон» в археологии есть полнейшая нелепица. Похоже, убедил. Четверо же других молодых кандидатов наук начали каяться. Больше их в институте никто не видел...
Эту историю я услышал от Алексея Павловича Окладникова осенью семьдесят третьего, когда побывал в археологической экспедиции на острове Сучу, что вблизи села Мариинского на Нижнем Амуре, чтобы встретиться с однокурсниками, работавшими на раскопках, а заодно подготовить «репортаж из каменного века» для молодежной газеты. Репортаж вскоре был опубликован в газете, и, надо же, когда спустя четверть века мне довелось вновь встретиться с еще одним участником тогдашней беседы, Виталием Егоровичем Медведевым, он тут же вспомнил о моей публикации и заулыбался: «Конечно, помню, Владимир, и вашу статью, и.., зайца, которого вы гоняли вместе со студентами!»
Да, был и такой забавный эпизод, который шутки ради упомянул в репортаже. Зайчишка тот жил поблизости от археологов и был своеобразным талисманом экспедиции, ну а мои веселые однокурсники, двое из которых со временем стали известными хабаровскими историками, профессорами, любили погоняться за ним вечерком, после раскопок. Вот в такой жизнерадостной компании мне и довелось впервые услышать от Окладникова о знаменитом «тешик-ташском мальчике» и политической «мясорубке», в которую едва не угодил его первооткрыватель.
Для нынешних читателей случай с доносом, возможно, покажется, малозначительным и даже курьезным. Дескать, чего только не было в сталинские времена. Но по своему трагизму репрессии в отношении археологов были ничуть не меньше, чем против тех же генетиков, о которых с такой горечью поведал в романе «Белые одежды» писатель Владимир Дудинцев. Или роман «Факультет ненужных вещей» Юрия Домбровского, где терзают допросами уже самих археологов.
И что самое удивительное, фамилию коллеги-стукача Окладников все-таки узнал. «Ну и как?!» - поинтересовались мы, с нетерпением ожидая, что сейчас уж точно Алексей Павлович расскажет (коль компания мужская!), как врезал тому промеж глаз. Но, увы, крепкий и умевший постоять за себя сибирский парень доносчику физиономию так и не набил, хотя и проработал с ним в институте многие десятилетия. И даже когда стал человеком влиятельным, не снизошел до выяснения отношений, не говоря уж о мести. И все же чувствовалось, что нет, не простил Окладников этого, неназванного им коллегу, так и оставшегося кандидатом наук и просидевшего на непыльной профсоюзной работе до самой пенсии.
История эта нам, тогдашним студентам, не просто запомнилась, а помогла избавиться от иллюзий насчет «эмпиреев чистой науки», где «витают», подобно жюльверновскому профессору Паганэлю, безобидные чудаки-ученые. Оказалось, что и в «храме науки» есть свои интриги, и путь большинства исследователей отнюдь не прост.
Как не был он простым и легким для самого Алексея Павловича.
Отца Окладникова, сельского учителя, расстреляли на Байкале колчаковцы, мать была из крестьянской семьи, и путь в науку для парня из таежной иркутской глубинки не был усеян хрустящими купеческими банкнотами, как у великого дилетанта Генриха Шлимана, раскопавшего легендарную Трою. Кстати, отношение у профессиональных археологов к «романтику» Шлиману довольно прохладное. Оказывается, тот, прежде чем обнаружить «сокровища царя Приама», уничтожил во время бессистемных раскопок следы многих существовавших после гомеровской Трои городов. Окладников же, как ученый-профессионал, «собирал» историю тщательно, по крохам, хотя и с невероятным размахом - от Урала и Средней Азии до Монголии, Курил и Аляски.
Одна экспедиция по Амуру в 1935 году чего стоит! Тогда Окладникова, учившегося в ленинградской аспирантуре, напутствовал легендарный ученый В.Г. Тан-Богораз, по рекомендации которого Институт этнографии Академии наук поручил молодому и энергичному сибиряку чуть ли не в одиночку осуществить поиски древнейших культур Приамурья и провести там первые систематические раскопки и классификацию археологических памятников.
«Поручение было столь же ответственным, сколь и нелегким, - вспоминал позднее Алексей Павлович, - но колебаться тоже было невозможно. Впереди лежала заманчивая и загадочная страна, целый неведомый для археолога мир, о котором мы знали еще настолько мало, что каждый новый камень, каждый черепок оттуда мог означать целое открытие».
И такие открытия были сделаны уже в самом Хабаровске, где Окладников и его напарник Михаил Черемных, потомок усть-илимских землепроходцев, обнаружили несколько древних захоронений, собрали большую коллекцию керамики, изделий из камня и кости. Затем, познакомившись на шумном базаре с бородатым стариком-старовером, торговавшим рыбой, взяли у него в аренду большую парусную лодку, заодно зачислив в «команду» хозяйского сына-подростка, который сызмальства рос на реке.
И началась трудная многомесячная экспедиция вниз по Амуру, которую позднее назовут важнейшей, этапной в исследовании далекого прошлого региона. Конечно, и до Окладникова ученые эпизодически обращались к изучению древних памятников по берегам великой реки, а американский этнограф Б. Лауфер даже собирался... выпилить некоторые из знаменитых наскальных изображений в Сикачи-Аля-не и увезти в музеи Нью-Йорка. Но лишь с Окладникова начались систематические и обширные исследования в Приамурье, открывшие неведомые ранее страницы истории.
Итоги той первой амурской экспедиции поразительны: в тяжелейших условиях, на скудном бюджетном пайке Окладников, не имевший тогда еще ученой степени, но удивительно работоспособный и наблюдательный, совершил научный подвиг, открыв около двухсот археологических памятников разных эпох и подарив науке доселе неведомую цивилизацию. Экспедицию эту позднее будут сравнивать по значимости с походами Пояркова и Невельского, а известный японский ученый К. Кюдзо назовет Окладникова «величайшим из крестьян и первым из землепроходцев».
И вот этот крепкий, неутомимый сибиряк со своими коллегами за годы экспедиций буквально «перелопатил» приамурские и прочие земли, пройдя их, как говаривали в старину, встречь солнца.
А с 1953 года стала действовать возглавляемая Окладниковым Североазиатская археологическая экспедиция, которая за несколько десятилетий в контакте с дальневосточными научными организациями обследовала значительную часть Приамурья, Приморья и Забайкалья, изучив дописьменную историю палеоазиатов, тунгусов и других народов, доказав, что и в глубокой древности здесь существовали самобытные культуры аборигенов, внесших свой вклад в развитие мировой цивилизации.
Со временем Алексей Павлович стал академиком, возглавил Институт истории, философии и филологии Сибирского отделения Академии наук, создал свою научную школу. Учениками Окладникова были многие известные ныне ученые-археологи. Причем некоторые даже поработали... крупными комсомольскими и партийными руководителями, и случалось, что в экспедициях рядом с Алексеем Павловичем орудовали лопатами... секретарь горкома партии и секретарь Центрального комитета комсомола, его ученики и доктора наук, не забывавшие об археологии даже в своих «высоких кабинетах».
Оживилась в регионе и деятельность краеведческих музеев, в том числе Хабаровского, с коллективом которого Алексей Павлович охотно сотрудничал, оказывал методическую помощь в оформлении экспозиций.
В Хабаровске его считали своим. Да и самому Окладникову нравилось бывать в нашем городе, который он сравнивал с... древним Римом из-за крутых холмов-улиц. И как в «вечном городе», сумел обнаружить здесь следы нескольких десятков поселений разных эпох, существовавших на месте нынешнего Амурского бульвара, Центрального парка, в других частях города. «Хабаровск - это то место, где люди жили и тысячу, и десять тысяч лет назад», - не раз повторял он. И делал находки там, где, казалось бы, все давным-давно перерыто, затоптано. Однажды, прогуливаясь по парку с А.П. Деревянко, своим молодым коллегой из Амурской области, а ныне академиком [один из самых молодых докторов исторических наук в СССР (1971), получил докторскую ученую степень в 28 лет. - Ред.], и директором Хабаровского краеведческого музея, писателем-краеведом В.П. Сысоевым, он на одном из газонов вблизи утеса обнаружил едва заметный краешек древнего сосуда, оказавшегося... целым!
 |
| Алексей Окладников со своим любимым учеником - Анатолием Деревянко, 1965 г. в Хабаровске |
| |
«Алексей Павлович не был ученым-барином, - вспоминает заместитель директора Хабаровского краеведческого музея А.А. Пономарева. - Очень открытый, доброжелательный человек, хотя временами в интересах дела мог быть и жестковатым. Очень требовательный к себе. Никогда не ждал, когда ему принесут, подадут музейные экспонаты и находки, сам все спешил сделать...»
Да, тяжелый воз археологии Окладников вытягивал сам. Но идеализировать его, как это делают порой авторы юбилейных статей, не стоит. Приведу еще одно мнение, хотя и жестковатое, но объективное и характеризующее ту обстановку, в которой приходилось работать ученым еще пару десятилетий назад. Вот что сказал об Окладникове известный археолог, доктор исторических наук Л.Р. Кызласов: «У него было немало грехов... Иногда делал то, что от него требовали и ждали: время, вожди, его положение. Таковы были «правила игры» в его время. Но все это он считал проходным, мимолетным, не главным... Окладников был очень сложным и своеобразным человеком... Он был язычником науки, не признававшим никаких сухих, педантичных канонов и правил... знал одну святую истину - хорошо лишь то, что хорошо многим людям, в том числе всем народам Сибири и, не в последнюю очередь, - русскому народу...»
У Алексея Павловича были не только друзья и последователи, но и серьезные оппоненты, ставившие под сомнение не только его научные заключения, но и методы исследований и упрекавшие Окладникова во «всеядности», стремлении охватить все, что имело отношение к древней Сибири и Дальнему Востоку, начиная от археологии и до палеографии, этнографии и других дисциплин, но самое главное - в чрезмерной, на их взгляд, масштабности поиска, желании «застолбить» как можно больше археологических памятников, «покопаться» на них и потом не возвращаться на эти объекта десятилетиями [в частности, академик РАЕН, археолог Юрий Мочанов. - Ред.].
Другие, напротив, подчеркивали исключительные заслуги Окладникова. О нем с восторгом отзывались зарубежные ученые, а сторонники теории северного, берингийского пути первоначального заселения Америки вообще считали крупнейшим научным авторитетом. Так, знаменитый американский антрополог А. Хрдличка, являющийся одним из «отцов» берингийской теории, познакомившись с результатами раскопок Окладникова на Ангаре, пришел в восторг: «Так вот откуда, из Сибири, пришли предки коренных американцев!» Сказано это было много десятилетий назад, когда американский ученый был уже в преклонном возрасте, а молодой Окладников относился к нему с почтением. Придет время, и постаревший Алексей Павлович сам станет живой легендой для американских коллег. Поэтому, когда на Аляске и Алеутских островах проводилась совместная советско-американская археологическая экспедиция, тамошние власти в порядке исключения позволили вести раскопки... чуть ли не на территории военных баз, допустив туда «этих коварных русских» и их знаменитого академика.
Нечто подобное могло бы произойти и на Амуре, однако... не произошло. Помню, как однажды довелось мне слушать Окладникова неподалеку от... засекреченных радарных установок. Глядя на них, Алексей Павлович пошутил: ну вот, всемирно известный археологический памятник, но из-за этих штуковин на сопке никого из иностранных коллег не могу сюда пригласить, хотя так и рвутся на эти раскопки...
Такая секретность, конечно, позабавила меня и моих друзей, тогдашних студентов, но сейчас я думаю, а может, не так уж и плохи были все эти режимные ограничения семидесятых годов? Для археологических объектов, во всяком случае. Сейчас, когда в печати замелькали сообщения о разграблении древних памятников и «серой», криминальной археологии, «черных следопытах», которым все равно, на чем делать бизнес - на солдатских костях или останках динозавров, самое время защитить археологические памятники от новоявленных варваров и мародеров.
Это грядущее варварство и разорение предвидел и Окладников, когда в последний год своей жизни, в 1981 году, уже будучи тяжелобольным, взывал к совести бездействовавших новосибирских властей, пытаясь защитить от самовольных захватчиков территорию уникального музея под открытым небом.
Кстати, о недугах. По расхожему представлению, археологи рисуются этакими веселыми бородачами с железным здоровьем, которым все нипочем. И действительно, большинство ученых-археологов, которых я знал, были работягами, не гнушавшимися тяжелой мужицкой работы. Но мало кто знает (из посторонних, конечно) об издержках этой увлекательной профессии. Нет, я не имею в виду пресловутое «проклятие фараонов» и прочие «страшилки», которыми журналисты так любят «украшать» эту профессию. Просто работа на износ, десятилетия тяжелых экспедиций рано или поздно подрывают здоровье даже самых крепких мужчин.
 |
| Академик Алексей Павлович Окладников |
| |
Вот и тогда, осенью семьдесят третьего, внезапная болезнь тоже скрутила Окладникова, хотя накануне он шутил и даже попросил меня задержаться в экспедиции еще на пару деньков, обещая поведать много интересного для газетных публикаций. А ночью болезнь обострилась. Впрочем, «внезапной» она была для нас, студентов, сотрудники же экспедиции с этим уже сталкивались. Дала знать о себе монгольская экспедиция. Вот и обострился гепатит, вроде бы не очень тяжелая для городских условий болезнь, но в таежных условиях, да еще на речном острове... Словом, поволновались мы тогда. Помню, каким бледным и растерянным был Виталий Егорович Медведев, начальник экспедиции, как приходилась заниматься шприцами и прочими экстренными медицинскими процедурами Александру Конопацкому, тогда еще студенту и помощнику Окладникова, а ныне -известному новосибирскому ученому-археологу.
Короче, попал тогда Алексей Павлович в хабаровский окружной военный госпиталь. И если кто думает, что местная общественность была чрезвычайно взволнована этим событием и обивала госпитальные пороги с пакетами апельсинов и букетами цветов в руках, то ошибается. Все проходило тихо и незаметно. Разве что Александру Конопацкому, моему ровеснику и вроде как адъютанту академика, пришлось побегать за дефицитными тогда продуктами. Как-то раз вместе с ним мы даже сходили в ресторан «Центральный», чтобы купить «по блату» двух отварных цыплят для сидевшего на диете Алексея Павловича. На обратном пути зашли в кафе, что у площади Ленина, малость выпили, пожелав скорейшего выздоровления Окладникову.
Вскоре его выписали из госпиталя. Недолечившегося, но по настоятельной просьбе самого Алексея Павловича, стремившегося поскорее уехать в Новосибирск, к своим научным делам. Встречали мы его на улице Истомина, на задворках госпиталя. Был октябрь. Окладников вышел слабый и постаревший, в легкой экспедиционной курточке, поскольку теплых вещей с собой не было. Также легко были одеты и Медведев с Конопацким. И вообще вид у них был... весьма потрепанный и отнюдь не геройский, хотя открытия того полевого археологического сезона были, как обычно, сенсационными. Но об этом общественность узнала позже, из газет, и тогда уж от визитеров, желавших поздравить академика, не было отбоя...
Было грустно. Поймали частника на стареньком «москвиче». Окладников простился со мной очень тепло, пригласил в гостиницу еще для одного интервью. И этот эпизод с «патриархом сибирской археологии», по-доброму и искренне улыбнувшемся мне при расставании и помахавшем рукой из отъезжавшего автомобиля, запомнился куда ярче, чем последующие встречи со знаменитым академиком. Ведь все было так обыденно, просто...
В дальнейшем мне не раз доводилось беседовать, хотя и урывками, с Алексеем Павловичем Окладниковым, навещавшим наш Хабаровский краеведческий музей, но почему-то все было по-другому: постаревший ученый уже не казался таким добродушным, был сух и сдержан, да и «тяжкий воз» институтских проблем, чувствовалось, преследовал его везде и всюду. Какая уж тут спокойная старость и почивание на лаврах, что так любили приписывать академику бойкие журналисты. Осень патриарха была трудной.
Владимир Иванов-Ардашев.
