 |
| Николай Петрович Матвеев |
| |
Япония
Его называют первым русским - или даже первым европейцем - родившимся в Японии.
Писатель Иван Гончаров, состоявший в 1852-1854 гг. секретарем при адмирале Путятине и отправившийся на фрегате «Паллада» в Японию, писал: «В географии и статистике мест с оседлым населением земного шара почти только один пробел и остается - Япония. Странная, занимательная пока своей неизвестностью земля». Как раз тогда, в 1853 году, сверхзакрытая Япония свернула политику самоизоляции («сакоку»), пятью годами позже в Хакодате открылось первое дипломатическое представительство России. Консулом стал спутник Путятина и Гончарова по «Палладе» - востоковед, лингвист Иосиф Гошкевич. Фельдшером при консульстве состоял некто Петр Матвеев, ранее служивший на Балтике; его жена Феврония была камчадалкой (то есть происходила из ительменов - коренных жителей Камчатки).
Николай Петрович Матвеев родился 8 ноября (или декабря) 1865 (или 1866) года в Хакодате. Но это не точно, как говорит молодежь. В биографии Матвеева масса разночтений; сам он считал датой своего рождения 8 декабря 1865 года.
Краевед Борис Дьяченко писал, что крестил младенца Николай Японский (Иван Касаткин) - востоковед, миссионер, прибывший в Японию в 1861 году. Мальчика, вероятно, и назвали в его честь. Николай Японский служил в консульской церкви в Хакодате, в 1870 году добился открытия в Токио Православной миссии, при которой создал семинарию (в ней позже, кстати, будет воспитываться создатель самбо Василий Ощепков). В 1906 году стал архиепископом Токийским и Японским, умер в Токио в 1912 году. В 1970-м причислен к лику святых.
Пишут, что кормилица маленького Матвеева, японка Ёсико, сбежала из дома и ходила по деревням, показывая белого мальчика… Возможно, первые слова Коля произносил и по-русски, и по-японски. Если все это - не легенда.
Отец вроде бы умер еще в Японии. В трехлетнем возрасте мальчик с мамой попал на историческую родину, а именно в Николаевск-на-Амуре - до 1871 года главный порт России на Тихом океане, база Сибирской флотилии. Феврония снова вышла замуж. Подросток удрал от крутого нравом отчима, бродяжил, служил на побегушках у торговца-китайца, на погранзаставе в денщиках… Потом добрался до Владивостока.
Владивосток
Около 1885 года Матвеев, окончив двухлетнюю школу Владивостокского порта, начал работать в мастерских военного порта (будущий Дальзавод). Самообразовывался. Печатался в газетах «Восточный Вестник» и «Владивосток» под псевдонимами, самым известным из которых стал «Николай Амурский» (среди других были «Краб» и «Гейне из Глуховки»). Вскоре мастеровой-сирота стал известным в городе журналистом и поэтом. (Много позже, что интересно, на Дальзаводе будет работать лучший поэт Владивостока Геннадий Лысенко, который покончит с собой в 1978 году.)
Оставив мастерские, Матвеев работал на Уссурийской железной дороге, выучил английский, японский, китайский. Где-то на рубеже веков стал владельцем типографии и одновременно - ее трудовым коллективом. Печатал путеводитель по Японии, учебник профессора Глуздовского по флоре и фауне Уссурийского края, Справочную книгу Владивостока…
В 1902-м отправился в Японию как корреспондент газеты «Дальний Восток». Проехал всю страну от Хакодате до Нагасаки, беседовал с Николаем Японским.
В 1903 году в Петербурге вышел сборник Матвеева «Стихотворения, пародии, подражания». Год спустя - в Москве, у знаменитого издателя Ивана Сытина - «Уссурийские рассказы». Матвеев не был первым, кто писал о Дальнем Востоке, да и самым ярким тоже не был. Но первым дальневосточником, изданным и замеченным в Москве, стал именно он.
Когда началась Русско-японская война, а с ней шпиономания, Матвеев, как пишут в совместной работе востоковед, кандидат исторических Зоя Моргун и японский русист Синъити Хияма, «получил прозвище «продажный тип» за свои дружелюбные высказывания в отношении Японии».
Но это были еще мелочи.
В матвеевском доме на Абрекской бывали Бронислав Пилсудский (политкаторжанин, ученый, брат будущего польского диктатора, проходивший с Александром Ульяновым, братом Ленина, по делу о покушении на царя), другой народоволец и несостоявшийся цареубийца - Иван Ювачёв (отец Даниила Хармса), проходившая с ним по одному делу Людмила Волкенштейн, политический ссыльный Лев Штернберг, ставший крупным этнографом…
В 1905 году в Японии Матвеев сошелся с русскими народниками, выпускавшими газету «Воля», и годом позже при их содействии основал первый на Дальнем Востоке научно-популярный журнал - «Природа и люди Дальнего Востока». То, что первый номер этого неполитического издания в январе 1906 года открылся некрологом Людмилы Волкенштейн, убитой при разгоне митинга на привокзальной площади Владивостока (все-таки нравы за минувший век смягчились), о многом говорит. Вскоре Матвеева арестовали по обвинению в социал-демократической пропаганде. Вроде бы дело было в том, что полученные им из Японии - от тех самых друзей из «Воли» - наборные формы для журнала были завернуты в нечто нелегальное… Отсидел Матвеев около полутора лет. Еще за решеткой был выдвинут в гласные городской думы - и стал таковым.
Выйдя на свободу, в 1909 году он по поручению градоначальника (!) едет в Японию: изучает опыт городского управления, жилищно-коммунальное хозяйство, социальную сферу…
Матвеев руководит городской публичной библиотекой, состоит в думе, входит в комитет защиты бедных, учреждает детсады, руководит финансовым отделом городской управы, состоит секретарем Общества изучения Амурского края… И так далее, и так далее, и так далее. Известнейший и уважаемейший в городе человек. Выходит, факт отсидки по политической статье не был «волчьим билетом». Когда Владивосток готовился отметить 50-летие, именно Матвеев возглавил юбилейную комиссию. В 1910 году он написал и отпечатал в своей типографии «Краткий исторический очерк г. Владивостока» - первую хронику города (переиздана «Уссури» в 1990 году, «Рубежом» - в 2012-м). В том же 1910 году дума присвоила Матвееву звание почетного гражданина Владивостока.
Снова Япония
Обычно считается, что покинувшие Россию в смутные годы бежали от большевиков. В случае с Матвеевым все иначе. Совет во Владивостоке пал в июне 1918 года, а Матвеев уехал только через год. Выходит, если и бежал, то от колчаковской администрации. В пользу этой версии говорит его объяснение, которое приводят Моргун и Хияма: «После Октябрьской революции на политическую арену во Владивостоке выдвинулся… Суханов… Я помогал ему в составлении планов деятельности, будучи в дружеских отношениях с семьей Сухановых с давнего времени. Но… во время мятежа белочехов Суханов был схвачен, брошен в тюрьму, расстрелян». Выходит, Матвеев не просто симпатизировал Константину Суханову как давнему знакомому, но и помогал ему как главе Владивостокского совета? Самого Матвеева, однако, не тронули - он жил во Владивостоке еще целый год. Среди многочисленных сыновей Матвеева белых не было (по крайней мере, данных об этом нет), красные - были. В общем, на врага Советской власти он никак не тянет. Или у него вообще не было четких политических взглядов, а бежал просто от смуты и хаоса? Возможно, уезжал на время - получилось навсегда. Россию покинул с женой и младшими сыновьями - Глебом, Анатолием, Михаилом. Цуруга, Осака, деревня Сэйдо, потом - Кобе…
Масштабы русской эмиграции первой волны в Японию несопоставимы с исходом в Европу или Китай. По данным Моргун и Хиямы, численность русских в Японии в 1925 году составляла 1176 человек, в 1940-м - около 1300. И все-таки, как пишет профессор, историк эмиграции Пётр Подалко, «так много иностранцев за короткий срок не прибывало в Японию за всю ее историю».
Некоторые эмигранты добились успеха - так, в Японии «на ура» пошли европейские сладости. Макар Гончаров из Владивостока стал одним из отцов японского шоколада. Заметной оказалась и «культурная интервенция».
Матвеев, который не был в Японии совсем уж «гайдзином» - чужаком, не потерялся: заказывал из-за рубежа и продавал соотечественникам русские книги, открыл издательство «Мир», в котором вышли хрестоматия для чтения, японо-русский словарь, стихи Пушкина… «Не было русского человека в Японии, который бы не побывал у Матвеева», - пишут Моргун и Хияма. У него останавливались знакомый еще по Владивостоку поэт Скиталец, ученый Штернберг… В Кобе Матвеев заведовал русской библиотекой, писал детские книжки под псевдонимом «Дед Ник», издавал журнал «Русский Дальний Восток». Печатался в русских изданиях Харбина и Шанхая, переводил японских поэтов.
Умер в Кобе 10 февраля (по другим данным, 8-го) 1941 года, там же и похоронен. Первое кладбище иностранцев располагалось в районе Онохама; в 1961 году, пишет Петр Подалко, открылось новое кладбище в горной местности Сюхогахара близ Кобе, куда перенесли и прах Матвеева. Русских могил здесь около 180: купец Тарасенко, химик Веймарн, лингвист Плетнер, музыкант Михайлович, дипломат Васкевич…
Потомки
Отдельная и интереснейшая тема - потомки Матвеева. У Николая Петровича и его жены Марии Поповой было 15 детей (некоторые, к сожалению, умерли в детстве).
Зотик Матвеев - библиограф, историк, доцент Государственного Дальневосточного университета. Редактировал «Записки Приамурского отделения Русского географического общества». В 1937 году арестован, умер в тюрьме от сыпного тифа.
Николай Матвеев-Бодрый - литератор, географ, состоял в партии и Всесоюзном географическом обществе, занимался историей Дальнего Востока и своего рода, дожил до конца 1970-х.
Поэта-футуриста Венедикта Матвеева, взявшего псевдоним Март (страсть к громким псевдонимам, похоже, досталась детям от отца, как и тяга к письму), крестил Иван Ювачёв. В 1919-м Март уехал в Харбин, потом жил под Москвой. С Николаем Костарёвым, бывшим партизанским командиром, написал авантюрный роман «Желтый дьявол». Избил (по словам сына) чекиста, за что в 1928 году попал на шесть лет в саратовскую ссылку. Тем не менее в 1930-1932 гг. в Ленинграде выходили его книги: «Черные люди», «Золотой поезд», «Китайские рассказы». Либо с датами что-то напутано, либо в те годы сам факт ссылки еще не был клеймом? Позже жил в Ленинграде и Киеве. В 1937-м расстрелян, реабилитирован лишь в 1989 году.
Гавриил Матвеев (он же Фаин и Эльф) издавал во Владивостоке стихотворные сборники. Вроде бы умер от тифа в Гражданскую.
Петр Матвеев (1892-1962), математик и философ, известный как «Нон Эсма». Женился на Асе Колесниковой - юношеской любви писателя Александра Фадеева. По данным Бориса Дьяченко, большую часть жизни провел в сумасшедшем доме, где и умер. Донат Мечик, отец Сергея Довлатова, в записках о своей владивостокской юности пишет: «Вспоминаю неулыбающегося человека, всегда небрежно одетого и лохматого. Именовался он Нон Эсма и писал только туманные афоризмы».
Георгий Матвеев (1901-1999) учился в прогимназии Марии Сибирцевой (тети Фадеева), в годы Гражданской партизанил на Сучане, потом морячил. В начале 1920-х жил в Петрограде, дружил с Хармсом. Работал в Культпросвете. Добровольцем пошел на Великую Отечественную, был ранен. Жил под Москвой, публиковал стихи и воспоминания.
Глеб Матвеев 18-летним умер в Японии, Анатолий перебрался в Южную Америку, Михаил в 1948 году переселился в СССР - жил в Средней Азии, работал тренером по восточным единоборствам.
Нельзя не упомянуть внуков Матвеева-Амурского - хотя бы нескольких.
Поэт Иван Елагин, сын Венедикта Марта, родился в 1918 году в том самом доме на Абрекской. По-настоящему его звали Уотт-Зангвильд-Иоанн Матвеев - сказалось отцовское «будетлянство». Едва ли поэт, младенцем увезенный в Харбин, помнил Владивосток, но о родном городе он писал, и очень трогательно:
Не надо их. Оставь. Они жестоки.
В иные дни перо переноси.
Переночуем во Владивостоке,
В одном из дивных тупиков Руси.
Представим так:
Абрекская. Пригорок.
Сметает ветр осеннюю труху.
Ах, почему так мил мне и так дорог
Домишко, выстроенный наверху?
В Киеве Зангвильд женился на поэтессе Ольге Анстей. Когда пришли фашисты, остался на оккупированной территории (не смог уехать, не захотел?). Дальше - лакуна. Литературовед Евгений Витковский писал, что Зангвильд при оккупации будто бы работал в роддоме. Так или иначе, перед освобождением Киева он ушел с немцами на запад. Вероятно, боялся, что ему, мужчине призывного возраста, припомнят сотрудничество с нацистами, в чем бы оно ни выражалось. Зангвильд оказался среди «перемещенных лиц» в американской зоне оккупации, взял псевдоним Елагин. Здесь же, в Германии, издал сборники стихов «По дорогам оттуда» (1947) и «Ты, мое столетие» (1949). В 1950 году уехал в США. Сначала мыл полы в ресторане, потом работал в эмигрантской газете «Новое русское слово».
С одной стороны:
…Родившемуся в Приморье,
Тебе на роду написано
Истинно русское горе -
Горькая русская истина!
С другой:
Мне не знакома горечь ностальгии.
Мне нравится чужая сторона…
Переводил американских поэтов, стал профессором Питсбургского университета, вел на «Голосе Америки» литературную передачу. Художник Сергей Голлербах (р. 1923) называет Елагина «голосом нашего поколения, второй волны эмиграции». Последний составленный поэтом сборник «Тяжёлые звезды» вышел в Анн-Арборе в 1986 году, впоследствии его переиздал владивостокский «Рубеж». Елагин умер в 1987 году в Питтсбурге. Годом позже вернулся на родину стихами: к юбилею поэта его подборки вышли в «Огоньке», «Литературной газете», «Неве», «Новом мире».
Поэт, прозаик, бард Новелла Матвеева (1934-2016) - дочь Николая Матвеева-Бодрого.
О, Владивосток, под тобою сокрыт
Мир корней с переборками тонкими
И женьшень впотьмах стоит,
И тебя подпирает ручонками…
Не сменяй женьшень на пучок репья.
Окупи его жертву - сторицею.
На Святой Руси назовут тебя
Пятым портом и Третьей столицею.
Донат Мечик вспоминал, как в 1955 году к нему на ленинградскую квартиру пришел Бодрый и в разговоре несколько раз гордо повторил: «Нас много Матвеевых!» После чего вынул из портфеля рукопись и попросил почитать стихи дочери с необычным именем Новелла…
Сын Петра Матвеева и Аси Колесниковой - летчик-истребитель (в 1952-1953 гг. воевал в Корее), прозаик Лев Колесников.
И так далее. «Нас много Матвеевых».
* * *
…Второй - после генерал-губернатора, дипломата Муравьёва - Николай Амурский в каком-то смысле продолжил дело первого. Тот присоединял дальневосточные края к России - этот прописывал их в русском сознании.
Матвеев тоже - первый. Первый летописец Владивостока, первый русский японец, первый дальневосточный писатель… Сын несвятых Петра и Февронии, крещенный будущим святым.
«Краткий исторический очерк г. Владивостока» - и сегодня чтение не просто интересное, но и, не побоюсь этого слова, актуальное. Это не парадная, «датская» книга - она публицистична, трезва, часто скептична. Завершая свой труд, Матвеев пишет: «Реальных оснований к улучшению его (города. - В. А.) положения в недалеком будущем не видно. Есть какие-то туманные надежды на что-то… Но надобно надеяться, что здоровые силы жизни возьмут верх».
Вот и сегодня - ровно так же. «Надобно надеяться». Даже если не всегда получается.
Василий Авченко,
«Новая газета во Владивостоке», №580, 11.2.21
