 |
| Сергей Фургал |
| |
Увы, в «Лефортово», как, в прочем, и в других СИЗО, нет врача-офтальмолога. И вообще на всех столичных заключенных приходится только полторы ставки такого специалиста.
Даже если заключенному посчастливится и глазной доктор придет «всего лишь» через месяц после обращения, то с собой он принесёт только линейку (офтальмологический кабинет есть в двух СИЗО, и «Лефортово» к ним не относится»).
В чем причина тюремной слепоты, разбиралась наш обозреватель, член ОНК Москвы.
В столичных СИЗО с наступлением холодов заключенным очень зябко. «Лефортово» с его толстыми каменными стенами не стало исключением. Арестанты надевают на себя всю одежду, но это не всегда спасет. А второе одеяло здесь не выдают. «Прошу разрешить родным передать мне в камеру махровое одеяло», - это обращение вызвало изумление у сотрудников. «Махровое? Не положено», - отвечают они.
- Я в «Лефортово» уже неделю, - замечает экс-заместитель министра энергетики России Анатолий Тихонов. В первое время после задержания (до попадания в СИЗО) ему приходилось сложно - ночные допросы, еду не давали и т.д. Тихонов пожаловался на сильные желудочные боли членам ОНК в ИВС.
- Здесь легче, - говорит он. - Обещали прописать диету, дают лекарства. Но в камере так холодно, что зуб на зуб не попадает. Пока не было своей одежды (ее забрали, выдали вместо нее тюремную робу - прим. автора), вообще замерзал.
Согреться чаем в любой момент Тихонов не может - кипятильник ему со склада не передали (а кипяток разносят по камерам два раза в день и по «предварительному запросу»), отвлечься просмотром телевизора тоже - антенну не выдали. Так что он спасается от холода чтением книг. Причем читает одновременно несколько, в том числе о работе мозга, выдающегося ученого-психиатра Владимира Бехтерева. Но чтение плохо отражается на зрении, которое и так у Тихонова слабое. Экс-министр замечает, что естественного освещения в камере мало (лефортовские окна практически не пропускают дневной свет).
- Я хоть и не офтальмолог, но как врач констатирую недостаточную инсоляцию, - говорит экс-губернатор Хабаровского края Сергей Фургал. - У меня лично зрение упало в два раза за два с половиной месяца пребывания тут. У меня были очки +0,75, сейчас пользуюсь + 1,5 и мне уже даже их мало). Это очень резкое падение. Связано такое может быть не только с недостатком естественного освещения, но и с гиподинамией. Камера маленькая, по ней не походишь даже. Так что вынужден все время сидеть или лежать. Спортзала нет, а он мог бы решить эту проблему.
- Может, это отчасти потому, что слишком много читаете? - спрашиваю я.
- Я на свободе тоже много читал, только не книг, а документов. Перед тем, как подписать, надо ведь все до буквы изучить. А подписывал я в день сотни бумаг. Так что не в этом дело. Тут еще малый фокус зрения. Повторюсь, камера маленькая, вдаль глаза не могут посмотреть, а это им нужно. Здесь необходим комплекс мер.
Вообще я как врач осознаю, что нахождение условиях искусственно созданного стресса, отражается на здоровье. СИЗО никому еще этого самого здоровья не прибавило. Я сам стараюсь следить - сдал анализы, вот завтра выведут к врачу, узнаю результаты.
К сведению, накануне посещения «Лефортово» в Совет при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека поступили обращения, где говорилось про то, что у Фургала, цитирую, «налицо явно выраженное сотрясение мозга» и необходимо срочное медосвидетельствование.
- Никто меня в изоляторе не трогал и, уверен, не будет, - говорит Фургал. - Отношение в СИЗО ко мне нормальное, так что на этой теме не надо спекулировать. Но я до сих пор лишен возможности переписки с самыми близкими людьми.
Мне только один раз за все время принесли письма и телеграммы, и среди них не было корреспонденции от родных. Я не знаю, как мои дети, не знаю, что вообще происходит дома. Все мои письма изымаются. По закону цензура должна составлять 3 дня, но тут вышли все разумные сроки. Мне принесли акт - там сказано, что вся переписка направлена следователю. Что он с ней делает? Ни звонков, ни свиданий.
С адвокатов взяли подписку, они ничего не могут сказать. Я должен как-то общаться с близкими. Я ведь еще не признан виновным, а со мной как с особо опасным преступником, врагом народа. Я сейчас Высоцкого читаю - такое ощущение, что он тут сидел - так точно пишет. То, что творит следствие…
- Это не относится к условию содержания, - прерывает сотрудник «Лефортово». - Вы не можете обсуждать с правозащитниками действия следствия.
- А что вы сделаете? Расстреляете? В карцер посадите? - спрашивает Фургал.
- Ну зачем вы так.
- Да я понимаю, что вы тут ни при чем, - вдыхает Фургал. - Сегодня просто еще ровно два года с моей инаугурации. Как там на улице? Бабья осень?
И мы снова говорим с Фургалом про падающее зрение. Экс-губернатор хочет, чтобы его осмотрел офтальмолог.
- Месяц назад написал обращение, чтобы пришел офтальмолог, - говорит подозреваемый в госизмене журналист Иван Сафронов. - Зрение падает, нужна лампа, а ее могут разрешить только по рекомендации этого медицинского специалиста. Когда он придет? Не хотелось бы сначала окончательно потерять зрение, а уже потом получить лампу.
Я много читаю. Спасибо тем, кто присылает литературу. Вот пришла в СИЗО книга «Следствие разберется» режиссера Алексея Малобродского. Давно хотел ее почитать. И пишу я сам много. В общей сложности пришло 400 писем, сначала отвечал бойко и каждому, но сейчас уже сложнее - писать ведь приходится одно и то же.
Кстати, я написал свой первый рассказ в СИЗО. Скоро дам почитать. Все имена и персонажи вымышленные.
Рассказ этот будет про одного начальника военного комиссариата. Вообще, по нашим данным, в деле Ивана фигурирует человек с такой должностью, так что персонаж может быть, так сказать, не совсем вымышленный. Поскольку никаких подробности «госизмены» Сафронова нам не рассказывают и предлагают просто поверить в нее на слово, то, возможно, единственный способ донести до людей свою позицию - в таком вот рассказе. Запретить литературное творчество заключенного следователь права не имеет.
Еще один арестант «Лефортово», которому нужна лампочка, - бывший сенатор Рауф Арашуков. Он в СИЗО достаточно долго, так что офтальмолога видел.
- Он выписал мне очки, - говорит Рауф. - Но потом оказалось, что на лампочку разрешение нужно отдельно. И когда он теперь придет?
Арашуков на свободе делал операцию на глазах, восстановил себе 100 процентов зрения. Но в «Лефортово» оно снова стало падать.
- Но, если честно, меня другое больше беспокоит, - говорит Арашуков. - Меня в 15-й раз перевели в новую камеру без объяснения причин. Сейчас я в камере, где не работает телевизор, а вчера с 9.50 до 11.00 - запросите записи камер видеонаблюдения для подтверждения моих слов - у нас было задымление. Мой сосед чуть не задохнулся. Что это было? Как мне это расценивать?
Записи мы попросили сохранить и нам показать. Сотрудники говорят, что пыль и дым, скорее всего, возникли от строительных работ - в «Лефортово» идет реконструкция, а перевод из камеры в камеру связан с разными причинами, в том числе с тем же самым ремонтом.
Возвращаясь к «тюремной слепоте» - жалобы на снижение зрения члены ОНК слышат едва ли не из каждой камеры любого столичного СИЗО. И если в «Лефортово» сидят в основном обеспеченные арестанты, которым родственники могут приобрести очки, то в других изоляторах заключённым некому поручить и не на что осуществить покупку «окуляров». Члены ОНК еще два года назад просили предусмотреть в бюджете средства для обеспечения нуждающихся арестантов очками, но пока, увы, решение так и не принято. В итоге сами правозащитники зачастую покупают заключённым очки.
Как сделать, чтобы люди за решеткой не теряли зрение? Давать им больше гулять, чаще проверять освещенность в камерах (члены ОНК имеют право это делать, но у них нет специального лицензированного оборудования), прописывать комплекс витаминов, разработать специальную зарядку для глаз для людей, находящиеся в условиях неволи…
Что еще? По мне так - реже сажать и если уж посадили, то не продлевать срок содержания под стражей. В тот же день в другом СИЗО мы только в одной камере обнаружили восемь предпринимателей, обвиняемых по 159 статье УК, многие из которых сидит уже по 2-3 года, а двое - 4 года. Зрение за это время почти у всех упало.
Ни специальных камер для инвалидов по зрению, ни возможности писать шрифтом Брайля, ни санитаров, которые бы помогали в самых простых вещах, нет. Но, может, надо ратовать все же не столько за то, чтобы все это появилось, сколько за то, чтобы повторюсь, людей прекратили сажать за решетку до приговора?
Ева Меркачева
МК, 29.9.20
