На примере арестованного экс-губернатора Хабаровского края Сергея Фургала правозащитники хотят добиться изменения в статью 20 «Переписка» Закона о содержании под стражей, который позволяет следователям, по сути, наложить полный запрет на любые письма и телеграммы заключенного, в том числе адресованные ему.

 

За почти месяц своего заключения Фургал не получил ни одного письма даже от самых близких. И его письма, и телеграммы родным тоже не были отосланы. Причем, по данным «МК», даже правительственные телеграммы до арестанта не доходят. Заключенный считает это изощренным издевательством. Следователи лишь с недавних пор стали полностью цензурировать письма подследственного (до этого цензор СИЗО отправлял ему корреспонденцию арестанта в крайних случаях - если там увидел угрозы, шифровки, гостайну).

 

Пока члены СПЧ пытаются бороться за то, чтобы на свидания и звонки самым близким не требовалось разрешение следователя (соответствующий законопроект передали депутатам), представители «органов» пошли еще дальше - по факту запретили даже переписку.

 

В пятницу, 31 июля, Фургала вывезли на суд, после чего близкие заявили: с ним что-то происходит. Из бодрого и полного оптимизма человека он превратился в измученного и даже как-то резко постарел. Почему-то отказался от адвоката, которого нанял сын.

 

«Его наверняка травят!» - стали писать в обращении в ОНК одни. «Может, его пытают?..»- предположили другие. За сутки ОНК получила рекордное число заявлений совершенно разных людей - от родственников заключенного до незнакомых ему сочувствующих. Все, замечу, с указанием фамилий и адресов. Никогда еще в истории ОНК подобного не было.

 

А еще люди писали мне, как члену ОНК Москвы: «Вы единственная ниточка, связывающая с ним, позволяющая узнать, жив ли он вообще».

 

И вот мы в «Лефортово». Это наша четвертая встреча в СИЗО с Фургалом - и самая грустная. Сразу оговорюсь: он жив и здоров. Обычно бодрый, веселый, на этот раз Фургал выглядел сильно подавленным. И видно было, что он устал. Но от чего?

 

- Я в полном вакууме, - начинает Фургал. - В глухой изоляции. Письма запрещены, звонки запрещены, свидания запрещены, адвокат не может пробиться ко мне.

 

 

- Я же не буду вас обманывать. Пусть бы следователь хоть десять раз перечитал письмо от жены и сына, пусть бы вычеркнул все, что посчитал лишним, но отдал бы мне их! Он ничего не отдаёт. Я не могу этого понять. И ни одно мое письмо по-прежнему не ушло. Я лишен любого контакта с семьей.

 

 

- Согласно закону, все письма проходят цензуру, она осуществляется администрацией места содержания под стражей. Но «бедному» следствию мало просто держать заключенных в СИЗО месяцами и годами, не разрешать свидания и звонки, оно решило еще взять под контроль переписку. Лишь относительно недавно следователи стали выносить постановления, которые позволяют им принять всю цензуру на себя. В этом случае вся переписка - только через следователя.

 

И заключенные не получат писем и телеграмм, ему внушают - ты никому не нужен, тебя все бросили. Это изощренная система издевательства, прямо гестаповская. И это надо прекратить.

 

- Я не могу видеть адвоката, - продолжает Фургал. - Следователь не оставляет меня с ним наедине даже на пять минут, так что я не могу у него ничего спросить, не могу посовещаться. В СИЗО защитник не может пройти - очередь. Я лишен права на защиту.

 

В камеру мне приносят только «избранные номера газет», где нет ничего про Хабаровск. Я два года руководил краем, почему я не могу знать, как он живет? Меня тотально изолировали. А я судом еще не признан виновным.

 

 

«Это не относится к условиям содержания», - вдруг прокричал сотрудник изолятора, чем изумил нас всех.

 

- Нет, меня не били. Мы живем в другие времена, есть гораздо более тонкие способы воздействия. Если бы я появился с фингалом, то было бы много вопросов и много бумажек пришлось бы писать всем. По поводу манипуляций - знайте, я написал заявление, что против любых манипуляции. Я придерживаюсь здорового образа жизни, но если что-то случится - то пусть вывезут в больницу.

 

 

- Да. Хороший стоматолог, оборудование хорошее. Пломбу поставили.

 

 

- Однозначно. Я читаю, взял книгу про счастье, один из авторов которой буддийский монах. В неволе появился излишек свободного времени. И может быть, сейчас внутри я свободнее, чем когда-либо был. Я решил: буду считать, что прохожу квест. Пусть родные не расстраиваются - папа знает, что делает. Я на самом деле сам переживаю за другого человека, который находится здесь. Ему еще хуже (имеет в виду, судя по всему, Мистрюкова, которого считают сообщником Фургала по делу об убийстве прим.автора).

 

«Говорите только про себя!» - еще раз прокричал сотрудник СИЗО.

 

- Про себя - у меня все хорошо, насколько может быть хорошо в такой ситуации.

 

 

- Сны снятся, как я возвращаюсь в Хабаровский край и как меня встречают там. Я же вернусь когда-нибудь. Я рад, что был губернатором именно этого региона, даже несмотря на то, что произошло.

 

«Это не про условия содержания», - прокричал снова сотрудник.

 

- Приходите почаще, вы единственное связующее звено.

 

 

- Договорились. Я может стихи начну писать.

 

 

- Попробую.

 

А Мистрюков, к слову, снова отказался выйти к членам ОНК. При этом нам остается только верить словам сотрудников, что он в порядке. Нам его не показывают, как и записи его отказов от общения с нами, зафиксированные видеорегистратором.

 

МК, 2.8.20