 |
| |
Темпы роста китайского ВВП в третьем квартале 2015 года снизились до 6,9%. При этом и они обеспечиваются в основном промышленно развитыми и густонаселенными провинциями побережья, тогда как в периферийных регионах экономика стагнирует или в рецессии.
В двух из трех северо-восточных провинциях КНР, соседство с которыми, по планам Москвы, должно стать важным фактором экономического развития Дальнего Востока, по итогам первого полугодия 2015 года начался экономический спад.
Ржавый пояс на границе с Россией
Такая ситуация сложилась в провинциях Хэйлунцзян и Ляонин (население 38 млн и 44 млн человек соответственно). По сравнению с первым полугодием прошлого года номинальный ВВП этих регионов сократился на 4,2% в Хэйлунцзяне и на 1,5% в Ляонине. Их экономика базируется на принадлежащих государству предприятиях тяжелой промышленности.
Это та самая «старая промышленная база Северо-Востока» (东北老工业基地), которая упоминалась в подписанной с Дмитрием Медведевым и Ху Цзиньтао «Программе сотрудничества между регионами Дальнего Востока и Восточной Сибири России и Северо-Востока КНР на 2009-2018 годы». С момента помпезного подписания в 2010 году прошло пять лет, но программа так и осталась в основном на бумаге.
На протяжении прошлого десятилетия «возрождение старой промышленной базы» было лейтмотивом риторики Пекина по отношению к региону. Однако «возродить» ее явно не удалось: по крайней мере, упоминания об этой концепции практически исчезли из официальных документов с 2013 года, когда относительно высокие темпы прироста ВРП сменились падением.
Сейчас применительно к северо-восточным провинциям КНР употребляется другой термин - его называют «ржавый пояс» (Rust Belt, 铁锈地带), намекая на морально устаревшие заводы середины ХХ века и депрессивные моногорода, которые так любят продвинутые китайские режиссеры типа Цзя Чжанкэ (贾樟柯).
Северо-Восток Китая - не единственный регион, который можно отнести к «ржавому поясу». Например, в провинции Шаньси (родной для того же Цзя Чжанкэ) наблюдается наибольшее в стране падение показателей номинального ВВП по сравнению с прошлым годом - 4,7%. Шаньси - это китайский Кузбасс с большим количеством старых угольных шахт.
Те же проблемы испытывает Внутренняя Монголия, другой крупный угольный регион, а также расположенная вокруг Пекина провинция Хэбэй - центр сталелитейного производства. Провал по показателям экономической статистики объясняется прежде всего снижением цен на уголь и сталь. Эти статистические показатели - то, чем живут китайские региональные руководители. Ведь именно от статистики зависят карьерные перспективы любого регионального начальника.
Шелковый путь уходит на север
Как и в России, развитие периферийных регионов в Китае происходит в соответствии с концепциями, которые разрабатываются центром. Причем привязка регионов к той или иной концепции весьма условна.
Например, в объявленную в 2000 году «Программу по развитию Запада» (西部大开发) вошли также регионы, находящиеся на севере и юге страны.
Идущие из центра концептуальные документы - это чаще всего довольно размытые программы в духе «за все хорошее против всего плохого». Четких алгоритмов действий в таких программах нет, и при желании к ним можно подключить все, что угодно. Вырабатывать конкретные шаги - прерогатива регионов.
С 1980-х годов у местных властей довольно много полномочий в экономике. При этом обеспечение высоких показателей социально-экономического развития является главным критерием оценки регионального руководителя.
Чтобы продемонстрировать свою лояльность установкам Пекина, власти в регионах стараются привязать тот или иной проект к риторике центра. Следование сигналам из центра позволяет получить бюджетное финансирование и налоговые преференции, а местным функционерам - рассчитывать на карьерное повышение.
Сейчас самая главная концепция развития в Китае - Экономический пояс Шелкового пути (丝绸之路经济带) из Китая в Европу, который вместе с морской составляющей называется и «Один пояс - один путь» (一带一路).
Какой бы термин ни использовался, подразумевается в общем-то одно и то же: экономическая интеграция на азиатском пространстве под патронажем Пекина и при китайском финансировании, а также развитие инфраструктуры - прежде всего предназначенной для ввоза природных ресурсов в Китай и вывоза китайских товаров на Запад.
Си Цзиньпин впервые представил концепцию Шелкового пути в сентябре 2013 года, а уже несколько месяцев спустя китайские регионы активно включились в кампанию по ее обсуждению и продвижению. Синьцзян-Уйгурский автономный район и провинция Фуцзянь были объявлены ключевыми для реализации проекта, однако о своих инициативах заявили также Ганьсу, Шэньси, Хайнань, Гуандун и даже Тибет.
Данный порыв был поддержан председателем КНР, который призвал «участвовать в проекте все провинции». Несмотря на опубликованную Пекином в марте 2015 года дорожную карту концепции Шелкового пути, конкретики в этом документе по-прежнему не так много. Именно поэтому для умеющих широко мыслить китайских региональных бюрократов «Шелковый путь» не имеет никакой конкретной географической привязки.
В приграничном с Россией Хэйлунцзяне планируют строительство Восточного сухопутно-морского Шелкового пути (东部陆海丝绸之路), Экономического пояса Лунцзянского сухопутно-морского Шелкового пути (龙江陆海丝绸之路经济带), а заодно и Китайско-монгольско-российского экономического коридора (中蒙俄经济走廊).
Все это должно быть особенно интересно России, так как конкурентные преимущества всех этих проектов основаны на использовании инфраструктуры дальневосточных портов.
После того как 8 мая в Москве Владимир Путин и Си Цзиньпин подписали заявление о «координации усилий по сопряжению Экономического пояса Шелкового пути и Евразийского экономического союза», этот лозунг фактически подменил собой программу развития сотрудничества России и Китая.
Иначе говоря, Москва и Пекин не просто строят мост через Амур в районе Нижнеленинского, а делают это «ради претворения в жизнь сопряжения ЭПШП и ЕАЭС».
Оправдать доверие
Напор, с которым китайские регионы начали конкурировать между собой за право реализовывать концепцию Шелкового пути, порождает соблазн воспринимать действия китайцев слишком серьезно.
Между тем трезвый анализ сложившейся в Китае политической и экономической конъюнктуры приводит к выводу, что эта концепция - больше пиар, чем руководство к действию, а китайские регионы, включаясь в кампанию по ее продвижению, цинично решают собственные задачи, мало связанные с декларируемыми.
Привязка того или иного проекта (от строительства аэропорта до проведения научной конференции) к большой концепции типа Шелкового пути облегчает получение бюджетного финансирования, которое в Китае нередко оседает в карманах лиц, ответственных за его освоение.
Ведущий мотив всей концепции - развитие трансконтинентальной логистической инфраструктуры. Это вынуждает едва ли не каждый китайский регион регулярно рапортовать об успехах в открытии или модернизации транспортных маршрутов Восток - Запад. Однако, как показывает практика, все эти маршруты оказываются убыточными, и ради поддержания их существования местные администрации, заинтересованные в сохранении витрины своих «успехов», вынуждены их субсидировать.
Несмотря на отсутствие экономической логики, местные руководители благодаря активному участию в мегапроектах вроде Шелкового пути могут продемонстрировать центру, что они идут в ногу со временем и реализуют установки ЦК на практике.
Отличный пример того, как работает эта система, дает провинция Хэйлунцзян на границе с Россией, губернатором (вторым лицом после партийного секретаря) которой в 2013 году стал молодой и перспективный руководитель Лу Хао (陆昊) («десятка бубен» в проекте «Колода Срединной империи»).
Политик, которому нет еще и пятидесяти, возглавлял Чжунгуаньцунь (中关村) - китайскую Силиконовую долину, курировал проведение Олимпийских игр в должности заместителя мэра Пекина, а в 2012 году вошел в ЦК Компартии. От столь многообещающего политика ожидают, что осенью 2017 года он войдет в Политбюро ЦК КПК с последующими головокружительными перспективами. Однако для этого ему сейчас, возглавляя проблемный регион, нужно показать результат, пусть даже и формальный.
На новом месте Лу Хао весьма активен. Именно его считают автором идеи ребрендинга Харбинской ярмарки в российско-китайское ЭКСПО: ничего нового в Харбинском выставочном комплексе не появилось, более того, из-за ротации выставочных площадок между Россией и Китаем Харбин рискует проводить ее в два раза реже. Однако дружба с Россией нынче в тренде, так что сигнал был засчитан.
Хэйлунцзянские коллеги рассказывают, что на одном из рабочих совещаний Лу Хао поставил вопрос о пробуксовке российско-китайских проектов, реализация которых также помогла бы ему заработать очки.
Чтобы разобраться, почему же слова расходятся с делами, была организована и профинансирована научная экспедиция, которая в сотрудничестве с учеными из Хабаровска и Благовещенска в течение нескольких недель инспектировала приграничные проекты, включая недостроенный мост Нижнеленинское - Тунцзян. Из той же серии многочисленные мероприятия, посвященные продвижению концепции Лунцзянского Шелкового пути.
Как показывает этот пример, ничего принципиально нового концепция Шелкового пути в действия региональных властей в КНР пока не внесла. Местные элиты решают свои задачи, конкурируют с соседями за благосклонность Пекина и говорят правильные слова.
Анализ данных российско-китайского сотрудничества показывает, что там, где нет экономической целесообразности, даже самые громкие проекты обречены на пробуксовку. Понимание этого позволит России перестать смотреть на Китай как на золотую рыбку, исполняющую инфраструктурные желания, и начать выстраивать отношения исходя из того, что движением китайского капитала управляют не столько политические решения, сколько законы бизнеса.
Иван Зуенко,
старший преподаватель Восточного института, Дальневосточный федеральный университет
Московский Центр Карнеги, 19.11.15
