 |
| Г. Третьякова |
|
|
У этой истории ещё нет финала, ведь она – Галина Константиновна – Мама! Она спасла свою дочь, и сделает всё возможное, чтобы спасти сына».
Так заканчивалась моя статья «Мама», опубликованная в № 52 нашего еженедельника 24 декабря 2008 года. И это не «красивый финал». Всё, действительно, так и было.
В начале 2009 года героиня вышеназванной публикации Галина Константиновна Третьякова уехала в Москву. Полгода она обивала пороги кабинетов в столице нашей Родины. Была и в приёмной Президента, и в общественной приёмной партии «Единая Россия», и в Аппарате уполномоченного по правам человека, и, конечно, в генеральной прокуратуре РФ. Ночевала на вокзалах, а с утра и до вечера ходила по инстанциям, объясняя, требуя, умоляя услышать её. Она была уверена: её не могут не услышать, ведь всё так просто, так очевидно. Надо только внимательно изучить уголовное дело её сына, и сразу станет ясно, что он невиновен.
Виктор Третьяков был осуждён на пятнадцать лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима за преднамеренное убийство своей жены Натальи Рахманиной.
Ни в ходе следствия, ни на суде он не признал себя виновным.
В своих показаниях он утверждал, что «31 августа 2002 года совместно с Рахманиной Н.С. и своим отцом до темна находился на реке Амур. Когда стали собираться домой и поднялись на набережную, отец ушёл вперёд, а Рахманина Н.С. сказала, что ей нужно куда-то сходить. Он ответил, что будет ждать дома, поставил свою машину «Москвич-412» г/н Б 1014 ХБ в гараж, пришёл домой и лёг спать. Проснувшись около трёх часов ночи, увидел, что Рахманиной Н. С. нет, пошёл за машиной, и затем поехал её искать. Проезжая по ул. Дзержинского со стороны ул. Ленина, недалеко от дома № 3 увидел Рахманину Н. С. лежащей у обочины в олимпийке и плавках. Поднял её, занёс в автомобиль и увёз в больницу».
– Хочу добавить, – пишет в своих объяснениях Виктор, – что рядом с женой лежали её вещи. Я поднял их и положил в багажник машины.
Показаниям Третьякова следователь Ларьков (ныне покойный) не поверил. На протяжение следствия он упорно доказывал вину Виктора.
В деле, как и положено, появились показания свидетелей, результаты экспертиз, в том числе одежды Виктора, в которой он был в ту ночь.
Например:
«Заключение эксперта № 158
НА РАЗРЕШЕНИЕ ЭКСПЕРТА ПОСТАВЛЕНЫ СЛЕДУЮЩИЕ ВОПРОСЫ:
1. Имеется ли на вещественных доказательствах кровь?
2. 2. Если имеется, то кому принадлежит – человеку или животному?
3. К какой группе крови относится данная кровь?
4. Возможно ли происхождение крови от потерпевшей Рахманиной Н. С.?
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ДЕЛА:
1. 09. 02 г. в приёмный покой Амурзетской ЦРБ гр-м Третьяковым В. В. был доставлен труп Рахманиной Н. С.
….Рубашка сильно загрязнена, на спинке в нижней трети имеются пятна и помарки буроватого цвета…, на левом рукаве пятно буроватого цвета…, на воротнике слева…имеется помарка буроватого цвета…. Брюки сильно загрязнены. На левой передней половине в средней части имеются пятнышки буроватого цвета….».
В помещение больницы Виктор внёс жену на руках сам. Это видно не только из его показаний, но и из показаний свидетеля – сотрудницы больницы. Значит, пятна крови и помарки не могли не остаться на его одежде, а, стало быть, результаты этой экспертизы не могли стать неоспоримым доказательством его вины.
Таким доказательством для следствия и суда стали показания свидетеля Железновой, которая, якобы, видела ночью возле своего дома машину Виктора Третьякова, его самого за рулём и лежащую в салоне избитую Рахманину Н. С.
Из «Постановления суда надзорной инстанции» от 11 декабря 2008 года:
«В подтверждение вины Третьякова В. В. суд, действительно, сослался на показания свидетеля Железновой Н. А., из которых следовало, что ночью 1 сентября 2002 года она видела с балкона, как машина Третьякова В. В. проехала, не останавливаясь, с улицы Ленина на улицу Дзержинского и завернула во двор. Она вышла на улицу и увидела, что в кабине сидел и смотрел в пол Третьяков В. В.. Через некоторое время Третьяков В. В. зашёл в подъезд и поднялся к себе. Она подошла к машине и увидела на полу в салоне Рахманину Н. С., которая не двигалась, была одета в олимпийку и как бы скрученные, свёрнутые в поясе плавки. Испугавшись, она вернулась в свою квартиру. Через некоторое время, в 3 часа 40 минут Третьяков В. В. завёл машину и поехал по улице Калинина в сторону больницы».
А теперь я должна объяснить вам, уважаемые читатели, почему прокурор Еврейской автономной области, государственный советник юстиции 3 класса Александр Золотухин 1 декабря 2008 года постановил:
«Направить материалы производства ввиду новых обстоятельств по уголовному делу № 617435 с заключением прокурора Еврейской автономной области в президиум суда Еврейской автономной области для рассмотрения вопроса о возобновлении производства по уголовному делу ввиду новых обстоятельств, для отмены приговора Октябрьского районного суда от 13. 02. 2003 г. и передаче уголовного дела для производства нового судебного разбирательства».
Дело в том, что в результате проведённой новым прокурором Октябрьского района проверки по делу Третьякова, выяснилось, что показания основного свидетеля Железновой на самом деле не такие бесспорные, как казались ранее. Самой Железновой уже нет в живых, но у неё остались родственники – племянница, дочь.
Из заявления дочери Железновой Колобовой В. Б., адресованного прокурору Октябрьского района:
«В тот день 31 августа мы с мамой стояли возле подъезда. У мамы был приступ астмы, я вывела её на улицу подышать свежим воздухом. Мы ждали «Скорую помощь». Возле подъезда действительно стояла машина Третьякова В. В., но в ней никого не было.
После того, как приехала «Скорая» и сделала маме укол, она больше не вставала и никуда не выходила. У нас была однокомнатная квартира. Я и папа были постоянно рядом с ней, и стоило ей шевельнуться или закашлять, мы сразу подходили к её постели. Вот так она себя плохо чувствовала и никуда она ночью не выходила. И даже днём, когда ей необходимо было куда-то идти, её кто-нибудь сопровождал. И, кроме того, после операции мама плохо видела, особенно по вечерам, а уж ночью вообще ничего не видела. (Железнова перенесла операцию на глаза. прим. автора). И всё, что сказала мама в суде это неправда, которую её уговорил сказать А. Ларьков (Следователь. прим. автора). Я также давала показания Ларькову, однако моих показаний в деле нет. И как свидетеля в суд меня не вызывали».
Интересно, правда? С чего вдруг пожилая женщина, страдающая астмой, плохо видящая, свидетельствовала о том, чего на самом деле не было?
Ответ на этот вопрос можно найти в показаниях вдовы следователя Ларькова, полученных районной прокуратурой при проведении проверки по делу Третьякова в 2007-2008 году.
Ларькова С. В. пояснила, что помнит, как её бывший муж говорил о том, что просил Железнову дать именно такие показания. Он просил её сказать, что она видела в машине Рахманину Н., лежащую в салоне машины со скрученными плавками.
Это подтверждает и дочь свидетеля Железновой.
Из заявления Колобовой В. Б., адресованного прокурору Октябрьского района:
«Я видела, как к нам в дом неоднократно приходил следователь прокуратуры Ларьков и всё время беседовал с мамой. В очередной его приход я случайно, находясь в ванной комнате, слышала их беседу. Мама говорила, что она устала от его посещений и от его просьб давать разные показания, она возмущалась, что надо сказать то одно, то другое. Она говорила: то я должна сказать, что я видела Наташу через стекло машины, не открывая дверцу, а теперь вы говорите, что я , якобы, открыла дверцу машины. Но Ларьков сказал: всё, что мы раньше планировали, это неправильно. Давайте скажем, что вы открыли дверцу машины и увидели на заднем сиденье Наташу. Она лежала, и на ней были в поясе скрученные плавки.
Мама согласилась и сказала, что это в последний раз. После этого разговора Ларьков ушёл. А в предыдущий раз, когда Ларьков приходил к маме, он объяснил, что нечаянно вылил кофе на протокол её допроса и нужно всё переписать сначала, немного добавить в маминых показаниях, что не вечером мама видела машину, а ночью в 3 часа. И что в машине Рахманина Наташа была раздета.
Мама возмущалась, но всё-таки подписала протокол с такими лживыми показаниями. И Ларьков ушёл. Я сказала маме, что всё слышала и спросила, зачем она даёт такие показания. – Ведь всё, что ты говорила, это неправда, – сказала я.
А она мне ответила, что она уже от этого всего устала».
Во время вышеупомянутой проверки были допрошены и другие свидетели, которые утверждали, что в эту злополучную ночь видели движущуюся по одной из улиц Амурзета машину Третьякова, из которой раздавались женские крики, но самого Третьякова в ней не видели. Свидетель Видченко заявила, что в проезжавшей по Екатерино-никольскому шоссе машине Виктора находились незнакомые ей люди. Она их видела.
Всё вышесказанное и послужило для прокурора области вполне обоснованным поводом для обращения в президиум суда ЕАО.
Казалось, ещё немного, и закончатся мучения Виктора Третьякова. Его оправдают и выпустят на свободу. Правда, уже не таким, каким осудили шесть лет назад, а тяжело больным, перенёсшим серьёзную операцию человеком.
Но, как я уже сказала в самом начале этой статьи, суд надзорной инстанции постановил:
«Заключение прокурора Еврейской автономной области Золотухина А. В. о возобновлении производства по уголовному делу ввиду новых обстоятельств в отношении Третьякова Виктора Викторовича отклонить».
Не буду подробно объяснять, чем руководствовался суд, принимая такое решение. Не мне его оспаривать. Суд есть суд. Ему лучше знать, кого казнить, кого помиловать. Меня в этой ситуации более всего удивила позиция прокуратуры. И не только меня, но в первую очередь мать Виктора Галину Константиновну Третьякову.
– После того, как суд принял такое решение, – рассказывает Галина Константиновна, – я пришла к прокурору, представлявшему позицию прокуратуры в суде. Спрашиваю, что же дальше? Будет ли областная прокуратура обращаться в Генеральную прокуратуру с ходатайством о том, чтобы Генеральная прокуратура обратилась в Верховный суд? Он ответил, что у областной прокуратуры таких полномочий нет. И тогда я собралась и поехала в Москву.
Галина Константиновна побывала в Генеральной прокуратуре. Её жалобу приняли. Дали ответ:
«Ваша жалоба, поступившая вместе с обращением Председателя Совета при Президенте Российской Федерации по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека Памфиловой Э. А., рассмотрена.
Учитывая, что руководителем прокуратуры субъекта Российской Федерации решение по существу изложенных в обращении обстоятельств не принималось, прокурору Еврейской автономной области поручено организовать соответствующую проверку.
О результатах и принятом решении вам сообщат.
Исполнение поручения контролируется.
Начальник отдела управления
По обеспечению участия прокуроров
В надзорной стадии уголовного судопроизводства А. И. Полякова».
Переводя этот ответ с официального языка на простой разговорный, его можно прочесть следующим образом: областная прокуратура как раз может обратиться в вышестоящую инстанцию – Генеральную прокуратуру. У неё есть такие полномочия. Но она почему-то вдруг резко затормозила и не стала отстаивать права человека, которого по её же мнению надо освободить из мест лишения свободы.
Уже несколько дней подряд, проходя или проезжая мимо здания областной прокуратуры, возле него можно увидеть одиноко стоящую женщину с плакатом на груди: «Я объявила голодовку…». Это Галина Константиновна Третьякова, мать Виктора, прошедшая через все инстанции, начиная с районных и заканчивая федеральными в Москве, отчаявшаяся добиться справедливости. Она пошла на крайнюю меру только ради того, чтобы спасти своего ребёнка. На её плакате написано: «Протестую против незаконного осуждения сына. Спустя шесть лет прокуратура области отправила в суд заключение об отмене приговора, но своё мнение и позицию не отстояла до конца, занявшись отписками. Прокуратура области! Где ваша принципиальность? Требую обжаловать решение суда. Верните мне сына!».
В первый день одна из сотрудниц прокуратуры пригласила Галину Константиновну к себе в кабинет. Угостила «валерианкой», попыталась поговорить. Но разговор, по словам Галины Третьяковой, был ни о чём. Во второй день та же сотрудница попыталась уговорить Третьякову прекратить голодовку, но опять-таки, от имени прокуратуры ничего не обещая. И всё. Больше никто не пытается вести с ней переговоры. А она стоит. Стоит с утра и до вечера, уже немолодая женщина, мать троих взрослых детей. Стоит, несмотря на то, что на улице не лето, и даже не тёплая осень. Стоит, прислонившись спиной к решётке, огораживающей здание прокуратуры.
На мой вопрос, сколько продлится её голодовка, отвечает:
– Либо добьюсь своего, либо умру. Если кто-то думает, что я слабая женщина, он ошибается. Я сильная! Я не сдамся!
Безусловно, Галина Константиновна, как доверенное лицо сына, может сама обратиться в Верховный суд с просьбой о пересмотре дела. Но, когда в высшую судебную инстанцию страны обращается несчастная мать, – это одно. А когда туда с обоснованной просьбой обращается Генеральная прокуратура на основании ходатайства главного надзирающего органа субъекта Федерации – областной прокуратуры – это, согласитесь, совсем другое. В первом случае более вероятен отказ – формальный, сухой. А это означало бы крушение надежды матери на спасение сына. Ведь Верховный суд – высший судебный орган. Куда идти дальше? К кому обращаться? Разве что, в Страсбург.
Во втором же случае более вероятен другой исход. Во всяком случае, где, если не в Верховном суде, можно рассчитывать на тщательное изучение дела, всех доказательств и показаний свидетелей, а главное, беспристрастность и максимальную объективность?
Не секрет, что в нашей стране в местах лишения свободы находится очень большое число невинно осуждённых. Но тех, кому удалось, уже находясь в колонии или тюрьме, доказать свою невиновность и выйти на свободу, – единицы. Такова система. Об этом часто пишут в центральной прессе, говорят в телепередачах.
Не мне судить – виновен или нет Виктор Третьяков. Но если прокуратура пришла к мнению, что не виновен, то почему так несмело отстаивала свою позицию в суде?
Сможет ли эта сильная женщина победить систему? Удавалось ли подобное когда-нибудь кому-нибудь?
«Человек, его права и свободы являются высшей ценностью. Признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства» – гласит вторая статья Конституции Российской Федерации.
«Я объявляю голодовку…». Такое в нашем городе случилось впервые.
Когда, наконец, то, что записано в Конституции, будет соответствовать реальному положению дел в России? Когда остановится бесконечный поток материнских слёз и у матерей не будет причин идти на крайние меры?
Елена Голубь, «Газета на дом», Биробиджан.
