 |
| Часть имущества семьи Карасава была распродана Лесогорским райфинотделом. Выручка составила 6070 рублей 80 копеек… |
| |
«Лесная школа» у советской границы
Даже на довоенных картах Сахалина не отыскать японских названий «Нанаго» и «Дзюитиго» в верховьях реки Пильво. Именно в этих медвежьих углах в 1942 году Эсуторская военная миссия поселила своих «охотников». Главным объектом их «промысла» должны были стать советские агенты и перебежчики.
В начале 1946 года следователи Смерша сложили из показаний задерж анных «охотников» и официальных сотрудников ЯВМ следующую картину. «Охотники» (айны и японцы) находились в приграничье с 1942 по 1945 год. Два-три человека жили в Нанаго в специально построенном на склоне сопки «домике лесорубов», другие постоянно находились в тайге, каждый на своём участке.
С весны до поздней осени в Нанаго посменно находились и офицеры Эсуторской военной миссии: они инструктировали «охотников» и держали связь с руководством. За каждым «охотником» закрепили участок в 5-15 километров - в зависимости от рельефа местности. Их первостепенной задачей было обнаружение нарушителей границы, как с советской, так и с японской стороны.
На маршрутах вероятного перехода границы советскими нарушителями «охотники» ставили ловушки «хаппа»: ружьё с взведённым курком привязывалось к стволам деревьев, на спуск накладывался деревянный рычажок, к которому крепилась растянутая над тропой волосяная нить или тонкий шпагат.
Такая нехитрая «растяжка» гарантировала попавшему в ловушку если не смерть, то серьёзное ранение. Ставились «хаппа» и на советской территории, что в октябре 1943 года привело к исчезновению одного из «охотников»: Фукутама Саодзо должен был поставить «хаппа» по реке Коккёдзава, которая выходила на территорию СССР.
«Охотник» из-за кордона не вернулся. Вскоре японская контрразведка выяснила, что он был задержан советскими пограничниками.
Наша справка
Ёкунай (Эрукунай) - Белкино
Коккёдзава - река Амба
Сикука - Поронайск
Тоёхара - Южно-Сахалинск
Эсутору - Углегорск
В конце апреля 1944-го в Эсутору сменилось руководство миссии: кресло начальника ЯВМ занял капитан Мори. Он с рвением взялся за порученный ему новый проект: в Нанаго соорудили ещё один бревенчатый дом и уже в июле здесь открылись своего рода «курсы разведчиков».
 |
| Сахалинские аборигены не оправдали ожиданий японской разведки. Ороки на японской открытке 1930-х годов. Цвет.ред. |
| |
Кандидатов-аборигенов прислали из соседнего округа: Мори позвонил своему коллеге - начальнику ЯВМ в Сикука, и попросил его подобрать для обучения десяток нивхов и ороков. Слушателями курсов стали и постоянно находившиеся в приграничье «охотники». Один из них, Дои Сокити, позже рассказывал на допросе:
- Сначала нас обучали военному делу, составлению топографических карт, маскировке, умению выбирать маршрут и места укрытия при наблюдении за объектами, представляющими интерес для военной миссии, фотографированию и изучению охраны объектов. Так нас обучали в течение 15-20 дней. В это время мы применяли на практике полученные знания и обходили порученные нам участки с заданиями выследить и задержать советских разведчиков. Кроме того, мы осматривали поставленные мною ружейные ловушки, а также ставили их вновь.
Конечно, это не прямая речь пожилого полуграмотного айна, а профессиональная интерпретация его слов следователем Смерша. Но при всех оговорках «лесная школа» действительно готовила агентуру для возможного использования на территории Северного Сахалина. В ноябре, как только выпал снег, «курсанты» снова приступили к занятиям. Дои обучал ороков-оленеводов передвижению на лыжах в горно-лесистой местности, показывал, как устанавливать ловушки-самострелы.
Неизвестно, удалось ли японцам реализовать этот проект в полной мере. Капитан Мори, которого ещё в ноябре 1945 года скоропалительно осудили на 15 лет лагерей, утверждал на следствии, что нивхи и ороки «были распущены досрочно вследствие того, что не оказались способными для дальнейшей подготовки их как агентов».
Возможно, контрразведчик не лукавил: сахалинские аборигены, завербованные японскими и советскими «органами», были за редким исключением крайне ненадёжны. Они давали развёрнутые показания на первых же допросах, легко соглашались на перевербовку, о чём столь же охотно докладывали начальству при возвращении из-за кордона.
Именно так случилось с пропавшим «охотником» Фукутама: его задержали пограничники 52-го морского отряда НКВД. Задержанный не стал запираться и довольно подробно рассказал о составе и задачах «разведгруппы Эсуторской ЯВМ» в приграничье. Возможно, благодаря этой информации на западном участке границы «охотникам» так и не удалось задержать ни одного «гостя» с советской стороны.
Карасава попадает в историю
Фукутама упомянул на допросах и фамилию Карасава: «содержатель публичного дома и ресторана», у которого «часто останавливались на ночлег агенты и их руководители, а также другие работники Эсуторской военной миссии»…
Человек сугубо гражданский, Карасава Ёсито действительно был невольно вовлечён в детали проекта ЯВМ. Он знал всех «охотников» в лицо, поскольку скупал добытую ими пушнину. Работники Карасава доставляли в тайгу припасы и одежду, да и сам предприниматель несколько раз приезжал в Нанаго: одалживал офицерам ружья, привозил в подарок вино.
Его телефон был единственным средством связи с Эсуторской миссией, и Карасава часто был свидетелем не предназначавшихся для его ушей докладов…
В августе 1945 года, на третий день Советско-японской войны, стоя на крыльце своего дома в Ёкунай, Карасава наблюдал, как через посёлок прошёл маленький, человек в десять, отряд: вооружённые винтовками нивхи и ороки, последние слушатели курсов ЯВМ, во главе с офицером-преподавателем уходили на юг.
Растворились в тайге «охотники»; уничтожив архивы, бежали в Тоёхара сотрудники миссии. Некоторых из них контрразведчики Смерша задержали уже осенью, и у следствия было достаточно материалов, чтобы предъявить Карасава обвинение по 58-й (контрреволюционной) статье Уголовного кодекса РСФСР.
Многие свидетели по его делу вольно или невольно усугубляли его вину. Например, бывший начальник Тоёхарской ЯВМ ошибочно предположил, что Карасава был официально завербован как агент миссии.
А один из «охотников» имел на Карасава зуб за то, что тот обсчитывал его при покупке пушнины, и дал против Карасава «нужные» показания.
Тем не менее уголовное дело было шито такими белыми нитками, что военный трибунал переквалифицировал обвинение со «шпионского» пункта статьи на «оказание помощи международной буржуазии» и вынес относительно мягкий приговор: «Лишить свободы сроком на 10 лет, с отбыванием в исправительно-трудовых лагерях, с конфискацией имущества лично принадлежащего осуждённому». Когда трибунал дал Карасава последнее слово, он только и сказал: «Перевозка грузов - это была моя профессия, прошу строго меня не наказывать…»
В середине 1950-х годов сотрудники УКГБ по Сахалинской области задержали в Углегорске нескольких японцев и корейцев - косвенных участников этой истории. Но многие «охотники» и слушатели японской «разведшколы» так и пропали без следа, оставив советским спецслужбам только свои фамилии и невыразительные приметы внешности.
Алексей Колесников,
«Углегорские новости», 15.09.16
