Вместе работали над раскрытием преступлений во времена моей службы в Следственном комитете, а его - в милиции. Сейчас у меня, уже как у журналиста, появилась возможность задать Андрею вопросы, ответы на которые покажут, что он в себе сохранил и как изменился, прожив полгода за тюремным забором. Думаю, это интересно не только мне.

 

- На самом деле ощущений не было никаких. Организм не понимал ситуацию настолько, что, прибыв в двенадцать ночи в следственный изолятор, я заснул, как младенец, и проспал до утра без всяких терзаний. Осознание пришло только на следующий день, и с первой секунды я переживал только за свою семью. Все остальное меня ни тогда, ни после, ни даже сейчас так не волнует. Резко это все произошло, я не успел ничего решить, а я к этому не привык.

 

Я привык все время быть в семье рулевым, на мне все было построено и завязано. И пока я не увидел, как перестроилась моя жена, какими характером и волей она наделена, голова просто раскалывалась от этого всего. Что касается условий, в которые меня поместили, так это, считаю, Господь Бог послал мне такие испытания. Я в своей милицейской жизни десятки раз закрывал людей в СИЗО города Хабаровска, но я не понимал до конца, куда я этих людей отвожу. Здесь я получил возможность с другой стороны железной двери взглянуть на ситуацию. Удовольствия я от этого не получил.

 

- Отношение было исключительно корректное, вежливое и уважительное на протяжении всего времени, пока я там находился. Я содержался в «тихом корпусе» - так называют место, где держат людей, совершивших особо опасные преступления, и тех, кто приговорен к пожизненному заключению.

 

Камера - шесть целых и три десятых метра, на двух человек. Вместе со мною сидел чеченец, бывший старший следователь Грозненского УВД. Он был арестован по обвинению за дачу взятки в городе Хабаровске и, к слову, освобожден через полгода в связи с отсутствием состава преступления. К нему отношение было такое же, как и ко мне. В интернете о тюрьмах пишут всякое, как работает «тюремная почта» тоже всем известно. Но я ни разу ничего плохого не слышал о хабаровском СИЗО. Спустя два месяца после моего ареста в камеру разрешили поставить холодильник и телевизор, до этого был только чайник.

 

- Нормально кормят. Ты же сам знаешь: опера - люди всеядные, так что меня питание устраивало. К тому же мне из дома передавали продукты, их можно было купить.

 

- Я могу с уверенностью сказать, что перечитал всю библиотеку «тихого корпуса». Я прочитал все, какие там были, книги о войне. Нужна была своего рода аккумуляторная батарея, которая заряжала бы меня стойкостью. Я читал о войне и представлял, как относились к тем людям, в каких условиях они жили... Я оглядывался и говорил сам себе: «Андрей, ты находишься в идеальных условиях, поэтому сиди и не рыпайся».

 

- У меня была прогулочная норма - минимум двести кругов по двору. Периметр прогулочного двора - 18 метров. Я старался пройти кругов 250 - 300. Фактически каждый день, когда были прогулки, я делал приседания, отжимался от пола. Друзья передали мне футбольный мяч, и мы с сокамерником играли в прогулочном дворе.

 

Девятого августа прошлого года я на тренировке разорвал плечо, лечился в Хабаровске. Потом, когда сидел в следственном изоляторе, делал упражнения, которые мне показал физиотерапевт, и удачно восстановился. Скинул 12 «кило»: был 106, стал 94.

 

- Я не могу сказать, что мои взгляды поменялись кардинально, но пересмотрел очень многие позиции и вообще свое отношение к жизни. Я понял, что дороже свободы нет ничего. Я оценил свое поведение и свои поступки, предшествующие аресту. Мне часто говорят, что я неправильно вел себя с «большими людьми» и они очень сильно обиделись.

 

Я десятки, сотни раз возвращался к этому вопросу и пытался себя уговорить согласиться с ними, пересмотреть ситуацию, опустить голову, смириться... И сотни раз я понимал, что я не я буду, если так сделаю. Что касается людей, которых я сам сюда отвозил... Сегодня многих из них я даже не закрывал бы.

 

Правоохранительная система сейчас выстроена из расчета на то, что человек, попав в камеру, сломается и начнет говорить и о том, что было, и о том, чего не было. Если человек слаб, его могут заставить говорить то, что от него хотят, а не то, что было на самом деле.

 

- Поэтому я и пересмотрел некоторые свои взгляды на жизнь, увидев систему с другой стороны и другими глазами.

 

- Сны видел часто, и они никак не были связны с тюрьмой. Снились рыбалка, охота, друзья... Очень часто видел во сне своих родителей.

 

- Мне родители при жизни очень многим помогали. Родители умерли в 2013 году с разницей в 44 дня, мама - в сентябре, отец - в октябре. Их смерть для нашей семьи стала катастрофой. Но то, что они не дожили до всей этой ситуации, это хорошо. Я знаю своих родителей. Мама моя сошла бы с ума сразу, за три дня. Для папы это тоже была бы мегатрагедия, и он тоже умер бы.

 

- Я часто об этом думаю. Все зависит от результата. Не хочу загадывать, но я был лишен любимой работы, а работать я хочу. У меня много энергии, я люблю биробиджанцев, я получал удовольствие от общения с людьми и сейчас могу приносить им пользу. Поэтому, если жизнь даст мне шанс работать с людьми и во благо людей, я им воспользуюсь.

 

- Без всякой рекламы: я рад, что все так получилось. Я рад, что отсидел полгода в тюрьме и два месяца под домашним арестом. Как сказала одна моя знакомая, такая школа всегда пригодится. Есть просто феноменальные моменты, которые я никогда не постиг бы на свободе. Так что я на самом деле не жалею ни о чем.

 

Расспрашивал Александр Драбкин,

«Ди вох», №43, 22.10.15