 |
| Александр Меликов |
|
|
- О судебной реформе говорят все, но при этом состояние судебной системы только ухудшается. На ваш взгляд, есть какие-то шансы на реформу?
- На мой взгляд, эта реформа состоялась. Ельцинская реформа создала в стране стройную систему правосудия, приближенную по крайней мере на бумаге к цивилизованным странам. Разве что суд присяжных долго вводился, но и он в итоге заработал. Все вроде как настроилось. Во второй половине, конце девяностых, несмотря на то, что творилось в стране, суд, на мой взгляд, работал нормально. И оправдательные приговоры пошли и отказы в возбуждении дел. Работать было можно, интересно, и серьезного давления не было ниоткуда, а если оно и было, то нормальным судьей оно нейтрализовывалось. Судья говорил: «Я свободен, независим, идите все… Я приму такое решение, какое считаю нужным».
- Когда и как все начало меняться?
- Реформа стала сильно тормозить с приходом Владимира Владимировича (Путина). Москва - показатель. Москва - пример. С Москвы все плохое началось и пошло дальше.
В Москве все, конечно, связано с Егоровой. Человек не самых сильных юридических знаний, была заместителем (председателя Мосгорсуда) без особого авторитета, такая серая мышка. Человек был назначен исходя из личной преданности. Нужен был управляемый суд - они получили управляемый суд в Москве.
- То есть вы хотите сказать, что один человек поменял в Москве всю судебную систему?
- Да. Чистка началась с Мосгорсуда. Более ста судей ушли в отставку. У нас был великолепный состав, все судьи со стажем, нас вызывали, проводились учебы, совещания, разбор ошибок. Мы спорили друг с другом. Сначала был разогнан этот аппарат, думающий, отменяющий (несправедливые приговоры). У нас такая коллегия была, такая война была. Председатель коллегии была такая активная, председатель Пресненского суда. Было серьезное противостояние. В итоге она ушла в отставку.
До начала 2000 коллегии были нормальные. Бывало, как на совете депутатов, спорили, шумели, составляли списки (кандидатов в судьи), эти списки обсуждались. Потом превратилось в список «За/против». Когда пошли репрессии, народ понял, что надо сидеть и не высовываться. Хочешь работать - сиди, голосуй. Зарплата хорошая, работа престижная, соцпакет.
- Как быстро потеряла независимость московская квалификационная коллегия?
- Быстро. К следующим президентским выборам она поменялась. В 2004 это была уже не коллегия. Потом был разогнан аппарат Мосгорсуда, знающий, профессиональный. На их место взяли людей снизу, которых выбирали по принципу личной преданности.
- Все опять замыкается на личности. И тем не менее не совсем понятно, как Егорова смогла разогнать всех независимых судей, не имея поддержки квалификационной коллегии?
- Значит, смогла. Видимо, какие-то козыри выдвигала. Какими-то связями пользовалась.
- И все молчали?
- С нас, с Москвы, пошла эта закрытость судейского сообщества, когда даже если хочешь что-то сказать, то не можешь: сам статус очень ограничивает судью в выражении своего мнения. Может, это мировая практика, кроме знаменитого испанского судьи (Бальтасар Гарсон, рассматривал дела Пиночета и Гусинского) я не видел, чтобы судья (на Западе) был публичен. Может, это и правильно с какой-то стороны.
- А если у общества к судье есть вопросы?
- Вообще-то все должно быть в приговоре. Приговор должен быть таким, чтобы никаких вопросов к судье не возникало. Любое высказывание судьи с какой-то критикой расценивается судейским сообществом как действие, позорящее само сообщество. Я пошел в прессу, когда на меня начались наезды. То есть я пошел в правозащитные организации, а они уже вывели на прессу.
- В какой форме были эти наезды?
- Мне звонили, говорили: «Ты чего делаешь? Завязывай».
- Вас за какое-то одно дело уволили или по совокупности?
- Там долгая история. Выступал много не по делу на всяких совещаниях, отказывал в арестах, (выносил) оправдательные приговоры, активно пытался применять примирение сторон.
- Вы действительно выносили так много оправдательных приговоров?
- Оправдательный приговор и тогда был редкостью, а сейчас это нонсенс. А тогда они были, но к ним всегда относились с подозрением. Поскольку я был единственный среди судей нашего суда мужчина, у которого была машина, меня посадили на все автотранспортные дела со смертельным исходом - там Кутузовский проспект, правительственная трасса, мигалки и просто аварии. И еще у меня были несовершеннолетние. То есть такой контингент подсудимых, который особых зверств со стороны судьи не предусматривает. Получалось, что у меня больше всех оправдательных приговоров. Да и то смешно - 4-5 в год, это из 200-400 дел. В то время, помню, журналисты делали статистику по судам. Так были суды, где за год ни одного оправдательного или один. И наш, Дорогомиловский суд, - 5-8 оправдательных. Мы выделялись. Были судьи, которые не вынесли за жизнь ни одного оправдательного приговора вообще. Я таким говорил: «У вас в среднем 300 дел в год, 10 лет работы. Даже по теории чисел не получается, кто-то там должен быть невиновным». Они отвечают: «Нам так проще».
- Прямо так и говорили прямым текстом: «Нам так проще»?
- Ну да. «У меня ребенок, мне работу не найти…».
- А бывает, что такой судья мучается совестью?
- Мне никто не признавался в таких муках.
- Вот это странный аргумент - «мне работу не найти». Ведь судья же, вроде бы, человек высокой юридической квалификации, такой должен работу найти очень легко.
- Здесь определяющее «вроде бы». Кадровая политика сильно поменялась: сегодня знания не основной показатель при приеме на работу судьей. Раньше со следствия можно было прийти в суд, сейчас почти не берут, на адвокатов вообще запрет.
- Что значит запрет? Вот если я, например, адвокат, и хочу стать судьей…
- То вы можете подать заявление, пройти экзамен, - и даже, может быть, его сдадите, но квалификационная коллегия вас не пропустит. Просто не проголосует за вас.
- А за кого проголосуют?
- Сейчас такая цепочка: секретарь - помощник - мировой судья - федеральный судья. Вот секретарь как попадает в эту систему, начинает вокруг видеть только все плохое, так дальше с этим мировоззрением и идет по карьерной лестнице. Человек, взрощенный этой системой, так на эту систему и работает. Плюс идет омоложение образования и ухудшение качества юридического образования. Мы шли учиться после армии, потому что хотели учиться, сейчас многие идут учиться, чтобы откосить от армии.
- Вернемся к вашим проблемам. С чего все началось?
- Основные проблемы у меня лично начались после того, как ввели в 2002 году судебные аресты (раньше прокуратура могла самостоятельно арестовывать подозреваемых, с 2002 г. это стало возможно только по решению суда). Этот новый кодекс позиционировался как прогрессивный, и в первую очередь от него ждали судебных арестов - все ждали от судьи всесторонности, полноты и объективности при принятии решений о лишении свободы. Мы говорили: пора не путать заключение под стражу с наказанием, до суда ходи под подпиской. Зачем нужны все эти сумасшествия, которые творятся в следственном изоляторе? Даже мне, бывшему следователю, было удобнее вызвать человека к себе, чем ехать в СИЗО и там полдня стоять в очереди, чтобы с ним встретиться.Особенно если ты видишь, что человек не злодей, а совершил что-то мелкое.
- Звучит действительно очень прогрессивно. Что не сработало? Почему начались проблемы?
- Кодекс наткнулся на неправильное исполнение и волюнтаристские трактовки. Общее мнение - было лучше, когда прокуратура арестовывала. Мне, например, когда я был следователем, прокурор часто не санкционировал арест. Статья 20 в старом УПК предусматривала всесторонность, полноту и объективность расследования. Сейчас следователь стал стороной обвинения, и ему больше не надо искать доказательств защиты. Им не вменяют в обязанность искать доказательства невиновности, это должна теперь делать сторона защиты. А у защиты вы сами знаете, сколько прав, эти права есть на бумаге, но фактически их никто не слушает. Там все хорошо написано, там большие права у адвокатов, например.
И вот через полгода после введения нового УПК состоялось совещание по практике применения судебных арестов. И получилось так, что по числу отказов в арестах Дорогомиловский суд был на первом месте, а среди судей Дорогомиловского суда - я и один мой коллега. И нас там начали поливать.
- Кто вас поливал?
- Егорова. Она с докадом выступала, причем чтобы было больнее и обиднее, с нехорошими намеками, что мы выпускали из-под стражи не просто так. Я встал, выступил: «Вы бы посмотрели сначала на статьи, по которым мы отказывали в арестах, и на тех, кого мы отпускаем: гастарбайтеры с Киевского вокзала и другие такие же. Есть там хоть один олигарх, на ком руки погреть можно?! Сначала разберитесь, потом говорите».
- Получается, что внедряются прогрессивные нормы, а на деле становится хуже. Все-таки, где поломка системы? Куда делась декларируемая всеми законами независимость судей?
- Она куда-то делась с приходом Владимира Владимировича. Какими бы прогрессивными ни были все кодексы, ничего не будет, пока судьям не развяжут руки.
- Как надо развязать руки?
- Ну, надо, наверное, поснимать все руководство. Для начала. Причем хорошо поснимать - не просто в отставку, а за Ходорковского, например, или за что-то еще конкретное. Ту же Егорову, например. Не хочу все сваливать на Егорову, но получается, что в Москве все связано с ней.
- Сейчас вы чем занимаетесь?
- Я адвокат, консультирую гражданские дела, собираюсь вступать в коллегию (адвокатов), чтобы консультировать по уголовным делам. За них больше платят.
- Уголовные дела вообще сегодня выиграть-то можно?
- Практически нет, но платят за работу адвоката по уголовным делам больше. Раньше дела прекращались следователем. Сейчас, если дело возбудили, то все! Либо оно просто растворяется, либо должно идти в суд. Прекращения не предусмотрено.
- То есть если дело возбудили, то ты почти стопроцентно будешь осужден?
- Да.
- В чем тогда заключается функция адвоката, если дело не выиграть?
- У человека всегда есть надежда. Особенно, когда светит приговор в10-15 лет, поэтому люди платят адвокату несмотря ни на что. Ну а ты как адвокат со своей стороны что-то пытаешься сделать для этого, как минимум срок скостить. Но вообще адвокаты прямо говорят, что при нынешнем отношении судей к защите фактически введен запрет на профессию. Для чего нужны все мои знания, если ты все равно ничего при этой системе не выиграешь? Деньги судьям заносить?
- Если процент оправдательных приговоров почти нулевой, то за что деньги носить? Все равно же посадят. Или все же можно решить что-то с помощью коррупции?
- Я не считаю, что можно говорить в суде о серьезной коррупции. Ну есть, конечно, редкие случаи. Но это не самое страшное. Самое страшное - отсутствие независимости, вот это - «Что изволите?»
Мария Эйсмонт,
«PublicPost», 31.05.12
Фото: moskva.fm
