 |
| Михаил Тарковский |
| |
Таежная, охотничья, деревенская тема в прозе Тарковского («Енисей, отпусти!», «Замороженное время») сочетается с дальневосточной, владивостокской, праворульной («Гостиница «Океан», «Тойота-Креста»). Он не только пишет книги, но и снимает документальное кино о Сибири и Дальнем Востоке («Замороженное время», «Жёсткая сцепка»).
Во Владивосток Тарковский приехал на своей машине с приморскими номерами, которую во Владивостокском морском торговом порту погрузил на контейнеровоз Дальневосточного морского пароходства «ФЕСКО Магадан», чтобы отправиться в большое путешествие на Колыму - морем и сушей. А перед этим рассказал на медиасаммите о своих новых книгах, узнал, что такое TikTok, и ответил на вопросы читателей.
Драматургия дальней дороги
- Дорога из Красноярска во Владивосток имеет свою, говоря умными словами, драматургию. Подъезжаешь к Байкалу - великое явление, непостижимое живое существо огромное… Потом - праздничная Бурятия. А дальше начинается безлюдье. Чернышевск, Могоча, Амазар, Ерофей - апогей безлюдья, брошенности, заброшенности, есть даже такой преступный термин - «депрессивные регионы»… Хотя заправок сейчас везде хватает, раньше было сложнее. И ты это все через душу пропускаешь, переживаешь и красоту, и суровость, и безлюдье… А потом начинается Амурская область, и уже за тысячу или полторы тысячи верст слышится, как мне кажется, парное дыхание океана. Природа меняется радикально. А еще ближе к Владивостоку - как будто в праздник едешь…
Конечно, владивостокцы отличаются от сибиряков, об этом целую книгу можно написать. Впечатление, возможно, внешнее, но они как будто более тонкие какие-то, даже вот просто по лицам… Очень много незагорелых лиц, таких рафинированных. В Сибири все кирпично-прокопченные, а уже в районе Хабаровска начинаются совсем другие лица.
Философия правого руля
- За всех не могу говорить, но для меня это важно, понятия не позволяют сменить (правый руль на левый. - Ред.)… Не потому даже, что я написал «Тойоту-Кресту», не потому, что они красивее, надежнее или дешевле (или не дешевле - сейчас уже непонятно). А просто потому, что, как мне кажется, в праворульных машинах есть душа в отличие от леворуких, европейских, пригнанных откуда-нибудь из Выборга… Они настолько переплавлены Сибирью, перегоном, этой трассой, что уже стали частью нашей довольно суровой жизни - зимней, сибирской. Когда-то я, бывший москвич, с удивлением разглядывал эти странные, как мне казалось, автомобили, а потом, когда стал выезжать из тайги в Красноярск, в Абакан, они стали для меня частью впечатлений о Большой Сибири, мне все это было страшно интересно… И потом, вот этот енисейский меридиан, делящий страну надвое, - здесь право, здесь лево, вот этот образ двуглавого нашего орла, два крыла его, восточное и западное. Герой моей «Тойоты-Кресты» особенно влюблен в восточное крыло. Ему кажется, что оно недолюбленное, раненое, и это просто до мурашек, думаю, вы понимаете, о чем идет речь… На Енисее, на стыке запада и востока, взгляд борется за каждую праворучицу. Это здесь ты приезжаешь - и почти все машины такие. А в Иркутске их раньше было 75 процентов, в Красноярске, Новосибирске и Барнауле - половина. А сейчас в Красноярске насчитали только 35 процентов праворульных. Причем интересно получается: в центре много лакированных, похожих на начищенный башмак европейских или корейских автомобилей, а отъедешь от центра - пятиэтажки, обшарпанные стены, - и там все они стоят, родные. «Марковнички», «короны», «карибасы» - как будто возвращаешься в прошлое.
Литература и судьба
- Как я стал писателем? Я жил с бабушкой в детстве, она мне много книг подсовывала, заставляла читать. Все мое детство главное - до пятого класса, когда закладывается культурный фундамент, - прошло под крылом бабушки. После третьего класса она привезла меня в Оптину пустынь, мы там снимали комнату, дала мне «Братьев Карамазовых», я их там прочитал в первый раз. Кроме вот этих книг - Федора Михайловича, Александра Сергеевича, Льва Николаевича, Николая Васильевича - она давала много книг о природе, Сибири, Дальнем Востоке: Федосеев, Бианки, Астафьев, Распутин… Очень много было подобной было литературы в советские годы. Шло освоение Сибири, стройки, промысел развивался, государство прекрасно понимало, что и через литературу, через песню должна эта вся сторона продвигаться. Я очень интересовался птицами, хотел их знать и различать, мне подарили подзорную трубу и определитель птиц, бабушка говорила: вырастешь - станешь биологом, будешь жить в заповеднике… И еще: когда дядя мой (кинорежиссер Андрей Тарковский. - Ред.) после школы плохо себя вел, она отправила его в геологическую экспедицию в Сибирь - на Курейку куда-то, за полярный круг. Она все рассказывала про эту экспедицию - как он ездил, как приехал. Вот такая морда была - мошка нажрала, вот такой здоровый торс - он там шурфы копал… Все мое детство прошло под эти рассказы, была таежная сибирская нацеленность. Еще бабушка меня в биологический кружок отдала…
Потом я стал песенки какие-то писать - тогда все на гитарах играли, и в них слово было главнее музыки. И была такая любовь и уважение к писателям, чьи книги я читал, и, может быть, подспудная, неосознанная тяга когда-нибудь прибиться к этой стае, ощущение, что меня ждет участь, не связанная с практическим делом, а касающаяся человека вообще, его души, судьбы… А уже когда я уехал на Енисей, работал полевым биологом на биостанции - экспедиция на зиму вся уезжает, а я остаюсь, - много читал, стал стихи писать. Это обычное дело, когда остаешься один в тайге. Может, в тюрьме то же самое или на подводной лодке, если там есть время…
Поступил заочно в Литинститут, потом ушел в промхоз - в охотники, стал писать рассказы. И главный этапный момент - когда перестал из себя корчить ученого. Это не мое было. От меня требовали статьи научные, а мне просто нравилось различать птиц на вид и по голосам. И я решил, что буду охотником, буду изучать промысловую традицию, которая мне казалась и кажется очень важной - не как способ заработка, а как часть русского мира и многовековая традиция.
Книга как произведение искусства
- В Тобольске есть подвижник, издатель, хранитель города Аркадий Григорьевич Елфимов. Он издает очень дорогие, красивые книги по всем ушедшим правилам полиграфии и книжного художества. Писателя наши ворчат: лучше бы ты на эти деньги издал книжек подешевле, раздал школьникам… А он говорит: такие и без того есть, а таких, как я, сейчас никто не делает, я хочу возродить образ книги как произведения искусства… Серия называется «Тобольск и вся Сибирь», ее заложил покойный Валентин Григорьевич Распутин, царствие ему небесное. Он приезжал в Тобольск, они с Елфимовым дружили, они вместе еще и парк заложили: писатели, приезжая в Тобольск, сажают деревья. Первое дерево посадил Распутин, я тоже был удостоен этой чести… У каждой книги, которую издает Елфимов, - свой художник. Вот над этой моей книгой («Не в своей шкуре», Тобольск, 2019. - Ред.) работал замечательный художник-анималист Вадим Алексеевич Горбатов, а вот над этой («Три урока», Тобольск, 2020. - Ред.) - Иван Евгеньевич Лукьянов. Считаю, что продвигать себя нельзя, пускай другие продвигают, хвастать книгами нельзя. Но этими книгами я горжусь и хвастаю, потому что свою работу здесь воспринимаю как маленькую добавку к работе всего коллектива. Сейчас таких книг не делают…
Совместная работа наша с Вадимом Алексеевичем не остановилась. В красноярском издательстве «Поликор» мы с ним издали книгу «Живая верста. Хрестоматия енисейской тайги». Она выиграла конкурс «Книжное Красноярье» и ушла по библиотекам края.
Кино - документальное и художественное
- В нашем первом фильме «Счастливые люди» (2008, режиссер Дмитрий Васюков. - Ред.) среди моих товарищей-охотников, героев моих рассказов появляется Геннадий Викторович Соловьёв. Ему сейчас 72 года. Он стал писать очень хорошие рассказы, они публиковались в «Юности» и других журналах. Я решил снять фильм, в котором Геннадий Викторович был бы главным героем как человек, талантливый во всех ипостасях: он прекрасный промысловик, прекрасный натуралист, прекрасный рассказчик и прекрасный наставник. Мы уже начали снимать документальный фильм о нем. Названия пока нет - есть условное, но оно мне не нравится.
А насчет художественного кино - я не отдам никому! Если буду снимать, то только сам, иначе испоганят. Главная задача - чтобы не испортили идею, чтобы то, что есть в произведении, было донесено в должном виде. Было предложение по «Тойоте-Кресте» - я от него отказался. С режиссером Александром Калашниковым из Красноярска (мы с ним снимали «Замороженное время», потом «Жесткую сцепку» и вот сейчас снимаем про Геннадия Соловьёва) мы думали снять художественный фильм по моим рассказам, я даже ездил в Москву, общался с Николаем Петровичем Бурляевым… Но это такой каторжный труд - фактически нужно выбирать между книгой и кино. А я не уверен, что располагаю запасом времени для подобных маневров.
Олег Макаров
«Новая газета во Владивостоке», №597, 17.06.21
