Мы встретились с Александром Кудрицким в июле. Его тогда выпустили из СИЗО дожидаться вердикта областного суда под подписку о невыезде. До этого он больше месяца провел в сосудистом центре областной больницы, и медики УФСИН отказались принимать его обратно, побоявшись брать на себя ответственность.

 

Кудрицкий был очень слаб, но для него было важно встретиться с журналистами. Он не верил, что областной суд отменит приговор городского, по которому он приговорен к 6 годам колонии общего режима, и в свои последние дни на свободе пытался проговорить историю, которая сломала ему жизнь.

 

 

- В 1966 году я закончил школу на Украине, с детства мечтал о морях. Поступил в Калининградское высшее инженерно-морское училище. Очень серьезное заведение, гоняли нас там очень сильно, получишь тройку - сиди «без берега», то есть без увольнений, зарабатывай «4» и «5». Учили нас преподаватели, которые в свое время по ленд-лизу возили товар из Англии и Штатов.

 

Закончил мореходку в 1972 году и был направлен на Дальний Восток. Мог и в Европе остаться, и место было, но захотелось сюда. Жена была беременна первым сыном, и мы поехали… В мае 72-го прибыли в Корсаков. И пошла моя морская жизнь: 3-м помощником капитана, 2-м помощником, старпомом. Работал и на скумбрии, и на минтае, и на простипоме на Гавайях, и терпуг ловили у побережья США, и на промысле морского зверя был. Всегда относился к работе добросовестно, так меня учили.

 

С 1980 года работал капитаном, опыт был уже немаленький, и в 90-х мне служба наблюдения за флотом предложила поработать в корсаковской организации специалистом по безопасности мореплавания. С тех пор работал на берегу, а последнее время был заместителем генерального директора ООО «Магеллан» по безопасности мореплавания.

 

Холмск, Невельск, взаимодействие с регистром, портовыми службами, все это было на мне. Моя задача — вовремя подать заявки, чтобы контролирующие органы могли освидетельствовать и составить документацию. Например, когда получаешь новый пароход, там очень серьезная работа: Морсвязьспутник в Москве, главное управление регистра в Санкт-Петербурге, освидетельствование в Пусане, постановка на учет в Холмске. Ответственная работа, и меня моряки знали и уважали. Но я и с капитанов требовал…

 

То, что произошло с «Дальним Востоком», у меня до сих пор не укладывается в голове. Почему управлявший БАТМом капитан Притоцкий не выполнил распоряжение судовладельца, я не понимаю. Ему дана была команда «перегруз и взятие на борт топлива».

 

1 апреля утром я поговорил по скайпу с диспетчером: «Николай Иванович, как наши дела, что с «Дальним Востоком»?». Он отвечает: «Не волнуйся, встает на перегруз, будет полный бункер, топлива 400 тонн, все о`кей».

 

Притоцкий действительно подошел к перегрузчику «Андромеда» на расстояние всего одной мили, его видели с судна, но он вдруг разворачивается и уходит. Я про это не знал. К нам информация о происходящем на судне за сутки всегда поступает только с 9 до 12 часов следующего дня. Это не только у нас в компании, так сложилось во флоте. Мы не могли знать того, что происходит.

 

В итоге пустые баки повлияли на остойчивость судна и стали одним из факторов, которые привели к тому, что в 6.15 2 апреля «Дальний Восток» утонул.

 

Уже через пару часов мне позвонили: судно погибло. Я ответил, что 1 апреля прошло, а мне: «Иваныч, это правда».

 

На несколько дней мой кабинет превратился в штаб спасательной операции.

 

Тогда я не думал ни о чем, кроме экипажа. Но уже скоро понял, вернее, даже почувствовал, чем для меня станет эта история. Если ни капитана, ни старпома уже нет в живых, кто-то должен быть козлом отпущения. А у меня и должность подходящая - заместитель по безопасности. Да и знакомые юристы сразу сказали: ищи адвоката. К тому моменту, когда меня вызвали в следственный комитет и вручили бумагу, в которой было сказано, что я обвиняемый в уголовном деле, я уже понимал, куда все движется.

 

Шок наступил, когда меня «поселили» в ИВС. Зашел в камеру впервые, чуть не упал. Грязь, вонь, видеокамера на отхожее место, это унижение… О СИЗО этого не скажешь, там люди совсем другие и к нам относились с уважением. Хотя и в ИВС, как и везде, есть инструкции и есть люди. А я стоял на учете у кардиолога, надо пить горсть таблеток четыре раза в сутки.

 

Ну, а дальше ощущение того, что меня делают без вины виноватым, только усиливалось. Был следователь, приносил тома уголовного дела, я их читал. У меня возникала масса вопросов. Я спрашивал, а он отвечал очень обтекаемо и неуверенно. И когда я начал искать документы в томах, то увидел, что нет то одного, то другого, то третьего. «Как же вы делали изъятие документов в офисе, если не хватает?» - спрашиваю.

 

«Нууу, не знаю», - отвечает.

 

Понимаете? Как «не знаю», вы же зарплату получаете! А там были документы, которые могли изменить картину дела.

 

К суду из меня пытались слепить халтурщика, который не занимался безопасностью на судне, своим бездействием погубил людей.

 

Росморнадзор из Корсакова докладывает в Москву: «Кудрицкий даже на связь с судном не выходил». А я приношу кучу документов - ежемесячный отчет о проводимых мероприятиях, учебных тревогах, инструктажах, вот за подписью старпома Желомеева за март. А вот протокол ежемесячного собрания экипажа, вот отчет по системам безопасности за подписью капитана Притоцкого.

 

Суд нехотя эти документы приобщает, но почему следователь сам их не запросил? Почему, если хотел выяснить, как на судне обстояло дело с безопасностью, не получил эти данные, ведь это сделать проще простого?

 

Но эти материалы не запрашивал никто, им не нужна правда.

 

 

- Думаю, что суд и его итог уже срежиссированы. Я не верю в правосудие. Смотришь на лица следователей, прокуроров, а я много с людьми работал, и понимаешь, что это за человек.

 

Сорок семь капитанов, людей, которые занимаются безопасностью и производственной деятельностью судна, подписали обращение в нашу защиту. Они объясняют, что в следствии не так. А суд ноль внимания. Почему не прислушиваются к мнению судоводителей? Почему экспертам не показали подводные съемки БАТМ? Там вдоль борта идет камера и нет никаких дыр, все отверстия штатные. Но к этому никто не прислушивается. И понятно: у них есть команда, и они обязаны ее выполнять. Правды не будет. Хотя очень хотелось бы…

 

 

- Моей вины в гибели БАТМа нет. Меня не было на борту, повлиять на ситуацию я не мог. Я давал всем капитанам номера двух своих сотовых, домашнего и рабочего. Почему Притоцкий не позвонил и не сказал, что у него сложная ситуация, когда на БАТМе был уже 10 - 15 градусов крен? Я бы сразу сказал: «Играй тревогу, буди всех людей, делай герметизацию судна, останови насосы, которые качают воду в цех, спускай рыбу за борт!». Этого сделано не было. Никакой команды, люди в рыбцеху стояли по колено в воде. А крен увеличивался, но они же не дурачки, они стоят на мостике, а там висит кренометр и показывает положение парохода. Но они не позвонили… Я бы все объяснил, это заняло бы 15 минут, и пароход, и людей бы спасли. Они самое главное на борту.

 

Но Притоцкий не позвонил. Судя по словам выживших членов экипажа, у него и старпома Желомеева был просто шок.

 

Свой долг я выполнил, когда людей спасал. Конечно, мне говорят всякое, и обидные слова. Но чем больше людей меня слушают, тем больше понимают.

 

 

- Никакой реконструкции не было. Обвинение в «изменении конструкции судна» - очень серьезное. Ребята, чтобы изменить конструкцию судна, нужно приложить столько усилий! Судно столько не стоит!

 

В 1975 году на БМРТ «Иван Панов» я был старпомом, нам в Петропавловске меняли главный дизель. Его общий вес - 68 тонн, вырезалась палуба, помещения, вытаскивали на берег, ставили двигатель, а потом все обратно зашивали. Это называется «техвырез». Его делают в порту. Потом швы проверяют - текут или нет, если надо, проваривают по новой и ставят все на место. БАТМ не смог бы выйти из порта в Пусане, если бы с судном было что-то не так, его проверял регистр. А в его правилах сказано, что если делается осмотр по заявке, то проверяются и остальные, сопутствующие вещи.

 

После было еще и оформление в порту Владивостока. Там тоже двое инспекторов проверяли, ходили по цеху, по румпельной, по всем помещениям. Я знаю, как проверяют пароход, это не тяп-ляп. Если бы были какие-то дыры в борту… Да это смеху подобно. Пока не заварили и не испытали, выхода из порта бы не было.

 

 

- Главный документ по безопасности компании-судовладельца - СУБ, система управления безопасностью. В ноябре 2014 года мы заносили в него купленный БАТМ «Дальний Восток». Проверяли и сдавали в службу наблюдения за флотом, Харченко (еще один обвиняемый по делу, бывший глава отдела Сахалинрыбвода). Он подписывал, вместе с гендиректором компании. В ноябре 2014 года Харченко мне подписал этот документ, и 8 декабря я его с людьми передал в Пусан на БАТМ. Сделал отметку в журнале, а через двое-трое суток я вызвал судно по телефону, командовавший тогда старпом Желомеев сказал, что документы получены.

 

Но сотрудник службы наблюдения Сахалинрыбвода, который инспектировал БАТМ в Пусане, в отчете написал, что на борту нет руководства по безопасности. Мы с Харченко опешили: он подписывал, а я отправлял. Я поехал в офис, взял свой журнал, привез и показал инспектору: смотри, вот в эту дату я отправлял на «Дальний Восток».

 

Он посмотрел и говорит: расчет остойчивости в судовой журнал не внесли, мол, его делали в компьютере, сам видел, но в журнале его нет. Ну так и сказал бы об этом экипажу, забегались они во время ремонта, забыли записать, ведь главное, что расчет производился.

 

 

- У меня сердце барахлило с 2012 года. А когда попал в СИЗО, оно заколотилось… Даже улыбаться сил не было. А в декабре 2017 года полностью пропал аппетит. Привозили хорошую домашнюю еду, но я перестал есть. В марте меня с охраной поместили в кардиоцентр. Я там лежал, вставили трубку в сердце, исследовали, а охрана - шесть человек: один с автоматом, остальные с пистолетами, охраняли Саню Кудрицкого, который еле ходит. Чтобы не сбежал в свои почти 70 лет…

 

Когда сидели на суде, Никодименко и другие заметили, что я бледный как стенка. Потребовали вызвать врача. Мой адвокат доказал, что с такими болезнями, как у меня, сидеть нельзя. В СИЗО я пришел с весом 92 килограмма, уходил через полгода - 75. Потерял 17 килограммов веса… А сейчас меня ветром качает, какой из Сани специалист?..

 

18 мая меня выпустили под подписку, а врачи меня друг к другу отправляют. Два месяца между ними, так и не понял, что со мной. Эпикриз лежит толстенный, там написано такое, что страшно читать.

 

Я не знаю, что будет дальше. Надеюсь на справедливость, но надежда мала.

 

Любовь Барабашова.

«Советский Сахалин», 5.10.18