Встреча челюскинцев в Москве

«Хабаровск, 10 июня 1934 г. («Молния» корр. «Правды» Мануйлов). Сегодня необычайное торжество в столице ДВК - приезд отважных челюскинцев и героев-летчиков. Ранним утром трудящиеся города и ближайших колхозов вышли на празднично украшенные улицы города.
 
Задолго до прихода экспресса к вокзалу тронулись колонны ударников заводов, добившихся этой чести в соревновании. Площадь Свободы [ныне им. Ленина] заполнена рабочими демонстрациями.
 
Экспресс подходит к вокзалу. Оркестр играет «Интернационал». Громким «ура» встречают трудящиеся Хабаровска челюскинцев и пилотов-героев. Из вагона выходит Бобров [помощник начальника экспедиции по политической линии, во время пребывания на льдине после болезни начальника Отто Шмидта - назначен начальником экспедиции], за ним - Воронин [капитан «Челюскина»]. Они принимают рапорт от начальника почетного караула. Секретарь крайкома Лаврентьев приветствует челюскинцев.
 
Краткий митинг. От имени трудящихся города челюскинцев и пилотов приветствует председатель горсовета. С ответной речью выступил тов. Копусов [зам. нач. экспедиции]. Митинг продолжался на площади Свободы.
 
Челюскинцы уезжали на вокзал группами. По обеим сторонам шоссе вместе с ними двинулись массы. Появились танцоры. Оркестр играет вальс, «Яблочко», «Барыню». Один, другой, третий челюскинцы выходят на круг, танцуют. Вот танцует Молоков [Герой Советского союза, летчик-спасатель челюскинцев], рядом с ним машинист корабля. Веселье продолжается до последней минуты, когда раздается протяжный гудок паровоза».
 
Так встречали челюскинцев по всей стране. Челюскинцы - 104 человека - пассажиры и команда парохода «Челюскин», затонувшего 13 февраля 1934 года, два месяца провели на льдине в Чукотском море.
 
В Москву!
 
Ледовый лагерь Шмидта (возглавлял его начальник экспедиции Отто Шмидт) крутило и вертело в неизвестном направлении, пока 5 марта его не обнаружил летчик Анатолий Ляпидевский - будущий первый Герой Советского Союза. Семь летчиков вывезли со льдины всех челюскинцев.
 
Челюскинская эпопея завершилась 13 апреля 1934 года. Оценку ей очень точно дал тогдашний кремлевский поэт Демьян Бедный, сказав: «Герои спасали героев».
 
Все герои после сборов, с Чукотки (бухта Провидения, 21 мая) на пароходах «Смоленск» и «Сталинград» отправить на Камчатку (28 мая), далее, во Владивосток (7-9 июня), а оттуда, на специальном литерном поезде (специальный пассажирский состав из купейных вагонов и вагонов повышенной комфортности), до Москвы!
 
19 июня 1934 года челюскинцам устроили торжественную встречу с «дождем листовок» и проездом в открытых машинах по главным улицам столицы - по такому же сценарию, как встречали в Нью-Йорке в 1927 году летчика Чарлза Линдберга (Charles Lindberg), первого, кто в одиночку перелетел Атлантический океан (беспосадочный трансатлантический полет из Нью-Йорка в Париж, с континента на континент, хотя до него через Атлантику летали экипажи 66 раз, начиная с 1919 года). Награждения, банкеты челюскинцев описали в фельетоне «Чудесные гости» в «Правде» (№176, 28 июня 1934 г.) Илья Ильф и Евгений Петров. Это была правда жизни и немного свободы слова...
 

«Правда», 1934 г.

«Правда», 1934 г.

«Правда», 1934 г.

«Правда», 1934 г.

 
Спасение и триумфальное возвращение челюскинцев в Москву кроме корреспондента «Правды» - «короля репортеров» Льва Хвата освещал специальный корреспондент газеты «Известия» по ДВК и хабаровской «Тихоокеанской звезды» (зам. редактора) Петр Кулыгин (1906-1938) - непосредственные участники челюскинской эпопеи (Кулыгин был прикомандирован к экипажу летчика Бориса Пивенштейна и отправился на спасение челюскинцев на пароходе «Смоленск» из Владивостока раньше всех, а Хват шел на «Сталинграде» позже, вместе с пограничным-летчиком Александром Светогоровым). Так вот, потом Кулыгин напишет «Повесть о героях», а Хват - «Три путешествия к Берингову проливу». Правда, главный вопрос остался в воздухе: как челюскинцы могли два месяца продержаться на льдине, в соленом Чукотском море, без пресной воды? Ладно, еды и топлива - угля - у них хватало, но что они пили?
 

Так добывали лед для чая челюскинцы

Еще не вымерзла соль
 
Известно, что до высадки на лед, «Челюскин» дрейфовал вместе с экипажем в течение почти пяти (!) месяцев, а последний раз, где корабль мог бы заправиться пресной водой - это Мурманск, откуда «Челюскин» ушел в свой последний путь 2 августа 1933 года.
 
На судне имелись запасы: 2 995 тонн угля, 500 (!) тонн воды и продовольствие (его должно было хватить на 18 месяцев). Также корабль взял на борт трехгодичный объем снабжения для острова Врангеля. А для того, чтобы экипаж корабля мог питаться свежим мясом, на борт приняли 26 коров и 4 поросенка. Но пресной воды явно не хватало!
 
«Курица напиться не сможет, негде...», - в шутку грустил капитан «Челюскина» Владимир Воронин.
 
Зоолог на пароходе «Челюскин» Владимир Стаханов: «...Горячая работа шла по палубной части. За время рейса вся вода была израсходована, и уже от острова Колючина [22 сентября 1933 года] мы вынуждены были растапливать лед и добытую таким образом воду перекачивать в водяные баки парохода. И на зимовке вопрос о заготовке воды был не менее важен, чем экономия угля. На левом борту парохода, на спардеке [верхняя палуба], печники Николаев и Березин сложили большую кирпичную печь, в которую был вмурован большой котел на полтонны воды. Котел этот смастерили из бензиновой бочки, от клапана котла внутрь судна отвели систему шлангов - и «снежно-ледовый водяной завод» был готов. В короткие сумерки бессолнечного дня все свободные от судовых работ люди выходили на лед. Они разбивались на три группы - заготовщиков, возчиков и грузчиков - и приступали к работе».
 
И в продолжение: «Заготовщики облюбовывали торос побольше и принимались откалывать от него ломом и пешнями огромные куски льда. Возчики грузили лед на сани и подвозили его к борту судна, а там, перегрузив ледяные глыбы на специальные сетки, ручной лебедкой поднимали лед на палубу. Шутливая перебранка и смех стояли вокруг, и под этот смех и шутки незаметно на палубе у снеготаялки скапливались большие запасы льда - будущей воды для котлов, бани и питьевого танка. Работа снеготаялки шла круглые сутки...»
 
А вот что описывал сменщик начальника станции на о. Врангеля Петр Буйко: «Громоздкая деревянная лестница спускается с кормы «Челюскина» на лед. По ней ходим на заготовку льда для пресной воды. Ярко-зеленый лед - недавнего происхождения. Он соленый, для питья не годится. Слишком мутно-белый лед - значит еще не вымерзла соль. Откалываем куски, пробуем на язык. Миг... и шершавая кожа языка примерзла к льдинке. Отрываешь... кровь. Потом научились. Осколок надо нагреть в руке, потом совать в рот...»
 
Все же кололи лед и топили воду. Петр Буйко продолжает: «Как струны дрожат и звенят ломы от удара. Растут груды наколотой твердой воды. Ездовые еле успевают отвозить на тобагенах [род саней, принятый в Канаде и на Аляске, их форма - корыто с загнутым к верху носом; тобагены проектировались и производились на «Челюскине» под руководством Виктора Ремова - главного инженера] наколотые куски, а мы поторапливаемся, идем от ропака к ропаку. Когда у борта вырастает гора белого антрацита, все переключаются на подачу. Ручная лебедка крутится четырьмя молодцами, и медленно плывет в воздух сетка, груженая льдом. Поднявшись на уровень верхней палубы, она замирает. Люди на верхнем специальном помосте подтягивают навесу груз к себе. Отпущенный с лебедки, он шарахается на площадку прямо к специально устроенной плавильной печи. И так сетка за сеткой, подъем за подъемом. Будет вода - будет баня, будет пища...»
 
А матрос-челюскинец Александр Миронов рассказывает о самом процессе: «С левого борта судна, на спардеке, печники Николаев и Березин сложили из кирпича большую круглую печь, вмуровав в нее железную бочку. Так был сооружен в шутку названный нами «коптильно-плавильный завод»: в нем топили лед, заготовляя пресную воду для судовых котлов, питья, прачечной и бани».
 
Утром - чай, вечером - чай
 
Из дневника 20-летнего печника «Челюскина» Михаила Березина уже на льдине 13 февраля 1934 года: «Начали строить палатки, где и переночевали. Нас помещалось 12 человек. На другой день - воды попить нет и посуды - тоже, чтобы нагреть воду из льда. Поели галет, но мало. Насобирали кое-какой посуды, наделали из консервных банок кружек... Трудно было с питьевой водой. Ломами и пешнями глыбы льда раскалывались на небольшие куски и на огне превращались в пресную воду».
 
Продолжение от Березина: «Наш рацион был не слишком обильный: утром - чай, в полдень - обед из одного блюда - консервный суп или каша, вечером - ужин и опять чай, который грели сами в палатках. Старостам палаток выдавался сухой паек, на три дня - банка сгущенного молока, каждому четвертому - поочередно - банка рыбных консервов, затем - немного сахару, конфеты, галеты, иногда сыр, свинина. Раздавали муку, из которой пекли на примусах лепешки. Потом, когда в железной бочку оборудовали «хлебозавод» очень хитрого устройства, - стали печь лепешки на весь коллектив».
 
Машинист первого класса Леонид Мартисов: «Как только вступили на льдину, мы занялись сооружением камбуза [кухни]. Он представлял собой обыкновенный треножник, на который был подвешен спасенный с «Челюскина» медный котел. Это было очень неудобно. Ветер относил пламя от котла, лед под котлом таял и проваливался, повар замерзал...»
 
Еще из воспоминаний Мартисова: «Через несколько дней был готов настоящий камбуз - крытое помещение, в котором были установлены и котел для варки пищи и водогрейка. Устроено все было очень просто. В железной бочке из-под бензина сбоку внизу вырубили отверстие для топки. В верхнем дне вырубили дыру для медного котла. С противоположной стороны от топки сделали отверстие для выхода газов. Рядом с этой бочкой поставили вторую с вырубленным верхним дном. Эту вторую бочку мы обложили кирпичом, оставив промежуток между бочкой и кирпичом в четыре дюйма. Это был дымоход, через который проходил дым от суповарки. Дым обогревал вторую бочку, служившую водогрейкой, и выходил на воздух. Прежде чем растопить огонь в суповарке, обычно в водогрейку накладывали лед. Огонь нагревал котел, в котором варился суп, а горячие газы нагревали водогрейку. Экономя топливо, мы одновременно получали и суп и воду...»
 
И вроде зажили и на льдине. Заместитель начальника экспедиции Алексей Бобров даже пробовал варить какао. «После приготовленного им как-то утром какао, которое из-за горечи и пригара нельзя было пить, он потерпел неудачу на кулинарном поприще. Отто Юльевич [Шмидт] со свойственной ему деликатностью все же выпил немного этой жареной жидкости...», - вспоминали челюскинцы.
 
Вся команда пьет соленый чай
 
Но правду о пресной воде раскрыл лишь оператор «Союзкинохроники» Марк Трояновский (он вместе с коллегой Аркадием Шафраном были участниками экспедиции «Челюскина», но Трояновский, дабы спасти уже отснятый материал, 3 октября 1933 года, когда корабль окончательно сковал битый лед, вместе с приехавшими чукчами на собачьих упряжках - отправился на «большую землю» - в село Нутэпэльмен у Чукотского моря, а затем в с. Ванкарем; с ним уехал и поэт Илья Сельвинский).
 
Вот что Трояновский вспоминал о той поездке: «Отвоевали у судового врача лазаретную ванную под лабораторию, каюту на правом борту. Но когда вся команда пьет соленый чай, то выделить стакан пресной воды на нужды оператора невозможно. При этом были известны случаи, когда пленка, пролежавшая без проявки месяц, возвращалась к своему прежнему девственному состоянию, теряя следы снятого. На «Челюскине» обработать пленку не вышло - через несколько дней похода основная пресная цистерна была подсолена. Если вода была не соленая, то с примесью ржавчины, из-за чего пробы после промывки покрывались густым налетом...»
 
Получается, челюскинцы пили соленый чай! И об этом ни слова...
 
Как рассказали в Хабаровском отделении Русского географического общества (РГО), чем старше лед, тем меньше его соленость, так как соленый рассол при каждом таянии стекает в море. Свежий морской лед - мутный, а стареющий - совершенно прозрачен, он голубой. Многолетние льды имеют соленость от 1 до 0,01%, т.е. практически могут считаться пресными. Хотя соленость морского льда примерно в четыре раза меньше солености воды, но  морской лед все равно немного солоноватый.
 
В весенне-летний период поверхность плавучих льдов покрыта озерками талой пресной воды. Зимой, для получения питьевой воды пригоден только старый морской лед, который можно отличить по синеватому цвету, сглаженным очертаниям и блеску. Молодой лед, имеющий темно-зеленую окраску, содержит ячейки с рассолом, что делает его совершенно непригодным для получения питьевой воды. Источником пресной воды на дрейфующих льдах также может стать и верхний слой снежного покрова.
 
Морская Комплексная Арктическая Экспедиция (МАКЭ), которая ведет свою исследовательскую деятельность в Арктике с 1986 года установила, что поморы первыми освоили мореплавание в ледовой обстановке, и у источников пресной воды они ставили многометровые кресты. Они потом попали в лоции и очень облегчали плавание тем, кто выходил в суровые северные моря.
 
Сегодня полярникам пресную воду привозят самолетами.
 
Константин Пронякин.
 
Кстати

 
Художник Федор Решетников (помните его картину «Опять двойка»?!) так описывал свою поездку на «Челюскине»:
 
«Чудили мы, как могли. Кренкель [старший радист экспедиции, а позывной сигнал радиостанции парохода был RAEM], Матусевич [старший механик] и Марков [второй помощник капитана] пили очень много чаю. Однажды я им говорю: «Давайте это дело вынесем в массы, объявим соревнование: кто больше чаю выпьет». Те согласились. И начали мы вести подготовку; они тренировались каждый день, а я начал рекламировать.
 
Вначале была вывешена афиша: «Алло, алло! Скоро!! Макремат!!!» И больше ничего.
 
Что такое Макремат? Никто не знал. Спрашивают у меня. Я тоже «ничего не знаю».
 
На другой день вывешиваю новую афишу, более подробную, о том, что дирекция, не жалея затрат, послала самолет за Макремат.
 
И по радио сообщаю: «Скоро будет Макремат».
 
Шесть дней ежедневно вывешивались афиши с самым разнообразным текстом. Афиши были и со стихами.
 
Тройка усиленно тренировалась. Я к ним часто подходил: «Как у вас дела?»
 
Кренкель, вытирая лоб, говорит: «Да вот, одиннадцатую перевернул, больше не могу».
 
А Матусевич, красный, вспотевший: «Я наверно откажусь, не могу за ним угнаться».
 
Начал его уговаривать: нельзя дело бросать, раз начали, надо доводить до конца. Публика заинтересована, ждет.
 
Реклама была разнообразной. Я вывешивал листовки в коридорах, в каютах с такими стишками:
 

Разработали предварительно программу выступлений: вначале все пять патефонов, которые были на борту «Челюскина», заряжаю разными пластинками, и они одновременно начинают играть; это выход гладиаторов: Маркова, Кренкеля, Матусевича - Ма-Кре-Мат; все участники входят в черных масках в кают-компанию, садятся за большой стол - каждый против своего чайника; они в белых халатах, с полотенцами - в полном обмундировании; все результаты этого соревнования должны объявляться через рупор публике.
 
Макремат должен был начаться в тот день, когда с утра начался аврал, околка ледокола. Это было у острова Колючина. Аврал продолжался семь дней, и Макремат сорвался - ничего не вышло. У меня все время спрашивали, где Макремат. Я говорил, что аврал это и есть Макремат. Все обижались за надувательство...»
 
Между тем
Лагерь Шмидта... на макете
Хабаровск, 8 июня. (Роста). В Хабаровске закапчиваются приготовления к встрече героев Арктики. Возле Дома советов сооружен грандиозный макет лагеря Шмидта на льдине. Площади, сады и отдельные дома украшаются. Предприятия города выделяют триста лучших ударников, которые пойдут в первой колонне для встречи челюскинцев.

Поезд идет отлично!
Ст. Ерофей, 12 июня, Забайкальская жел. дор. («Молния» специального корреспондента «Правды» Л. Хвата). С Уссурийской железной дороги поезд челюскинцев перешел на Забайкальскую дорогу. И здесь на всех станциях и днем и ночью продолжаются горячие встречи. Нa одной станции колхозники ночью привезли подарок - 300 килограммов меда. Поезд идет отлично.
 
Это интересно
Исследователь Арктики Николай Урванцев (1893-1985) так описывал, что ели и пили полярники в 30-х годах:
 
«Обед состоит из супа, изготовленного по особому рецепту, который мы изобрели еще осенью. В котелок с водою закладывается в зависимости от числа едоков несколько банок мясных консервов, в данном случае три, немного сухих овощей и пеммикан из расчета дневной порции 200 г на человека.
 
Пеммикан для людей, также полученный от датской фирмы Расмусен, в отличие от собачьего, по качеству превосходен. Он состоит из мясного порошка, молотых сухарей, жиров и риса, смешанных примерно поровну.
 
Единственный недостаток пеммикана - это примесь, по-видимому, шоколада, придающая ему сладковатый привкус, но в общей массе с мясными консервами это не так уж заметно.
 
Прибавив еще изрядное количество сливочного масла и риса, после 10-15-минутного кипячения получаем превосходный по вкусу и питательности густой полярный суп, вернее кашицу. Она пользуется у нас исключительной популярностью.
 
Сидя на санях, усталый и продрогший после 10-12-часовой тяжелой работы на ветру и морозе, мечтаешь о таком обеде как о недостижимом блаженстве. Поэтому-то суп и носил у нас специальное название, какого нет, вероятно, ни в одном кулинарном руководстве, «суп-мечта»…
 
Но как ни велики бывали наши аппетиты, всю порцию съесть было невозможно, тем более что к супу полагались еще галеты. Половина его поэтому оставалась к завтраку.
 
После обеда выпивали еще по 1-2 кружки чая с сахаром, молоком, ложкой коньяку, галетами и маслом. Желающие добавляли сюда какао и некоторое количество сливочного масла.
 
Впрочем, этот чудовищный напиток готовился преимущественно утром и во время дневных остановок, которые мы иногда делали при длительных переходах, главным образом с целью дать передышку собакам. Тогда обычно в наскоро разбитой, если было ветрено, палатке и грелся чай. В кружку засыпали на треть и больше сухой молочный порошок - лактоген, 5-10 ложек сахару, столько же какао и основательный кусок, граммов 50-60, сливочного масла.
 
Все это заваривали кипятком, размешивали, и получившееся хлёбово консистенции густой сметаны (мурцовка, как мы его называли) выпивали по 1-2 кружки с галетами. На «верхосытку» и для устранения жажды дополнительно выпивали еще по кружке крепкого чая. После такого завтрака можно было вполне ехать и работать 5-6 часов на любом морозе...».

Архив
 
Фельетон

 
Редакция газеты «Однажды вечером» находилась в смятении. Сотрудники часто выскакивали на лестницу и смотрели вниз, в пролет, уборщицы в неурочное время подметали коридор, ударяя щетками по ногам пробегающих репортеров, а из комнаты, на дверях которой висела табличка «Литературный отдел и юридическая консультация», исходил запах колбасы и слышался отчаянный стук ножей. Там засели пять официантов и метрдотель в визитке. Они резали батоны, раскладывали по тарелкам редиску с зелеными хвостами, колесики лимона и краковскую колбасу. На рукописях стояли бутылки и соусники.
 

Летчики-Герои: А. Ляпидевский, С. Леваневский, М. Слепнев, В. Молоков, Н. Каманин, М. Водопьянов, И. Доронин

 
Сотрудники, которые в ожидании банкета нарочно ничего не ели, часто заглядывали в эту комнату и, вдохновившись сверканием апельсинов и салфеток, снова устремлялись на лестницу.
 
Заведующий литературным отделом стоял перед редактором и, нервно притрагиваясь к своим маленьким усикам, говорил:
 
- Сейчас у них обед с народными и заслуженными артистами, потом они поедут на завтрак в ЦУНХУ[Центральное управление народно-хозяйственного учета], оттуда минут через десять - на обед со знатными людьми колхозов, а там уже стоит наш человек с машинами, схватит их и привезет прямо сюда закусывать.
 
- И капитан Воронин будет? - с сомнением спросил редактор.
 
- Будет, будет. Челюскинцами я редакцию обеспечил. Можете не сомневаться.
 
- А герои? Смотрите, Василий Александрович!
 
- Героями я редакцию обеспечил. У нас будут: Доронин, Молоков, Водопьянов и Слепнев.
 
- Слушайте, а их не перехватят по дороге? Ведь они подъедут со стороны Маросейки, а там в каждом доме учреждение.
 
- С этой стороны мы тоже обеспечены. Я распорядился. Наш человек повезет их по кольцу «Б», а потом глухими переулками. Привезем свеженькими, как со льдины.
 
- Ой, хоть бы уж скорей приехали! - сказал редактор. - С едой там все в порядке? Смотрите, они, наверно, голодные приедут.
 
По телефону сообщили последнюю сводку:
 
- Выехали из ЦУНХУ, едут к знатным людям.
 
Известие облетело всю редакцию, и ножи застучали еще сильнее. Метрдотель выгнул грудь и поправил галстучек. На улице возле дома стали собираться дети.
 
Час прошел в таком мучительном ожидании, какое едва ли испытывали челюскинцы, ища в небе самолетов. Василий Александрович не отрывался от телефона, принимая сообщения.
 
- Что? Едят второе? Очень хорошо!
 
- Начались речи? Отлично!
 
- Кто пришел отбивать? Ни под каким видом! Имейте в виду, если упустите, мы поставим о вас вопрос в месткоме. Может, вам нужна помощь? Высылаем трех на мотоциклетке: Гуревича, Гуровича и Гурвича. Поставьте их на пути следования.
 
Наконец было получено последнее сообщение:
 
- Вышли на улицу. Захвачены. Усажены в машины. Едут.
 
- Едут, едут!
 
И в ту же минуту в кабинет редактора ворвался театральный рецензент. В волнении он сорвал с себя галстук и держал его в руке.
 
- Катастрофа! - произнес он с трудом.
 
- Что случилось?
 
- Внизу, - сказал рецензент гробовым голосом, - на третьем этаже, в редакции газеты «За рыбную ловлю», стоят банкетные столы. Только что видел своими глазами.
 
- Ну и пусть стоят. При чем тут мы?
 
- Да, но они говорят, что ждут челюскинцев. И, главное, тех же самых, которых ждем мы.
 
- Но ведь челюскинцев везут наши люди.
 
- Перехватят. Честное слово, перехватят! Мы на четвертом этаже, а они на третьем.
 
- А мы их посадим в лифт.
 
- А в лифте работает их лифтерша. Они все учли. Я ее спрашивал. Ей дали приказ везти героев на третий этаж - и никаких.
 
- Мы пропали! - закричал редактор звонким голосом. - Я же вам говорил, Василий Александрович, что перехватят!
 
- А я вам еще полгода назад говорил не сдавать третий этаж этой «За рыбную ловлю». Сдали бы тихой Медицинской энциклопедии, теперь все было бы хорошо.
 
- Кто же знал, что «Челюскин» погибнет! Ай-яй-яй! Пригрели змею на своей груди.
 
- А какой у них стол! - кипятился рецензент. - Это ведь рыбная газета. Одна рыба. Лососина, осетрина, белуга, севрюга, иваси, копченка, налимья печень, крабы, селедки. Восемнадцать сортов селедок, дорогие товарищи!
 
Несчастный редактор газеты «Однажды вечером» взмахнул руками, выбежал на лестницу и спустился на площадку третьего этажа.
 
Там, как ни в чем не бывало, мелкими шажками прогуливался ответственный редактор газеты «За рыбную ловлю». Он что-то бормотал себе под нос, очевидно репетируя приветственную речь. Из дверей выглядывали сотрудники. От них пахло рыбой.
 
Сдерживая негодование, редактор «Однажды вечером» сказал:
 
- Здравствуйте, товарищ Барсук. Что вы тут делаете, на лестнице?
 
- Дышу воздухом, - невинно ответил рыбный редактор.
 
- Странно.
 
- Ничего странного нет. Моя площадка - я и дышу. А вы что тут делаете, товарищ Икапидзе?
 
- Тоже дышу свежим воздухом.
 
- Нет, вы дышите свежим воздухом у себя. На площадке четвертого этажа.
 
- Ой, товарищ Барсук, - проникновенно сказал «Однажды вечером», - придется нам, кажется, встретиться в Комиссии партийного контроля.
 
- Пожалуйста, товарищ Икапидзе. К вашим услугам. Членский билет номер 1293562.
 
- Я знаю, - застонал «Однажды вечером», - вы ждете тут наших челюскинцев.
 
- Челюскинцы не ваши, а общие, - хладнокровно ответил «За рыбную ловлю».
 
- Ах, общие!
 
И редакторы стали надвигаться друг на друга. В это время внизу затрещали моторы, послышались крики толпы и освещенный лифт остановился на третьем этаже. На площадку вышли герои. Рыбная лифтерша сделала свое черное дело.
 
«Однажды вечером» бросился вперед, но тут беззастенчивый Барсук стал в позу и с невероятной быстротой запел:
 
- Разрешите мне, дорогие товарищи, в этот знаменательный час…
 
Дело четвертого этажа казалось проигранным. Хитрый Барсук говорил о нерушимой связи рыбного дела с Арктикой и о громадной роли, которую сыграла газета «За рыбную ловлю» в деле спасения челюскинцев. Пока Барсук действовал таким образом, «Однажды вечером» нетерпеливо переминался с ноги на ногу, как конь. И едва только враг окончил свое торжественное слово, как товарищ Икапидзе изобразил на лице хлебосольную улыбку и ловко перехватил инициативу.
 
- А теперь, дорогие гости, - сказал он, отодвигая плечом соперника, - милости просим закусить на четвертый этаж. Пожалуйста, пройдите. Вот сюда, пожалуйста Что вы стоите на дороге, товарищ Барсук? Нет, пардон, пропустите, пожалуйста. Сюда, сюда, дорогие гости. Не обессудьте… так сказать, хлеб-соль…
 
И, ударив острым коленом секретаря «Рыбной ловли», который самоотверженно пытался лечь на ступеньку и преградить путь своим телом, он повел челюскинцев за собой.
 
Чудесные гости, устало улыбаясь и со страхом обоняя запах еды, двинулись в редакцию вечерней газеты.
 
В молниеносной и почти никем не замеченной вежливой схватке расторопный Барсук успел все-таки отхватить и утащить в свою нору двух героев и восемь челюскинцев с семьями.
 
Это заметили, только усевшись за банкетные столы. Утешал, однако, тот радостный факт, что отчаянный Василий Александрович дополнительно доставил на четвертый этаж по пожарной лестнице еще трех челюскинцев: двух матросов первой статьи и кочегара с женой и двумя малыми детками. По дороге, когда они карабкались мимо окна третьего этажа, рыбные сотрудники с криками: «Исполать, добро пожаловать!» - хватали их за ноги, а Василия Александровича попытались сбросить в бездну. Так по крайней мере он утверждал.
 
А дальше все было хорошо и даже замечательно. Говорили речи, чуть не плакали от радости, смотрели на героев во все глаза, умоляли ну хоть что-нибудь съесть, ну хоть кусочек. Добрые герои ели, чтоб не обидеть. И на третьем этаже тоже, как видно, все было хорошо. Оттуда доносилось такое сверхмощное ура, что казалось, будто целый армейский корпус идет в атаку.
 
После речей начались воспоминания, смеялись, пели, радовались. В общем, как говорится, вечер затянулся далеко за полночь.
 
Так вот, далеко за полночь на нейтральной площадке, между третьим и четвертым этажами, встретились оба редактора. В волосах у них запутались разноцветные кружочки конфетти. Из петлицы Барсука свисала бывшая чайная роза, от которой почему-то пахло портвейном № 17, а Икапндзе обмахивал разгоряченное лицо зеленым хвостиком от редиски. Лица у них сияли. О встрече в Комиссии партийного контроля давно уже не было речи. Они занимались более важным делом.
 
- Значит, так, - говорил Икапидзе, поминутно наклоняясь всем корпусом вперед, - мы вам даем Водопьянова, а вы нам… вы нам да-е-те Молокова.
 
- Мы вам Молокова? Вы просто смеетесь. Молоков, с вашего разрешения, спас тридцать девять человек!
 
- А Водопьянов?
 
- Что Водопьянов?
 
- А Водопьянов, если хотите знать, летел из Хабаровска шесть тысяч километров! Плохо вам?
 
- Это верно. Ладно. Так и быть. Мы вам даем Молокова, а вы нам даете Водопьянова, одного кочегара с детьми и брата капитана Воронина.
 
- Может, вам дать уже и самого Воронина? - сатирически спросил Барсук.
 
- Нет, извините! Мы вам за Воронина, смотрите, что даем: Слепнева с супругой, двух матросов первого класса и одну жену научного работника.
 
- А Доронин?
 
- Что Доронин?
 
- Как что? Доронин прилетел из Хабаровска на неотепленной машине. Это что, по-вашему, прогулка на Воробьевы горы?
 
- Я этого не говорю.
 
- В таком случае мы за Доронина требуем: Копусова, писателя Семенова, двух плотников, одного геодезиста, боцмана, художника Федю Решетникова, девочку Карину и специального корреспондента «Правды» Хвата.
 
- Вы с ума сошли!.. Где я вам возьму девочку? Ведь это дитя! Оно сейчас спит!
 
И долго еще эти два трогательных добряка производили свои вычисления и обмены. А обмен давно уже устроили без них. Героев водили снизу вверх и сверху вниз, и вообще уже нельзя было разобрать, где какая редакция.
 
Ночь была теплая, и на улице, в полярном блеске звезд, возле подъезда обеих редакций в полном молчании ожидала героев громадная толпа мальчиков.
 
И. Ильф, Е. Петров.
«Правда», №176, 28 июня 1934 г.