 |
| Я.И.Тряпщын во время ранения. Николаевск. Март 1920 г Женщина за ширмой, к партизанам прямого отношения не имеет, скорее всего, это, жена доверенного фирмы Небеля, г-жа Эккерт, оказавшая первую медицинскую помощь раненому Тряпицину, когда в их дом его перенесли во время боя ночью 12 марта. |
| |
См. Ч.1. Поиски истины
Ч.2. Дальневосточная республика
Ч.3. «Тряпицын был борцом за власть Советов...»
Ч.4. Вариант биографии
Ч.5. Амурский поход
Ч.6. Клостер-кампское сидение
Ч.7. Николаевская страда, Китайская Цусима Амурского разлива
Ч. 8. «Штурмовые ночи Спасска, Николаевские дни»
Ч. 9. Николаевск-на-Амуре в Гражданскую войну
Ч. 10. Николаевский инцидент
Ч. 11. Пропуск слова «Социалистическая»
Ч. 12. Антибуферная политика
Ч. 13. Заговор против Тряпицына
Ч. 14. Агония «Николаевской коммуны»
Ч. 15. Уничтоженный город
Ч. 16. Керби. Амгуньский террор и бандитизм
Ч. 17. Промежуточный этап эвакуации - Кербинские золотые прииски
Ч. 18. Мятеж
Ч. 19. Арест Тряпицына и захват Керби
Ч. 20. Суд 103-х
Ч. 21. Расправа
Часть V. По плодам их узнаете их
Финал партизанского движения на нижнем Амуре
vana sine viribus ira
(Гнев без силы тщетен)
Осуждённых «тряпицынцев», отправленных в Благовещенск, конвоировала 4-я рота корейского отряда. Несмотря на смену руководства, члены корейского отряда отчасти сохраняли верность «тряпицынскому делу», зайдя в лестные места, где не было начальства, они освободили около 60 арестованных и ушли с ними в тайгу.
Как впоследствии, рассказывал Виноградов, доброхоты предупредили арестованных, что их в тайге должен уничтожить вооруженный отряд Бачеева.
Не дожидаясь этого, на зимовье Горелое, они разоружили конвойную команду и вместе с ними другим маршрутом вышли на Амур и впоследствии присоединились к партизанам Бойко-Павлова.
На поимку беглецов отправился сам командир корейского отряда Василий Пак, вместе с ротой своих испытанных корейских бойцов. Но после 10-дневной погони он вынужден был вернуться обратно в Керби ни с чем.
Здесь новоявленный командир встретил неожиданное неприятие со стороны своих подчиненных, как выяснилось сочувствовавших Тряпицыну.
Партизан Цой Хорим: «корейские партизаны в Керби повели агитацию против Пак Василия, говоря, что он: «быв. курсант военной школы во времена царизма: настроен только за национальное освобождение Кореи и вовсе не сочувствует красным партизанам» (т.е. тряпицинцам); будучи настроен против «красных партизан», желает наказать руками корейцев убежавших корейцев, таких же, как и они, «красных партизан» и для этого десять дней их гонял по тайге».
Он же говорит, что «В попытках части корейцев (во главе с т. Пак Ильей) устранить, а если возможно и физически уничтожить новых командиров, назначенных после переворота, обнаружился тайный план корейских «тряпицынцев» продолжать «тряпицынское дело».
В дальнейшем, чтобы не иметь дело с недовольными корейцами, отряд отправили в г. Свободный в состав отдельного Свободненского корейского стрелкового батальона.
Когда судебная вакханалия набрала свои обороты, и её маховик стал безжалостно выкашивать партизанские ряды, масса красноармейцев, наконец, осознала преступность действий нового Военно-революционного штаба.
Часть старых, испытанных партизан под руководством комполка Павлюченко (Павличенко) выступила против мятежников, правда, неудачно, т. к. чёткой программы действий они не имели, а вести активную вооруженную борьбу против своих товарищей не хотели, наивно полагая, что их и так поддержат.
Что характерно, Павличенко партизанил давно. Совместно с Будриным они скрывались в тайге от японцев после разгрома в 1918 году. Более того - дружили семьями! Вместе с тем, он не ставит Тряпицыну в вину расстрел боевого товарища, а наоборот, поддерживает «тряпицынцев».
Вот вам и информация к размышлению. Будь опальный командующий «кровожадным диктатором» и сволочью, разве кто-нибудь бы встал на его сторону, тем более после гибели. Если диктатура и была, то только диктатура андреевцев, узурпировавших власть. Восставшие против неё, возможно, надеялись на приход отряда Лапты.
По крайней мере об этом можно судить по рассказу П.Д. Малеева (коммунист с 1920 года, участник партизанской войны в Приамурье и низовьях Амура, организатор и руководитель медико-санитарной службы в Нижне-Тамбовском районе) хотя, честно говоря, его воспоминания крайне противоречивы, в них он строго придерживается линии, избранной родной ему коммунистической партии.
«На о. Горин, в нанайское стойбище Кондон, где к этому времени была организована тыловая партизанская база, был эвакуирован госпиталь. Это было большое нанайское село с рублеными домами под железной крышей, церковью и школой, где мы и развернули госпиталь.
Одновременно с этими событиями в Кондон из Керби пришел вооруженный отряд в составе 35 человек, называвших себя анархистами. Командовал ими Павличенко (Ой, лукавит милый доктор! Павличенко между прочем не анархист, а большевик, участник становления вместе с Будриным Советской власти в 1918 г.
По идее, должен приветствовать казнь того, кто приказал расстрелять своего боевого товарища. А он напротив, почему-то поднялся против тех, кто убил убийцу друга. Значит, знал где правда!). Они арестовали нашего коменданта Пыталь. Сами обосновались около школы, где находились сотрудники госпиталя.
Под таким домашним арестом мы находились примерно дней десять. Нас было в школе вместе с больными всего четырнадцать человек. Надо было ехать за рыбой на озеро, а нам за пределы стойбища выход не разрешался.
Однажды утром мы проснулись и не обнаружили анархистов: они исчезли также внезапно, как и появились. Комендант наш Пыталь оказался на свободе. Выяснилось, что ночью в Кондон возвратился нанаец Ники Дзяпи из поездки в стойбище Бок-тор и сообщил, что Лапта убит, а его отряд разбежался по амурским селам, что по Горюну идет пароход, который скоро будет в Кондоне. Этих известий было достаточно, чтобы «герои дали тягу»».
В рядах недовольных даже оказался и первый председатель суда А.З. Овчинников, который словно флюгер ловил попутный ветер, искав где лучше. Вначале он угодил в плен к Павличенко, но каким-то образом сумел выкрутиться. Затем с оружием в руках был пойман мятежниками и отдан под суд. На нём он изворачивался, как мог и в награду за первые расстрельные приговоры заслужил амнистию.
К слову, если бы суд действительно был заинтересован в поисках истинных виновников многочисленных убийств, прокатившихся по краю, то для него лучшего кандидата на смертный приговор просто не сыскать.
Тем не менее, Овчинникова, несмотря на все его «подвиги», не тронули.
Вот как рассказывает о демарше Павличенко секретарь суда 103-х Птицын: «Павличенко доехал до станка Орого, километрах в 45 от Керби, и здесь остался ждать прибытия эшелона арестованных, который не замедлил прийти.
Здесь Павличенко решился на авантюру, договорился с арестованными, и они решили выступить на свержение ревштаба. Конвойные легко были обезоружены, восставшие своим командиром избрали Павличенко и двинулись по направлению к Керби.
В Орого Павличенко арестовал бывшего председателя Народного суда Овчинникова, но отпустил, не сделав ему никакого вреда. С Керби против Павличенко выслали отряд, который ночью прибыл на Горелое станок, в 25 километрах от Керби, и остался здесь ночевать. Повстанцы Павличенко ночью произвели нападение на Горелое и произвели обстрел, заставили отступить Кербинский отряд с Горелого.
Причем, один партизан из Кербинского отряда был ранен в ногу, человека три захвачено в плен, а двое перебежало из Кербинского отряда в отряд Павличенко: брат Долубовского Георгий Долубовский и еще кто-то. На пленных Губанеев - Боженька, также приставший к Павличенко, закричал: «За что, гады, расстреляли Тряпицына!», но никакого вреда им причинено не было. Из Керби против Павличенко был выслан более сильный отряд, и Павличенко, видя, что восстание его авантюрно, что поддержки он не встречает, решил прекратить борьбу.
И со своими товарищами по восстанию - Ведьмановым, Дедом Пономаревым и Губанеевым-Боженькой - направились через таежные мари в Хабаровск, через вершину реки Горюн. При переправе через реку Семи из отряда Павличенко выбыл бывший командир Тряпицинского кавалерийского отряда Бровченко, утонувший в Семи.
Все остальные благополучно добрались до Хабаровска, причем некоторые остались в своих родных селах, и сдались в распоряжение частей НРА.
Часть партизан была принята в НРА, некоторые разъехались в разные места, сам же Павличенко, Ведьманов и Дед Пономарев выехали в Благовещенск», - из книги воспоминаний партизана Сергея Птицына «Николаевск в 20-х».
Казнь командующего вызвала замешательство не только среди рядовых партизан, но и среди преданных Тряпицыну командиров, которые держали фронт и находились вдали от Кербинских событий.
Началось брожение, фронт оказался деморализован и разваливался. Анархист Рогозин-Лапта, не смотря, на то, что на него повесили всех собак, оказался единственным из командного состава, не считая Павлюченко, кто остался предан Тряпицыну и решил отомстить его убийцам. Не зря получается его ценил Яков Иванович, простив его прошлые прегрешения. Начальник штаба Бузин-Бич напротив колебался, не зная как поступить.
Он предлагал выждать и разобраться. Отряд раскололся, часть пошла с Лаптой, другая примкнула к Бузину и осталась. Бузину со всех сторон угрожали объявлением вне закона, как сообщнику Тряпицына. Ведя под ковёрную возню, его уговаривали, слали сообщения. Командующий амурским фронтом Шилов, почувствовав слабину бывшего учителя, приказал ему перехватить Рогозина.
Поколебавшись, тот встретился с Рогозиным, произошла какая-то мутная история, в результате которой строптивый командир был убит, а Бузин тем самым спас себя. Забегая вперёд, отмечу, спас ненадолго. В 37 попал под жернова репрессий, осуждён по 58 статье и расстрелян.
Так, без каких либо военных действий со стороны Японии, был разгромлен Охотский фронт. Противоречия среди партизан и скрытая контрреволюция сделали своё дело - командный состав уничтожен, часть партизан разбрелась по домам, другая часть влилась в другие партизанские отряды и полки армии ДВР.
Герои стали душегубами и предателями, а бандиты и изменники героями. И не случайно в народной молве всё поставлено с ног на голову. Возьмём к примеру, события связанные с гибелью партизанского командира Рогозина-Лапты.
Вот как трактует данное событие «сарафанное радио»
Слово т. В.Ф. Лоскутникову: «После расстрела Тряпицына Д. Бузин-Бич поручил бывшему ординарцу Якова Лапты И.Татаринцеву ликвидировать Якова. Татаринцеву надоело мародерство его командира, и он ушел в отряд Д. Бузина-Бича.
Рассказ моей мамы Марии Ивановны Лоскутниковой
«В один из дней в середине июля 1920 года из низовьев Амура со скоростью 4-5 км/час поднимались два парохода, каждый вел под своим бортом баржу. На одном из пароходов находились японцы. Среди них - Лапта со своей дружиной с черными бантами на груди.
На барже везли пленных партизан. Другой пароход был занят богатыми пассажирами и белыми офицерами. В Жеребцово сделали стоянку для погрузки дров и двинулись вверх по Амуру. В эти часы в нашем доме появился мой племянник Иннокентий Татаринцев.
Он попросил приготовить махорки из свежих листьев табака и рассказал о своем задании: ему надо по берегу догнать пароходы и встретиться с Лаптой, чтобы привести в исполнение решение суда.
Я ему сказала, что заходил знакомый боцман и спрашивал, есть ли в Бичах дрова, они собираются там остановиться. Иннокентий отправился в дорогу. Пароходы с баржами зашли в устье Горюна и сделали остановку в Бичах.
Японцы и белые решили расстрелять партизан. Сбросили сходни. Спустились пассажиры, спустился и Яков Лапта со своими бандитами. Повели на расстрел первую партию партизан. Тут Лапта увидел рядом со своей свитой бывшего ординарца Иннокентия с черным бантом.
Со словами: «Наслужился у коммунистов» Яков разрешил ему подойти. Иннокентий достал кисет и предложил закурить. Раскуривали цигарки. В это время раздался ружейный залп. Все повернули головы на выстрелы.
Иннокентий схватил за руку Лапту и развернул, схватил другую руку, отступая на глубину реки Горюн, прикрывался Яковом и сломал ему в плечах обе руки. Бросил его, нырнул и поплыл вдоль борта парохода.
В него стреляли и легко ранили. Якова Лапту по его просьбе застрелили его «братишки» и похоронили в селе Бичи. Раненного Иннокентия подобрали жители Средней Тамбовки и отвезли в больницу Нижней Тамбовки, там он стал поправляться, но умер. Жители села не исключали, что его могли отравить».
Что тут скажешь? Сказание о земле Сибирской отдыхает. Тут тебе и японцы, и бандиты- рогозинцы и белые вперемежку со скучающими праздными пассажирами, да вдобавок, в последний путь для расстрела, зачем-то везут пленных партизан. Воистину, всё «смешалось в доме Облонских».
Напомним, действие происходит спустя неделю, даже меньше, после начала суда, который только что закончился и часть арестованных ещё не имеет приговора, а каратели уже тут, как тут! Не иначе десантно-штурмовая бригада на катерах-амфибиях с наблюдателями! А уж, сюжет мести партизана- марафонца с бегом по пересечённой местности, схваткой и финалом в духе Борджиа, просто находка для кинорежиссёров.
Где логика? Лапта перебил в Николаевске кучу буржуазного элемента, офицеров, пленных японцев, а ему за это не казнь лютая, а респект и уважение со стороны интервентов и контрреволюционеров. Даже в союзники взяли, не иначе все были сплошь «Ваше благородия» и рук марать не желали, поэтому для кровавой работы вынуждены были нанять братишек-анархистов. Где только встретиться успели?
Это же событие в изложении писателя-краеведа Ф.В. Зуева. Вот отрывок из его эпоса. «Летом 1920 года под натиском хорошо вооруженных и многочисленных сил японцев и белогвардейцев, высадившихся в Де-Кастри, партизанские отряды стали медленно отступать вначале на Амур, а затем вверх по реке.
Командовал партизанскими отрядами Лапта. Узнав об аресте в Керби Тряпицына, он решил идти ему на выручку. Отряд раскололся на две половины: одна пошла с Лаптой, а вторая - под командованием коммуниста Бузина-Бича.
Лапта захватил пароход «Соболь», на котором находился золотой запас с Нижне-амурского банка, и отправился вверх по Амуру, производя расправу над мирным населением. К этому времени партизаны узнали о предательстве Лапты. В 1918-1919 годы он выдал калмыковцам всех хабаровских подпольщиков. В нанайском стойбище Бичи отряд Лапты был окружен, и он согласился сдать отряд, но пошел на хитрость.
На крыше дома, принадлежащего торговцу, установил пулеметы. Провокатор рассчитывал на то, что когда он будет отдавать отряд, пулеметы ударят по партизанам. Но случайность спасла партизан от гибели. Партизан Метелица влез на чердак, увидел пулемет и пулеметчиков. Один из них признался, что Лапта должен застрелить Бузина, полагая, что после убийства командира у партизан начнется паника, и он расправится с ними.
Оставив у пулемета Тимофея, Метелица спрыгнул с чердака и направился вслед за Лаптой, который шел позади Бузина. Лапта считал партизан, и когда его рука полезла за маузером, его схватил сзади Метелица и повалил на землю. Один из корейцев пустил несколько винтовочных выстрелов в Метелицу. Одна пуля попала в голову, другая - в сердце.
Сбросив с себя безжизненное тело партизана, Лапта вскочил на ноги и хотел выхватить из-за пояса гранату, но в это время, потрясенный гибелью друга, Самар (прим. герой рассказа нанаец Тимофей Самар, оставленный у пулемёта) выпустил по белогвардейцу (во как, уже беляк! А ведь чуть выше по тексту - командир партизан.
Вообще, рассказ настолько бредов, ляпы в каждом предложении. Слов нет! - Авт.) очередь из «Максима»: девять пуль пробило тело Лапты, и тот упал на песок. Метелицу похоронили со всеми почестями. Тимошка тогда сказал: - Жил Лапта, как собака, умер, как собака».
* * *
До кучи воспоминания жителя края Милованова о событиях давно минувших лет, очевидцем которых он был сам. Гавриилу Григорьевичу тогда было десять лет, память сохранила многие подробности этой трагической эпопеи. Но не трудно заключить, что в рассказе многое не соответствует действительности.
Милованов кое-что спутал, кое-где сгустил краски и явно опирается на слухи и байки, просто весь его рассказ лишний раз подтверждает, какими чудовищными фактами обросла эта история, а правда тщательно скрыта. После его рассказа возникает много вопросов.
Ну, чего стоит хотя бы реальность плана бегства в Америку через океан на самолетах (откуда они взялись?) тех времен? Для чего нужно было поголовно уничтожать весь народ? Зачем все эти сложности? Может быть, наш собеседник в инциденте, случившемся в Удинске, спутал Лапту с каким-то другим бандитом. Всё может быть.
Зато весь его рассказ, ясно показывает одно - мятежники отлично поработали сея различные слухи, вызывая ими панику у населения и партизан, они подготовили благодатную почву для переворота и заполучили на свою сторону недовольных, а колеблющихся вынудили не предпринимать каких-либо шагов. Ниже повествование, записанное со слов Г.Г. Милованова.
«Около шестисот человек-беженцев на двух баржах, буксируемых катером «Аида», уходили вверх по Амгуни. Вместе со всеми с Амура бежала семья Миловановых. На Большом перекате катер перевернулся. Баржи понесло течением.
Гавриил Григорьевич помнит, как взорвался котел на катере, искореженную трубу, как стали бросать якоря, чтобы сдержать баржи. Потерпевших крушение подобрал пароход «Мануил» и доставил в Керби. Керби было наводнено беженцами. Бараков не хватало.
Вновь прибывших размещали в пустовавших амбарах, где раньше хранились товары и продовольствие для приисков. Миловановых поместили на третьем этаже одного из амбаров. Из-за большой скученности людей и нехватки продовольствия начались голод и болезни.
У Миловановых заболела и умерла младшая дочь. Ребятишкам иногда перепадало молоко, в котором для сохранения красоты купалась Нинка Лебедева, ходившая начальником штаба при Тряпицыне. Она всегда появлялась в кожаной куртке с револьвером на боку.
- В Керби творились страшные злодеяния, - далее вспоминает рассказчик. - Потом стало известно, что мы все были обречены на гибель (заметьте -потом!, т.е. кто-то пытался оправдать расстрелы Тряпицына и его сподвижников). Описывались бараки. Ночью приходили вооруженные люди и говорили, что нужно эвакуироваться.
Людей поднимали и уводили из села. Никто не возвращался. Без ружейной стрельбы всех до одного рубили шашками. Ребятишки и женщины, ходившие в лес за ягодами, находили у яров следы крови, исцарапанную ногтями пальцев землю. По реке всплывали трупы. Милованов говорит, что в Керби Тряпицын ждал своего друга - Лапту.
Существовал план, по которому они хотели уничтожить эвакуированных, в том числе и своих ближайших помощников, а потом бежать в Америку на двух самолетах с двадцатью пудами золота, вывезенного из Николаевска. Самолеты в Керби были доставлены на баржах еще по большой воде весной. Лапта свирепствовал по деревням на Амуре. Однажды в Сусанино ворвались бандиты. Они согнали всех девчонок в клуб, надругались над ними и хотели сжечь. Но этому помешали партизаны, находившиеся недалеко от села.
Исполнять свои кровавые планы бандиты часто заставляли деревенскую молодежь (мне видится, что недовольные местные сами расправлялись с пришлыми, да ещё и грабили их. Лихих людей хватало). Людей казнили, не объясняя, в чем их вина. Тряпицын ждал, а Лапта застрял на Амуре. Японцы заняли Тыр и отрезали вход на Амгунь. Лапта вынужден был двинуться на Удинск пешком по тайге, марям и болотам. Гнали с собой население. Путь этот оказался гибельным.
Женщины, изнуренные тяжелым переходом, стали обузой. Их пристреливали. Бандиты ехали верхом на людях. Всех, выбившихся из сил, убивали. В действиях Тряпицына и его подручных чувствовалось что-то неладное. Слишком часто вокруг лилась кровь. Многие были не согласны с действиями командующего, но молчали. Сила была на стороне бандитов. На выручку мирного населения в Керби был послан отряд Андреева. (Во как! Кем?) Он входил в состав армии Тряпицына, но первый вышел из-под его влияния. (А вот это интересно!)
Японцы пропустили отряд Андреева - возможно, была какая-то договоренность в верхах. В Удинске отряд разделился. (Сенсация! Видимо слухи, что он японский шпион действительно не беспочвенны) Часть отряда во главе с Андреевым двинулась дальше, другая - осталась дожидаться Лапту. Лапта ничего не подозревал.
Встреча произошла, как старых знакомых. Рядом горели костры, в козлах стояли ружья. Двое флотских подошли к главарю, поздоровались и сразу заломили руки. Банда сдалась без боя. Кое-кто успел удрать. Лапту связали ремнями. Он скрежетал зубами и рычал, что уйдет. Расстреляли его в Удинске.
Андреев спешил в Керби. Когда кочегары предупреждали, что от перегрузки котлы могут взорваться, он отвечал: «Нужно торопиться. Каждую ночь гибнут люди». Через разведку и местное население Андреев знал о злодеяниях бандитов.
Тряпицына взяли рано утром в каюте парохода «Амгунь». Когда вломились в дверь каюты, он проснулся и схватился за оружие. Под угрозой нацеленных ружейных стволов бросил револьвер на подушку. С ним была и Лебедева. От поднятого шума проснулась. - Кто там спать не дает? - были ее последние слова перед арестом.
Тряпицын надеялся на Лапту и скорое свое освобождение. Сник, когда узнал о его расстреле. (Лапта в это время был жив и здрав. - Авт.) На верхней палубе парохода Тряпицына заковали в цепи. События взбудоражили партизан, беженцев и местных жителей. Все высыпали на берег. Ребятишки облепили ближайшие крыши домов и деревья. Андреев организовал митинг и объяснил обстановку.
Три рассказа - три разных смерти Рогозина-Лапты. Вот так рождаются мифы. По-моему, наиболее близок к истине Г.Н. Хлебников.
Его очерк был опубликован в газете «Дальневосточный Комсомольск» 30 сентября 1986 г. под названием «Дуэль в Бичи».
«Мы совсем мало знаем об этих событиях, пользуясь скупыми и неполными, а подчас необъективными источниками. В судьбе Якова Тряпицына, несомненно, талантливого полководца, определённую роль сыграл его помощник Лапта. Всякое говорят о Лапте. Придёт время и, возможно, будут открыты новые документы о тех временах и людях.
Бывший партизан Леонид Давидович Кольчугин был знаком с Яковом Тряпицыным, проходил у него строевую подготовку в партизанском отряде осенью 1919 года, рассказывал о нём, как о храбром и честном человеке, пользовавшимся огромным авторитетом у партизан. Другой участник гражданской войны связист Андрея Ивановича Ганджа тоже лично знал Тряпицына, Бойко-Павлова, знал и Лапту. И поэтому я обратился к Андрею Ганджи и записал рассказ о минувшем.
Вот что он мне поведал:
- Лето 1920 года было жарким. Часто неистовствовали почти тропические ливни. Я жил в селе Вознесенское, обслуживал телеграфную связь Хабаровска с Николаевском-на-Амуре. Тоненькие нити стальных проводов, соединявшие Нижний Амур с внешним миром, то и дело рвались и их приходилось восстанавливать. Эту телеграфную линию вы и теперь увидите на правом берегу Амура. И сейчас она служит исправно. Ну, а тогда от связи зависела судьба революции, её завоеваний. И я понимал, какая на мне лежит ответственность. Телеграфист того времени всегда был на передовой.
Сколько раз у моего виска нервно плясало дуло белогвардейского маузера, а то и штык-кинжал японской винтовки: «Дай связь!» Рискуя жизнью, я всё-таки предупреждал своих о враге, дорвавшемся до телеграфа, нередко убегал в тайгу, унося с собой аппарат «Морзе». Хорошо помню: 20 мая 1920 года я получил из Николаевска-на-Амуре распоряжение Тряпицына срочно выехать в село Софийское и наладить там телеграфную связь.
Взяв с собой телеграфный аппарат, телефон, двух связистов, отправился в путь. 23 мая доплыли до Верхнетамбовского. Встречает меня местный телеграфист, бледный, суёт бумажную ленту. Читаю. Из Вознесеновского мой помощник сообщает: «Из Хабаровска в Николаевск идёт японская карательная экспедиция».
Продолжая выполнять приказ, добрался к вечеру 24 мая в Нижнетамбовское. Связь с Верхнетамбовским прервалась. Значит, японцы пришли в село, и связисты, как договорились, унесли аппарат в тайгу. Связываюсь с Николаевском. Сообщаю, что японцы находятся в Верхне-тамбовском, завтра будут здесь и что они обгонят меня. Нужно ли при такой обстановке мне следовать дальше?
Я получил в ответ депешу: «Оставаться в Нижнетамбовском, сообщить о численности экспедиции, количестве и типе судов». Я понимал, как важны такие сведения для партизанской армии. Не мешкая, мы выбрали удобное место на берегу. Сидим на сопке, мошкара и комары едят нещадно. Ждём незваных гостей. Появилась японская флотилия в поддень 25 мая.
- Андрей Иванович, срезать бы вон того япошку, что на мостике, - шепчет мой юный помощник Вася.
- Ты что, сдурел? Задание штаба сорвать? Оставь берданку. Телеграф, связь - вот наш бой с интервентами. Передали сведения в Николаевск и поплыли по приказанию штаба обратно в Вознесеновское. На гребной лодке 200 километров! Никогда я не испытывал такого угнетённого состояния духа, как в те дни. В мирное время большой жизнью бурлила летом река. Рыбачьи, охотничьи лодки встречались на каждом шагу. А тут - пустыня. Ни одной лодки не видели за все 200 километров.
Словно вымерли приамурские села и стойбища... И усугублялось это состояние безвыходности и разобщения отсутствием телефонной и телеграфной связи. Поэтому, прибыв в Вознесеновское, я взялся за восстановление связи между сёлами Амура. О партизанах на Нижнем Амуре больше никаких сведений не было.
Выстукивали морзянку на телеграфе, крутили ручки деревянных телефонных аппаратов - молчание. И вдруг 18 июня в Вознесеновское поступает телефонограмма за подписью командира партизанского отряда Лапты. Он предписывает мне срочно явиться в село Бичи. 30 июня наша лодка вошла в просторный залив - место впадения Горина в Амур. Показалось стойбище Бичи.
Несколько убогих нанайских хижин, прижатые сопкой к воде, разбежались редкой цепочкой вдоль берега. Что это? Не верим глазам! На одной из хижин чёрное знамя колышет тёплый июньский ветерок... Возле домика группа партизан, и у каждого на груди пышный чёрный бант.
Меня пригласили в домик, занимаемый штабом отряда. За столом сидели несколько человек. Всех их я знал. Здесь были командир отряда Лапта, начальник штаба Бузин, молоденькая, маленького ростика женщина в кожаной куртке (в июне-то), адъютант Лапты Жукова.
- Прибыл по вашему приказанию, - доложил я.
- Садись, - подвинул табурет Лапта, - Устал? Потом накормят, а сейчас слушай.
Революционному народу в силу сложившихся обстоятельств пришлось из Николаевска эвакуироваться. Главные силы под командованием товарища Тряпицына отступили на реку Амгунь и сейчас находятся в Керби. А он, Лапта, с отрядом партизан направлен в верховья Амура, где в районе Хабаровска необходимо развёртывать против японцев затихшие военные операции.
Ну, а пока мы и впрямь будем базироваться в этом удачно для нас расположенном стойбище. Для координации действий отрядов Тряпицына и моего отряда надо немедленно установить связь. Так, вот, скажи, сколько времени тебе потребуется на это дело?
Я стал перечислять трудности задания. - Расстояние, говоришь? - сердито пробасил Лапта, жёстко взглянув на меня сердитыми глазами. Он разложил на столе истрёпанную карту, толстым пальцем ткнул в месторасположение Керби и предполагаемое нахождение Бичи. На карте стойбище не было обозначено.
- Видал, - скупо улыбнулся Лапта. - Совсем близко.
- А какой масштаб карты? - робко спросил я. Моё недоверие к определению спичкой расстояние нарушило спокойное течение нашей беседы. Лапта раздражённо сказал: - Какой тебе, к бисовой матери, масштаб? Сказано сделать, делай! Можешь идти! Кстати, если бы такое распоряжение дал Тряпицын, всё было бы сделано. Считай, что приказ Тряпицына получил.
Выручил Бузин, молчавший во время нашей беседы. Он осторожно заметил: - Положим, Тряпицын никогда не давал невыполнимых приказаний. Давайте-ка спокойно всё обмозгуем.
Мои аргументы о невозможности быстро выполнить приказ были настолько убедительны, что и Лапта, наконец, согласился не устанавливать определённых сроков. На другой день на двенадцати лодках под парусами партизанский отряд отправился вверх по Амуру в село Верхнетамбовское. В Верхнетамбовском состоялось собрание отряда. С планом действий отряда выступил Лапта.
- Вам надо добраться до Хабаровска и вести военные действия против япошек, - говорил Лапта. - Правильно! Веди на Хабаровск! - дружно закричали партизаны.
Я понимал их воодушевление. Ведь столько зла принесли беляки и оккупанты, что каждый готов перегрызть им глотку зубами. Здесь же местная молодёжь пожелала вступить в отряд. На другой день всё население села торжественно проводило в поход отряд Лапты. Впереди сёла Пермское, Троицкое...Я и Бузин остались для подготовки устройства связи с Керби.
Дня через четыре Лапта сообщил нам из Троицкого, что он задержал пароход «Соболь» с баржей и отправляет его в Бичи. ...Шлёпая плищами колёс маленький старый пароход пришёл в Верхнетамбовское. На барже и груза-то - ящик мыла и несколько кулей муки.
На этом судёнышке мы с Бузиным отправились в Бичи, погрузив телефонную проволоку, изоляторы, крючья. На половине пути, между Верхнетамбовским и Бичи, мы увидели лодку, идущую навстречу пароходу. По сигналу с лодки пароход остановился. Из лодки на пароход поднялась группа партизан. Их возглавлял активный участник партизанского движения на Нижнем Амуре Федот Ефимович Шевченко.
- Какие-нибудь распоряжения от Тряпицына? - спросил Бузин.
- Нет больше Якова Тряпицына, - хмуро отозвался Шевченко. На днях расстреляли в Керби по приговору народного суда.
- За что? - невольно воскликнули мы оба.
- За неправильные действия, за вред революции, - отвечал Шевченко.
- А кто теперь? - хрипло проговорил Бузин.
- Новый штаб. Начальник отрядов Андреев. Ты его лучше моего знаешь, - пояснил Шевченко.
Отправив пароход в Бичи, мы с Бузиным вернулись в Верхнетамбовское на лодке. Здесь узнали, что Лапта находится в Синде. Что отряд его уже насчитывает 150 бойцов, но вооружён, в основном, охотничьими ружьями. Узнав от Бузина о перевороте в Керби, Лапта ответил, что движение в Хабаровск теряет смысл при создавшейся обстановке и он возвращается в Верхнетамбовское, а мобилизованных людей распускает.
Двое суток понадобилось Лапте, чтобы преодолеть на гребных лодках расстояние в 250 километров между Синдой и Верхнетамбовским. Лапта и Бузин, запёршись в хате, долго совещались. Вышли из хаты злые, раздражённые, не глядят друг на друга. В просторной горнице жителя села Курносова собрался отряд. Лапта доложил свою точку зрения о дальнейшей судьбе отряда. Он говорил запальчиво: - Недопустимую медлительность проявляют руководители Амурского флота в лице товарищей Постышева и Серышева.
- Что предлагаешь? - кричат партизаны.
- Не вижу возможным и нужным присоединять свой отряд для совместных действий против японцев. Предлагая пробиваться прямо в Москву.
- Как в Москву? Зачем? Как это сделать? На эти вопросы Лапта ничего вразумительного не ответил. Я видел, что Лапта после смерти Тряпицына просто растерялся, не знал, как ему поступить. Я видел, как он здесь, на этом собрании, терял доверие у рядовых партизан, ставя задачу, противную здравому смыслу. Этим здравым смыслом была пронизана речь Бузина.
План его был чёток и выполним, понятен каждому. Бузин решительно отклонил предложение Лапты. Он призвал, не теряя времени, выступить на соединение с Амурской народной армией. Отряд в спорах раскололся на две части.
Выступления рядовых партизан так и не сгладили острых рассуждений. Согласился отряд только в одном: надо покинуть Верхнетамбовское и обосноваться в Бичи. И в Бичи не наступило перемирие. Наоборот, Бузин со своими сторонниками сошёл на берег и поселился в домах стойбища, а Лапта со своими людьми остался на пароходе.
Такое противостояние не могло в те грозные времена не привести к обострению конфликта. Шли перебранки, взаимные укоры. Иногда и до рукопашной доходило. Как- то утром, вступившись за обиженного бойца отряда, Лапта с почерневшим от гнева лицом сошёл с парохода и направился к штабной избушке, понося Бузина последними словами.
- Застрелю гада! - кричал Лапта, размахивая наганом. Его пытались остановить, но Лапта выстрелил и ранил партизана, затем вскочил на крыльцо и рванул дверь штабной избушки, был сражён пулей часового. На пароходе видели всё это. Помощник Лапты Нехочин дал команду отчаливать. Пронзительный женский крик заставил всех свидетелей трагедии, вчерашних боевых друзей, забыть на мгновение распри.
Это адъютант Жукова рвалась из рук дюжего партизана, пытаясь прыгнуть за борт. Жукова вырвалась из цепких рук, схватила у стоящего рядом партизана винтовку, прицелилась и выстрелила. С головы Бузина, вышедшего из хижины, слетела пробитая пулей фуражка. А Жукова клацала затвором, но не было в казённике больше патронов... Пароход ушёл.
Я никогда больше не слыхал об участи уехавших. А Лапту похоронили в Бичи. И отсалютовали залпом. Всё честь по чести. А на холмик положили щегольскую его кожаную фуражку. Бузина я встретил уже в 30-х годах. Он занимал руководящие должности и в Хабаровском крае, и в Приморье».
Сергей Тимофеев,
Санкт-Петербург.
(Продолжение «Нижнеамурская голгофа. Поиски истины» следует)
