Творческие люди - открыты. Через своё творчество они делятся своей душой. Если кто-то глумится над чужим искусством, он плюёт в душу автору. Другой бы на месте оплёванного больше бы не стал делиться сокровенным, а тем более вот так со всеми. Но творческий человек при всей своей уязвимости иначе не может. Он хочет говорить только по душам и своим творчеством вызывает на этот диалог. Он будет терпеть и дальше.
 
В этом смысле художник всегда беззащитен. Он встаёт перед всеми и обнажается. Это привлекает внимание. Он добровольно занимает невыгодную позицию. Чтобы оставаться художником, он будет подставлять другую щёку, когда его начнут хлестать те, кто считает себя лучше его.
 
Настоящему художнику вообще не свойственно обороняться. Он хорошо понимает, что душа бессмертна, сколько её ни насилуй. Навредить душе невозможно, если он сам себе не навредит, поддавшись озлоблению, и вступив в противостояние с атакующими.
 
Художник обнажён. Хорошо это или плохо… Но эти не лучше. Они не снимали своих покровов. О них сложно судить. Но зачастую там одно несчастье, которое они не показывают за бронёй, но их нищета сквозит за их суждениями. Завидуют только нищие богатым. Они тоже хотят быть привлекательными. Восхищаться богатству чей-то личности могут только способные видеть и ценить это богатство. Тем самым они приобщаются, потому что нематериальные вещи имеют свойство умножаться. Художник не станет беднее от того, если кто-то станет наполняться его картиной. От этого только приобретают оба - поклонник и автор.
 
Я очень ценю дружбу с художниками. Это тихие люди, которые работают напрямую с образом. С художниками у меня лучше складываются отношения, чем с музыкантами, так как, во-первых, нет предмета для зависти и соперничества - род искусства совсем другой. Во-вторых, это не показное искусство в том смысле, что художник может демонстрировать только свои работы, а не себя самого. В отличие от публичных артистов, которые сами рождают искусство в этот момент своему зрителю - часто это портит их. Если находиться постоянно в центре внимания, это может вызывать гордость собой. В свою очередь гордость перекрывает возможность для творческого развития.
 
Поэтому ради возможности выступать публично многие артисты не чураются вторичности и халтуры. Живое авторское искусство сейчас встречается гораздо реже шаблонов, перепевок и фонограмм.
 
Однажды в период моего обучения в железнодорожном ВУЗе я сидел в институтской библиотеке. Кроме меня в читальном зале было ещё много студенческого народу. Все занимались учебными делами и читали журналы.
 
В зал зашёл невысокий человек средних лет. Он немного волновался. Работница библиотеки представила его нам: "Дорогие студенты, отвлекитесь, пожалуйста, на минуту. Вам хочет сказать несколько слов человек, художник, чьи картины висят на стенах нашей библиотеки."
 
Видимо, он заранее не готовился и говорил от сердца. Заметно, он переживал, сбивался и вообще не привык говорить с аудиторией. Если бы его нам не представили, то со стороны бы могло показаться нелепым его выступление, и зачем ему вообще дали слово - у любого преподавателя более ясная, последовательная речь. Но у него было большое желание что-то нам сказать, однако не получалось подобрать нужные слова. Он терялся. А под конец его обуревали восторженные эмоции.
 
К сожалению, я дословно не вспомню всего, что он говорил. Вначале он сказал, что ему очень приятно встретиться с нами, с теми, которые смогут увидеть его работы. Для него вообще большая честь находиться здесь. Речь его была недолгой, но вся в таком духе. Он как будто хотел нам передать что-то чрезвычайно важное, пытался завести речь о высоком, но чувствовал, что слова тут бесполезны. В конце его переполняло чувство благодарности.
 
Феерического эффекта не последовало. Реакция в зале была почти нулевая. Практически это был глас вопиющего в пустыне. Видимо, этого он и опасался. Потом он тихо удалился, как будто ему самому было неловко от того, что напрасно потревожил людей.
 
Не за что ему было благодарить нас. Но я почувствовал, что это было своего рода приглашением, и здесь не было ни маркетинга, ни какого-то умысла. Здесь была искренность.
 
Мне стало любопытно. Когда стал внимательно рассматривать картины на стенах, то сразу понял, что никогда бы не обратил на них внимание. Только слово художника побудило взглянуть на его работы.
 
Ни сам художник не был похож на артиста, ни его картины не могли вспыхнуть перед глазами и привлечь взгляд подобно наружной рекламе. Без вступительного слова самого автора, его труды здесь бы остались без особого внимания подобно узорам на обоях. Они почти такими все и были - набор абстрактных линий. Весьма замысловатая графика. И названия работ внизу.
 
Видимо, в этом что-то есть, но я чувствовал, что мне не хватает подготовки для усвоения подобного материала. А смогу ли я когда-нибудь вообще дорасти до понимания вещей, лежащих своим содержанием уровнем глубже простой очевидности?
 
В то время я прочно втягивался в рутинный учебный процесс, из-за которого пришлось оставить своё участие в команде КВН моего факультета. Учёба мне казалась более важным занятием. Хватит развлекаться, пора заниматься важными и нудными вещами - электротехникой, теоретической механикой и прочим.
Это был железнодорожный университет. Казалось бы, зачем вообще искусство на железной дороге? Но этот художник, возникший ниоткуда, ещё раз всем напомнил, что искусство нужно везде. Возможно, понадобится полжизни, чтобы это дошло.
 
Если у нас нет потребности в искусстве, то на каком уровне мы находимся? У собак тоже нет этой потребности. Уже потом на железнодорожной практике я наблюдал людей, связанных с этой работой. Одни могут носить синие погоны, важничать, производить статусное впечатление. Прочие рядовые исполняют одни и те же обязанности, не стремясь никуда по карьере. Эти любят поговорить, пожаловаться друг другу на свои проблемы, пообсуждать главные новости. Одни люди подчиняются другим согласно должностям. В целом здесь всё чисто, аккуратно и престижно. Никакие разговоры здесь не нужны, кроме деловых. Диалоги об искусстве, о смысле бытия только мешают работе. Система обходится без этого. Любой грубоватый хам на своём месте всегда будет востребован как специалист. Системе нужны исполнители, а все остальные человеческие недостатки она стерпит.
 
Но люди, работающие на железной дороге, всё-таки сделаны не из железа. И пьянствуют многие не потому, что им мало платят. Призвание человека выше самой высокотехнологичной деятельности. Поэтому человеческий фактор имеет место везде. Это не отбросишь, придётся с этим считаться на любом предприятии. Хотя бы цветы на окнах чтобы стояли... Корпоративные праздники, поздравления с днём рождения, доска почёта лучших сотрудников - уже не такая тоска.
 
Однако напоминание о высоком призвании вносит в жизнь ощущение неловкости, бессмысленности даже на самом завидном месте. Кажется, легче прогнать от себя такие мысли, чем пытаться что-то начать менять, вылезать из уютного угла. Потому что придётся менять в корне всё. У некоторых людей бывает, вообще жизнь целиком меняется.
 
Такой род искусства, затрагивающий самые глубинные уровни сознания, уровень совести, зачастую неуместен даже в среде самого искусства. Это вне всяких человеческих систем, и любая система такого вторжения не потерпит, также как не потерпит вторжения с целью морального разложения. В первом случае человек не выпадает из структуры, а поднимается над ней, становится независимым, и никакая структура уже не может его удержать. Так много чего перестанет вообще функционировать за ненадобностью, если люди начнут поголовно расти духовно.
 
Но объяснить это порой очень тяжело. Мы привыкли, что вне нашего круга существует один формализм. И если кто-то врывается незнакомый и начинает всем говорить о любви, о человечности, это уже вызывает подозрение. А тот, который пошёл говорить всем людям, что в мире существует любовь, регулярно сталкивается с этим недоверием. Художник, который зашёл к технарям студентам, для них сектант от искусства. Холодная реакция неудивительна.
Но с технарями всё понятно. А как обстоят дела у нас со святая святых - учреждениями искусства и культуры? Всё ли также печально?