 |
| |
Итогом совещания стало то, что в субботу Сергей Рязанов, мы с Павлом и двое дайверов из партнерского дайв-клуба выехали на базу адаптации косаток и белух - в помощь природоохранным прокурорам и СК, чтобы дать оценку состоянию сотни животных и условиям их содержания, а также определить их видовую принадлежность и возрастную категорию.
(Напомним, более сотни морских млекопитающих были выловлены в российских водах и сейчас дожидаются отправки в Китай. Внимание СМИ, в том числе «Новой», привлекло количество пойманных животных, прежде всего белух, по мнению зоозащитников, значительно превышающее допустимую квоту, кроме того, множество вопросов вызывают условия содержания при передержке такого количества животных. - Прим. ред.)
Таким образом, я, обладатель удостоверения специального корреспондента «Новой газеты», дала обещание следствию и хозяевам базы не делать никаких фотографий («чтобы они не просочились в прессу») в процессе осмотра территории, куда несколько лет не ступала нога ни одного журналиста. Свое слово я сдержала и ничего не фотографировала.
Я провела в вольерах со свежим «живоотловом» восемь часов, и мне есть что рассказать.
База для передержки и адаптации будущих крепостных артистов находится в незамерзающей бухте, в которую не заходят высокие волны. Лишь отголоски шторма оставляют после себя муть и голожаберных моллюсков, пырскающих в воде вокруг пирса. К пирсу принайтованы очереди плавучих вольеров - крытые для косаток, открытые для белух. Понтонные секции стоят на растяжках и якорях, переходить из одной секции в другую нужно по откидным трапам. Расстояния между понтонами - метр. Косатки из сопредельных вольеров подныривают под плавучие борта и общаются друг с другом через две подводные сетки, скрепленные в виде ковшей.
В трех ковшах сидят одиннадцать подростков: три, четыре и четыре. Все они пойманы возле Шантарских островов этим летом.
Их забрали из одной и той же группы, разрушив множество семей.
Это так называемые плотоядные, или транзитные, косатки. Их шантарская популяция до нынешнего отлова насчитывала около трехсот особей по самым оптимистичным прогнозам, а по жесткой и реалистичной констатации - менее двухсот. Как считает доктор биологических наук Ольга Филатова, которая 18 лет занимается косатками, последствия такого масштабного изъятия катастрофичны.
До минувшей субботы я никогда не была в бухте Средняя и понятия не имела, насколько там красиво. У нас в Приморье вообще фантастические бухты, а база адаптации занимает одну из лучших. К ней ведет прекрасная асфальтовая дорога, превосходящая по качеству трассы федерального значения: сразу видно, когда что-то сделано для себя.
Сама база - как база: железные ворота, жилое здание, служебные вагончики с морозильными ларями, кормокухня, уличная курилка с дерматиновым диваном, курильский бобтейл, ластящийся к штатным водолазам, множество веселых сытых дворняжек под предводительством злючего мелкокалиберного кобелька, веревки с гидрокостюмами - штанины с цельнолитыми сапогами болтаются на ветру, как ноги повешенного, и от них невозможно оторвать взгляд.
На берегу ряд высоких контейнеров: несколько белушат проходят в них карантин, назначенный ветеринарным врачом. Впереди справа - пирс, у пирса плавучие вольеры. По ту сторону пирса территория ТИНРО. Там мы не были. База, на которой мы провели солнечный субботний день, принадлежит четырем коммерческим фирмам, аффилированным между собой вдоль и поперек. Это ООО «Океанариум ДВ», ООО «Афалина», ООО «Сочинский дельфинарий» и ООО «Белый кит». Именно «Белый кит» занимается адаптацией всей сотни животных.
Если на момент нашего приезда там и находились представители других трех фирм, то их присутствие выглядело так, как будто все они подчиненные Александра Подольного, гендира «Белого кита».
Эти четыре фирмы как бы ни в чем крупном до сих пор не были виноваты: ну, поймали кучу зверей на продажу, но ведь по разрешению, выданному ВНИИРО и утвержденному Росрыболовством. Все претензии - к ним.
В апреле этого года был отменен приказ Федерального агентства по рыболовству от 2009 года, по которому ловить и продавать водные биоресурсы мог любой желающий, если только он укажет, что ловит и продает их в культурно-просветительских целях.
Отныне для отлова нужны и все внешние признаки культурного просветительства: фактически этим видом бизнеса могут заниматься только дельфинарии (то-то и растут как грибы по всей стране эти «оплоты просвещения»).
Ни одна из четырех фирм признаками дельфинария не обладает, хотя все четыре переписали свои планы, указав в них культурно-просветительские цели и демонстрационные программы, и еще в марте подали представленные изменения во ВНИИРО (и получили одобрение). Просто-напросто. А потом наловили себе зверей. Нормальное дело.
Встреча в Средней была не слишком радушной, но после довольно нудного торга: «Вы уже стопятидесятая проверка за месяц», «А вдруг вы подсыплете им отраву». - «Не подсыплем». - «Ну а вдруг подсыплете» - нас пропускают на территорию и под ненавязчивым контролем сотрудников (на восьмерых нас, включая следователей, - восемь человек охраны) разрешают осмотреть территорию, вольеры, животных и взять образцы эпидермиса с косаток для генетической экспертизы. На соскоб, впрочем, сторговались на тех условиях, что делать его будет штатный тренер, а раскладывать по пробиркам - уже самолично Сергей Рязанов. Все правильно, я бы тоже не подпустила к нашим тюленятам посторонних граждан. И не только из вредности.
То, что все косатки принадлежат к плотоядному виду, Сергей Рязанов определил сразу. Это только на несведущий взгляд они ничем не отличаются, да вот еще ВНИИРО до последнего не признавало факта двухвидовости этих животных. Генетическая экспертиза нужна для доказательства принадлежности этих животных к конкретной группе и к конкретной семье. Во-первых, чтобы задокументировать масштабы бедствия. Во-вторых, чтобы - представим на минуточку счастливый конец у этой злой сказки - в случае судебного решения о реинтродукции, то есть о выпуске этих пленников в естественную среду обитания - вернуть их именно в их семью.
Во время взятия проб (потереть щеточкой по голове, крупинки черной кожи пинцетом в две пробирки со спиртом) косаточьи подростки трутся у плавучего настила и подставляют морды, чтобы их почесали.
Уже практически ручные, уже вовсю контачат с людьми, которые с ними работают. Можно ли их выпускать? - да. Эта привязанность к тренерам - не новая любовь на века, а условия выживания и психической сохранности. В случае их продажи они все равно сменят тренера, а поймали их именно для перепродажи. Задача сотрудников адаптационной базы - что звучит в самом ее определении - это адаптация свободных животных к неволе, к взаимодействию с человеком в условиях замкнутого пространства и - перво-наперво - к питанию рыбой.
Да, плотоядные косатки питаются морскими млекопитающими и в природе не едят рыбу, как и рыбоядные не перекусывают тюленем. Во всяком случае, тридцатилетние наблюдения за канадскими косатками показали, что пищевые базы этих двух видов - дело принципиальное, и граница между ними абсолютно отчетлива. 20 лет наблюдений на Камчатке показали то же самое: никто никогда не видел, чтобы рыбоядная косатка хватала тюленей, и те, кстати, прекрасно их различают, спокойно реагируя на рыбоядов. Явственны и внешние видовые характеристики: седловидное пятно, форма спинного плавника, надглазное пятно. Когда 3 мая в ТИНРО проходили общественные слушания по назначению общедопустимого улова и мы бились против ОДУ на косаток, представитель института в сердцах крикнул с трибуны: «Да что вы их так защищаете?! Они же ваших тюленей едят!»
Столько тюленей, сколько за год гибнет в сетях рыбаков, не съесть всем косаткам мира за сто лет; но промысловая наука в России показала себя такой наукой, от высказываний которой даже стенам бывает неловко.
Почти мгновенно, как только мы наконец прошли к вольерам, обстановка изменилась. Неуловимо, но при этом совершенно явственно наладился худой мир, который, как известно, лучше доброй ссоры. Сотрудники общались с нами вполне дружелюбно, хотя и сетовали на «задолбавшие проверки», «невозможность спокойно работать» и то, что из-за нас они вынуждены пропустить очередное кормление животных.
Нормальные люди, симпатичные вполне. Не злодеи какие-нибудь с окровавленными руками. Подают их, чистые, чтобы эксперт не сверзилась с трапа. Спрашивают, чем эксперт раскармливает тюленят на начальной стадии («мы тоже селедкой!»), какие витамины применяет. Буквально обмен опытом. Проникаясь этой осторожной симпатией, за спиной которой болталось еще одно чувство - чувство игры, - я пыталась вспомнить, где и когда со мной такое уже было, причем дословно.
Игра. Игра, в которой есть две команды и четкие правила. Например, проигравший в раунде предлагает победителю кофе, а победитель говорит «спасибо» и берет кружку. И я все не могла избавиться от дежавю, пока не вспомнила: 1999 год, для журналистского материала я пошла с пограничниками на задержание браконьерского судна-краболова, мы гонялись за ним всю ночь, краболов уходил, опасно маневрируя, дважды мы избежали столкновения, - боже, как я ненавидела проклятых этих нарушителей, из-за которых терплю холодину, удары колючим морем по лицу и страх погибели, - а потом мы приблизились лагом, буквально взяли браконьера на абордаж, обе машины отработали «стоп», «наши» подтянули «их» борт крюками, перекинули трап, а уже в следующей сцене задержанные нарушители - симпатичные, в тапочках - доброжелательно поили нас кофе, предлагали пирожки, расчищали стол в кают-компании для заполнения протоколов и совершенно искренне жаловались на бессонную ночь. Краба тогда, кстати, выпустили, он был еще живой, сидел в трюмах, в емкостях с охлажденной водой.
Что будет с косатками и белухами, я не знаю, но их нынешние пользователи точно так же помогали нам, как тогдашние краболовы помогали выгружать краба из своих преступных трюмов. И я совершенно не понимаю, как лучше: рычать и не разговаривать с идеологическим противником или проявлять вежливость, но именно дружелюбие и обычные человеческие интонации в этих историях сдвигают твою личную, единственную и неповторимую точку сборки.
- А где-где ваш реабилитационный центр? - спрашивает вдруг один из работников базы.
- В Тавричанке.
- Правда?! Так это мы вам в позапрошлом году тюлененка передавали. С Улисса! Весь в мазуте был, валялся на причале, так жалко его было. Вы нам потом еще видео прислали, как он отмытый, а ванна вокруг вся черная! Вот с ним мы его нашли, вот он.
Какие замечательные парни. Прекрасно помню, как отправляла по вотсапу видео с отмытым тюленем.
Правда: очень хорошие ребята. Стоят спиной к понтонным вольерам, в которых плавают 90 белушат.
Пока Сергей раскладывал по пробиркам эпидермис косаток, мы с Павлом - в сопровождении нескольких сотрудников базы - перешли в секции с белухами - и увидели там малышню. Еще даже не серенькие, а коричневатые детеныши арктического кита, маленькие, беззубые, с дурашливыми детскими личиками, с характерно оформленными для сеголеток мелонами (жировыми подушками на голове) - и их, таких, было много.
Один вольер полностью с младенцами, 13 особей, в некоторых других по 1-2 вместе с более старшими детьми, но, на наш взгляд, в основном не старше полутора лет. Те, с кем легко управиться, приучить, научить работать и зарабатывать деньги.
Через пару часов, официально, уже вместе с Сергеем, дали более осторожную оценку: «15 из 90 особей - сеголетки по визуально-определимым признакам»; но достаточно одного малыша, и вот он, факт нарушения правил отлова. Белух в возрасте до одного года ловить запрещено. Сеголетка - это, считай, грудничок: полностью зависимый от матери, находящийся с ней в постоянном тактильном контакте. И самки бьются за них насмерть, и живыми из этой битвы обычно не выходят.
Жертвы кровавого киднеппинга подплывали к краю вольера, с любопытством пялились на нас, разевали беззубые рты. Отловленные летом и в начале осени, они родились этой весной. Детки постарше пытались плеваться в нас водой, но делали это еще неумело: взрослая белуха прицельно выпускает изо рта струю воды на несколько метров, а эти только себя заплевали.
Потом делали описания каждого вольера со всем его трагическим содержимым. Неплохие вольеры, в неплохом состоянии звери, грамотная рассадка - не только по размеру и возрасту, но и по темпераменту. Чтобы не было дедовщины, чтобы большаки не обижали малышню, чтобы - стоп: чтобы один товар не испортил другой.
Зоозащитники во Владивостоке, расклеившие плакаты с текстом вроде «освободим косаток и белух из тесных грязных ванн», промахнулись на десять парсеков: во-первых, не ванны, а открытые морские вольеры; во-вторых, не тесные, а разумно-достаточные для адаптационного периода. Нетравматичные покрытия, размеры ячеи в сетях таковы, что практически исключают запутывания, сеть под водой очищена от нарастаний - вода циркулирует нормально.
Товар должен быть здоровым и сохранным, в его гибели здесь не заинтересован никто.
Когда приходится иметь дело с дельфинариями и всей их сопутствующей и окружающей историей, то эмоции как будто вымораживаются: ты не чувствуешь ничего. Это здоровая реакция психики, не желающей поломаться в одночасье. В этот раз было то же самое: спокойное наблюдение, выводы, оценка. Ничего личного. До того момента, пока не настала пора лезть на карантинные контейнеры, чтобы заглянуть внутрь.
Не ожидала, что контейнер в 2,5 метра высотой будет наполнен водой практически до краев. Думала: воды там минимум, чтобы ветврачу и раскормщикам было удобно работать с отсаженным зверем, а они, оказывается, откачивают воду перед манипуляциями и сразу же закачивают свежую, закончив дела. Залезши на контейнер по внешним ребрам, заглянула внутрь и оказалась лицом к лицу с малюсеньким белушонком.
Двадцать сантиметров разделяло нас. Я смотрела на морского младенца, младенец смотрел на меня. И меня наконец накрыло.
Рядом, внизу, стояло несколько работников базы. Я слезла с контейнера и подошла к ним.
- Он очень маленький, - сказала им, - очень. И там у вас сидят тоже очень маленькие.
Наверное, что-то такое было с моим лицом.
- А нам каково, - тихо сказал один из адаптаторов, - привезли, а нам с ними работать. Каждый день.
А потом заполняли протоколы в гостиной жилого здания. Я не чувствовала никакой за собой победы, наоборот. Но пила предложенный кофе, отказавшись, правда, от куска торта и печенья.
- Почему?
- Не смогу вас ненавидеть, - говорю, - кофе не в счет.
- А-а.
Лора Белоиван,
специально для «Новой».
(фото из архива Юрия Мальцева и РИА «Новости» - не имеют отношения к бухте Средняя).
«Новая газета во Владивостоке», №467, 15.11.18
