 |
| Осип Мандельштам |
| |
Написанное к 75-летию со дня смерти поэта документально-историческое эссе - промежуточный итог исследований Валерия Михайловича. В нем автор на основе не известных ранее документов из архивов ФСБ и МВД развенчивает ряд мифов об обстоятельствах гибели Мандельштама (об этом Марков рассказывал читателям краевой библиотеки имени Горького в декабре на встрече, посвященной памяти поэта). С любезного разрешения самого Валерия Маркова и редактора альманаха «Рубеж» Александра Колесова мы публикуем отрывок из этой работы.
Первую легенду об опальном поэте, для которого город у моря, «где обрывается Россия», стал последним причалом, довелось услышать сразу по прибытии во Владивосток. С 1968 года я - студент отделения истории историко-правового факультета ДВГУ… Но прошло время, прежде чем - уже профессиональным историком - пришлось вплотную соприкоснуться с его именем и судьбой.
Краевед и знаток литературной истории Приморья Сергей Иванов, сам побывавший в шкуре «врага народа» и отсидевший свой, к счастью, небольшой срок, под большим секретом поведал о том, что Мандельштам был убит уголовниками, когда находился в пересыльном лагере. Его тело было расчленено на части и уложено в четыре ведра. Затем довелось слышать разные варианты этой легенды, и во многих фигурировали эти страшные «четыре ведра». Откуда такая расцветка смерти поэта - не знаю…
С годами я «дорастал» до понимания трагедии поэта, исподволь накапливая материал, и неспешно разворачивал ветхий свиток людской памяти с мифами, легендами, бреднями. Важная часть свитка открылась самиздатовскими листками со стихами поэта в какой-то немыслимой копии, приобретенными с рук в Ленинграде, куда в 1974 году я приехал поступать на заочное отделение факультета истории и теории изобразительного искусства Института живописи, архитектуры и скульптуры им. И. Е. Репина АХ СССР. Каждый год я прилетал в Ленинград на сессию сдавать экзамены и зачеты. Поначалу того не ведая, а после - сознательно побывал во многих мандельштамовских местах. В дальнейшем работа над кандидатской диссертацией, вновь с ежегодными наездами в северную столицу, словно расковала продолжение «романа с Мандельштамом» на ленинградской земле…
 |
| Личное дело Осипа Мандельштама |
| |
Полтора десятка лет поисков дали возможность проверить многие легенды, рожденные народной молвой, а воспоминания владивостокских старожилов и очевидцев, знавших лагерную жизнь не понаслышке, привнесли в них жесткую правду фактов. В конце 1980-х - начале 1990-х я побывал во многих квартирах жителей города, разными судьбами связанных с репрессиями «сталинских чисток».
В годы перестройки вал публикаций литераторов, журналистов и воспоминаний бывших лагерников просто сбивал с толку. «Виной» тому было название ж/д станции Вторая Речка, которое осталось в памяти многих невольников, ибо она была для них последней на краю России. Дальше - на Колыму - пролегал морской путь. Поэтому сначала я искал пересыльный лагерь на Второй Речке в районе улиц Давыдова, Иртышской, Постышева, Шошина, Фирсова… Вторая Речка в воспоминаниях бывших лагерников называлась то Третьей, то Пятой, то Черной; даже - Гнилой и Красной. С легкой руки Семена Виленского эти названия закрепились во многих изданиях.
На Второй Речке располагался совсем другой лагерь, созданный в 1935 году и не имеющий к опальному поэту никакого отношения. Тем не менее в самой первой публикации из цикла статей «Транзит» в газете «Красное знамя» - от незнания - пришлось поддерживать эту легенду о Второй Речке. Но мне повезло. Первые и подлинно достоверные сведения об этом лагере я получил из первых рук - от его бывшего начальника, полковника милиции в отставке - Михаила Воликова. В самое «расстрельное время», с 1933 по 1945 год, он прошел путь от рядового работника до начальника УИТЛиК НКВД СССР по Приморскому краю. Как никто другой знал тонкости лагерной документации и быта. Официальное название лагеря - Отдельный лагерный пункт (ОЛП) № 1; затем - исправительно-трудовой лагерь (ИТЛ), располагавшийся в устье Второй Речки на болотистом месте. Рядом с железнодорожным полотном, в пяти шагах от станции. Это был лагерь местного значения, отсюда на Колыму не отправляли. Заключенные работали на стройках и режимных предприятиях Дальневосточного, а затем и Приморского края.
Касаясь пересыльного лагеря, Воликов утверждал, что, в отличие от других лагерей, имевшихся во Владивостоке, этот - был объектом особой государственной важности. Начальство и охрана были присланы из центра по распоряжению высшего руководства страны. Наркомы НКВД - Генрих Ягода, затем Николай Ежов, следом Лаврентий Берия - неусыпно следили за лагерными делами.
Благодаря этому свидетельству и воспоминаниям бывших «сидельцев» этого лагеря в следующих материалах указанного цикла все встало на свои места. В мой адрес пришло около сотни писем буквально со всей страны. В конвертах, кроме писем, были чертежи и рисунки лагерной территории, драгоценные крупицы воспоминаний, освещавших лагерную жизнь вообще и опального поэта в частности. Отыскались очевидцы, показавшие расположение лагеря. Среди них Ариадна Белова - внучка первого редактора газеты «Владивосток», на месте указавшая расположение женских бараков на западном склоне Саперной сопки, в которых она ожидала отправки на Колыму только за то, что родилась и провела первые девять месяцев своей жизни в Харбине. Она привела с собой Олега Максимова - крупного химика, арестованного в декабре 1936 года. Так как на территорию войсковой части нас не пропустили, он примерно указал - на северном склоне сопки - место… 11-го барака - его «жилья» в ожидании рейса на Колыму. Того самого барака, куда через два года поместят Осипа Мандельштама.
В годы учебы и позже, наездами в Питер, стремился поработать в архивах. Один из них - Центральный государственный архив Военно-морского флота СССР - стал творческим пристанищем на многие месяцы. Изучение материалов, связанных со строительством крепости Владивосток, дало многое. Удалось установить, что глубокий ров, начинавшийся у самого берега Амурского залива, проходил у подножия Саперной сопки, с севера словно обвивая лагерную территорию. Этот факт подтвердил Николай Аюшин - исследователь и авторитетнейший знаток Владивостокской крепости. Оставалось немногое: совместить в едином масштабе карты Владивостока прошлых лет с нынешними. Совпадение карт и воспоминаний очевидцев поразительное. Бывшие вольнонаемные лагерной системы, стрелки охраны, члены экипажей судов, перевозивших «рабсилу» в порт Нагаево (Магадан), и бывшие заключенные «передавали меня с рук на руки», давая адреса тех, кто мог еще что-то рассказать. Людей словно прорвало…
Удалось восстановить историю этого лагеря и обозначить его расположение на территории т. н. «экипажа» - войсковой части № 15110 Тихоокеанского флота. По архивным документам известно, что передача лагерной инфраструктуры была завершена весной-летом 1941 года, когда в еще не остывшие бараки вселили молодое пополнение флота. После войны, в начале 1950-х, здесь началось строительство. К концу 1980-х гг. чуть менее трети бывшей лагерной территории с запада (четная сторона ул. Ильичева) было застроено жилыми домами. К счастью, большая ее часть, располагавшая самыми ценными артефактами прошлого, была законсервирована указанной войсковой частью. С 1930-х гг. здесь сохранились административные деревянные строения, перестроенная больница, хозблок и карьер. Это «лагерное пространство» приходилось не только измерять собственными шагами, но и перепахать буквально на коленях.
Что касается судьбы поэта, то довелось услышать массу воспоминаний, былей-небылей и легенд. Один из рассказчиков - Алексей Петрович Матвеев - бывший работник Дальстроя, в те годы начальник отдела капитального строительства. Едва я переступил порог его квартиры, он сказал: «Мандельштама не знаю…» Но это был ценнейший свидетель, ибо то, что он рассказывал, находило прямое подтверждение в опубликованных позже материалах бывших узников владивостокской пересылки.
Первый вопрос, обращенный к нему: «Где находился пересыльный лагерь?» Ответ был краток: в Морском городке, там, где сейчас размещается «экипаж», т. е. указанная войсковая часть № 15110 Тихоокеанского флота; остановка транспорта - «Молодежная». Затем он объяснил, как была зонирована территория лагеря, где находились здания администрации, хозблок с баней, бараки, внутрилагерный каменный карьер… Он же, как подлинный очевидец, первым рассказал о страшной холодной зиме 1938-39 гг., когда возле больнички складировали трупы умерших. В то жуткое время работники Учетно-распределительной части, санитары и похоронные команды едва справлялись с потоком умерших. Им в помощь подобрали бригаду санитарок из числа осужденных женщин. Это подтверждают воспоминания Надежды Суровцевой, полгода - с декабря до июня - проработавшей санитаркой в больнице пересыльного лагеря.
С дрожью в голосе и со слезами на глазах Алексей Петрович рассказывал, как переполненные трупами телеги-грабарки выезжали из лагерных ворот, чтобы освободить место у больницы для новых тел. Мерзлые тела с бирками на ногах, едва прикрытые лохмотьями нижнего белья, обычными баграми, крючьями или просто руками заключенные из похоронной команды сбрасывали в ров и присыпали тонким слоем земли. Он же - первым - указал примерное место захоронений той зимы, отметив, что «это было совсем рядом» с лагерем…
«Новая» во Владивостоке», №221, 23.01.14
